Первый серьезный опыт такого рода он получил, как ни странно, в родном Ричмонде, куда ненадолго вернулся через девять лет после эпического скандала с отчимом. Издатель недавно созданного журнала «The Southern Literary Messenger» остро нуждался в толковом и трудолюбивом помощнике, а наш герой, как обычно – в деньгах. В итоге с 1835 по 1837 годы «Messenger» стал главной площадкой для публикаций Эдгара По, причем не столько для прозы и публицистики, сколько для книжных обзоров и литературной критики. Поэт практически безраздельно властвовал в разделе «Editorials», объем которого доходил до сорока страниц, и безжалостно изобличал писателей-северян – судя по росту тиража, виргинским джентльменам (а в первую очередь – их дочерям и женам) пришелся по вкусу азарт и остроумие, с которым молодой критик бичевал зарвавшихся янки.

После переезда в Пенсильванию с 1839 по 1840 год Эдгар По выполнял обязанности заместителя главного редактора другого литературного журнала, «Burton’s Gentelmen’s Magazine». Здесь поэт продолжил свою карьеру ниспровергателя авторитетов и, в частности, впервые проделал трюк, который позже станет для него коронным: обвинил в плагиате Генри Лонгфелло, самого известного и самого любимого литератора тогдашней Америки. К чести классика, на выпады тот отвечать не стал – а может, просто не придал внимания мнению какого-то там бумагомараки: нехай клевещут. Ну а вершины своей редакторской карьеры Эдгар По достиг в 1841–1842 годах в «Graham’s Lady’s and Gentelmen’s Magazine», «Журнале Грэма». За краткий срок редакции, где наш герой занимал один из ключевых постов, удалось поднять тираж с пяти до сорока тысяч экземпляров – цифра, которая по сей день производит довольно сильное впечатление.

В 1845 году, после публикации «Ворона», мгновенно прославившего его имя, Эдгар По даже стал пайщиком, а потом и единственным владельцем нью-йоркского издания «Broadway Journal». Здесь он развернулся во всю ширь: обвинил в плагиате уже не только Лонгфелло, но и других писателей, прошелся по своим бывшим друзьям-южанам, заклеймил американские СМИ за бессовестную эксплуатацию несчастных авторов и вообще вывалил все что накопилось на душе. Правда, в процессе обличения По умудрился распугать авторов, и, что важнее, настроить против себя читателей: вскоре «Broadway Journal» лишился подписчиков и обанкротился – несмотря на все усилия отыскать новые источники финансирования.

Как критик Эдгар По охотно (и небезвозмездно: статьи – это вам не стихи какие-нибудь) выступал и на страницах других американских изданий. Часто его публикации имели серьезный резонанс. Например, заочная дискуссия между автором «Ворона» и Руфусом Грисуолдом, составителем успешного сборника «Поэты и поэзия Америки», переросла в полномасштабный скандал. В цикле статей «Поэты и поэзия Филадельфии» По расставил приоритеты совсем иначе – и не преминул пренебрежительно прокомментировать работу Грисуолда. Тот ответил переходом на личности, нелестно отозвался о моральном облике оппонента – и пошло-поехало.

Другая не менее острая серия очерков, «Литераторы Нью-Йорка», опубликованная в 1846 году, имела такой успех, что списки продавались поштучно – и достались не каждому желающему. В этом цикле поэт помимо прочих оскорбил своего бывшего друга Томаса Инглиша – тот немедленно опубликовал разгневанную статью в одной из нью-йоркских газет. На сей раз По не ограничился комментарием в прессе: вместе с издателями очерков он подал в суд на Инглиша и выиграл иск о защите чести и достоинства. Впрочем, для нас, потомков, важнее то, что благодаря этому скандалу на свет появился рассказ «Бочонок амонтильядо» – изящная точка в финале долгой и не слишком красивой перебранки.

Наконец, именно с работой журналиста, редактора и издателя, а не с поэзией или прозой, Эдгар По связывал и свое будущее. Еще в конце 1830-х годов он разработал проект «идеального литературного журнала», с лучшими авторами, лучшей полиграфией, приличными гонорарами, продуманной системой распространения. Называться этот журнал должен был «Penn Magazine». К этому моменту По неплохо знал журнальный рынок, изучил закулисье издательской жизни, наладил связи со многими влиятельными поэтами, прозаиками, критиками Америки. Не хватало одного: финансирования. Попросту говоря, денег. Постепенно концепция менялась, проект трансформировался, но надежда запустить свое детище не оставляла По даже в самые темные для него годы. Именно очередная попытка дать жизнь «идеальному журналу», именуемому теперь «The Stylus», привела его в 1849 году в Балтимор, где путь поэта оборвался навсегда…

И снова образ двоится, троится, рассыпается на осколки. Страдающий гений, не признанный современниками, не понятый читателями и толком не издававшийся при жизни. Успешный редактор, профессионал с оригинальным видением литературного пейзажа Америки, неустанным трудом поднявший тиражи нескольких журналов. Глубокий теоретик и внимательный исследователь «текущего литературного процесса». Модный литературный критик, скандалист, разрушитель репутаций, автор сотен статей и рецензий, в основном ядовитых и, что греха таить, не всегда справедливых. Все это, в общем, правда – насколько можно судить из дня сегодняшнего. Хотя определенно и не «вся правда, как она есть».

