Билет до Луны

Светлана Лабузнова

© Лабузнова С.И., 2014

© Рыбаков А., оформление серии, 2011

© Клименко Н. А., иллюстрации, 2014

© Макет, составление. ОАО «Издательство «Детская литература», 2014

ИЗДАТЕЛЬСКАЯ ПРОГРАММА ПРАВИТЕЛЬСТВА МОСКВЫ

Выпуск осуществлен при финансовой поддержке Департамента средств массовой информации и рекламы города Москвы

О конкурсе

Первый Конкурс Сергея Михалкова на лучшее художественное произведение для подростков был объявлен в ноябре 2007 года по инициативе Российского Фонда Культуры и Совета по детской книге России. Тогда Конкурс задумывался как разовый проект, как подарок, приуроченный к 95-летию Сергея Михалкова и 40-летию возглавляемой им Российской национальной секции в Международном совете по детской книге. В качестве девиза была выбрана фраза классика: «Просто поговорим о жизни. Я расскажу тебе, что это такое». Сам Михалков стал почетным председателем жюри Конкурса, а возглавила работу жюри известная детская писательница Ирина Токмакова.

В августе 2009 года С. В. Михалков ушел из жизни. В память о нем было решено проводить конкурсы регулярно, каждые два года, что происходит до настоящего времени. Второй Конкурс был объявлен в октябре 2009 года. Тогда же был выбран и постоянный девиз. Им стало выражение Сергея Михалкова: «Сегодня – дети, завтра – народ». В 2011 году прошел третий Конкурс, на котором рассматривалось более 600 рукописей: повестей, рассказов, произведений поэтических жанров. В 2013 году в четвертом Конкурсе участвовало более 300 авторов.

Отправить свое произведение на Конкурс может любой совершеннолетний автор, пишущий для подростков на русском языке. Судят присланные рукописи два состава жюри: взрослое и детское, состоящее из 12 подростков в возрасте от 12 до 16 лет. Три лауреата Конкурса получают денежную премию.

В 2014 году издательство «Детская литература» начало выпуск серии книг «Лауреаты Международного конкурса имени Сергея Михалкова». В ней публикуются произведения, вошедшие в шорт-лист конкурсов. Эти книги помогут читателям-подросткам открыть для себя новых современных талантливых авторов.

Билет до Луны
Повесть

Улыбнитесь! Вас снимает скрытая камера

Воспоминания о прожитом похожи на просмотр записи, снятой скрытой камерой. Иногда видишь то, что раньше оставалось как-то незамеченным.

Я смотрел на бумажный лист, забыв о времени и о давно превратившихся в клейстер пельменях на плите. Может, не стоит писать: «Жизнь до – жизнь после»?

Пути себе расчистив,
На