Но это еще цветочки: главный сюрприз для биографов Эдгара По судьба приберегла напоследок.

Во все тяжкие

Чрезмерное увлечение спиртным принято считать главной причиной всех провалов и неудач нашего героя, а в конечном счете – и его преждевременной трагической гибели. Широко обсуждать проблемы автора «Ворона» начали еще при его жизни – и не остановились после смерти. По мнению некоторых современников, тяга к алкоголю привела По на грань безумия. Андрей Танасейчук, автор самой подробной и глубокой биографии поэта, изданной в России, приводит цитату из воспоминаний того самого Руфуса Грисуолда: «Он бродил по улицам, охваченный не то безумием, не то меланхолией, бормоча невнятные проклятия, или, подняв глаза к небу, страстно молился (не за себя, ибо считал, или делал вид, что считает, душу свою уже проклятой), но во имя счастья тех, кого в тот момент боготворил; или же, устремив взор в себя, в глубины истерзанного болью сердца, с лицом мрачнее тучи, он бросал вызов самым свирепым бурям и ночью, промокнув до нитки, шел сквозь дождь и ветер, отчаянно жестикулируя и обращая речи к неведомым духам, каковые только и могли внимать ему в такую пору, явившись на зов из тех чертогов тьмы, где его мятущаяся душа искала спасения от горестей, на которые он был обречен самой судьбой…»

Вероятнее всего, проблемы начались еще во время учебы в Виргинском университете – по крайней мере, однокашники Эдгара По по Шарлотсвиллу дружно вспоминают веселые студенческие попойки, да и за игровым столом едва ли обходилось без алкоголя. Частые запои, во время которых По совершенно не мог работать, называют и одной из главных причин увольнения из «The Southern Literary Messenger» и «Graham’s Lady’s and Gentelmen’s Magazine». Что, впрочем, не помешало По добиться роста тиражей обоих журналов. Однако зависимость от алкоголя стала предметом открытого обсуждения в американском литературном обществе лишь в последние годы жизни «сумрачного гения». Во время свары, последовавшей за публикацией «Поэтов и поэзии Филадельфии», а затем «Литераторов Нью-Йорка», противники использовали его пьянство как главный свой козырь – демагогическим приемом «переход на личности» в Америке девятнадцатого века владели виртуозно.

Разумеется, зависимость от алкоголя не была вымыслом злопыхателей от начала до конца, хотя они, возможно, и сгущали краски. В переписке с друзьями и родными По сам не раз признавал за собой такой грех, и время от времени строго-настрого зарекался: «больше ни капли». В 1848 году, после тяжелой болезни, врачи категорически запретили поэту пить, опасаясь за его сердце. Тем не менее смерть Эдгара Аллана По традиционно связана в сознании читателей с его финальным алкогольным трипом – и, возможно, небезосновательно.

Последние месяцы жизни нашего героя расписаны по дням, а в некоторых случаях – по часам. В 1849 году перед Эдгаром По в очередной раз замаячил шанс реализовать свою давнюю идею-фикс и запустить литературный журнал «The Stylus». Чтобы привлечь читателей и собрать подписчиков, а заодно немного заработать, поэт планировал прочесть серию лекций в крупных городах Америки, где его знали и ценили. 29 июня он выехал поездом из Нью-Йорка в Филадельфию, чтобы сесть на пароход до Ричмонда, но на борт так и не попал. Несколько дней спустя он был ненадолго задержан филадельфийской полицией за то, что находился в публичном месте «в неподобающем виде», а 2 июля постучался в мастерскую своего друга, художника Сартейна – со словами, что его преследуют и хотят убить. Самое печальное, что в своих странствиях он потерял конспекты лекций и все деньги – и добрался до Ричмонда, откуда должен был выдвинуться в Балтимор, только 14 июля. Показательно, что сам По горячо отрицал версию с запоем. «Более десяти дней я был совершенно невменяем, хотя не пил и капли», – писал он любимой теще.

В Ричмонде По очевидно взял себя в руки: с успехом провел цикл лекций при большом стечении народа, всех очаровал и договорился о помолвке со своей возлюбленной юношеских лет, к этому моменту очень кстати овдовевшей. 25 сентября он собрал вещи и пошел попрощаться с друзьями. Последняя, кто его видел в этот день, мисс Шелтон, потенциальная супруга По, проверила поэта пульс «и нашла, что у него лихорадка» – но отговорить от поездки не сумела, а утром было уже поздно: пароход увез Эдгара в последнее плавание.

Судно прибыло в Балтимор 28 сентября, но ни у кого из знакомых автор «Ворона» так и не появился. Его обнаружили только во второй половине дня 3 октября, в таверне около избирательного участка, в сильно потрепанном виде и в одежде с чужого плеча. Не приходящего в сознание По, периодически впадающего в буйство и выкрикивающего: «Рейнольдс! Рейнольдс!», отправили в госпиталь, где он и скончался перед рассветом 6 октября 1849 года.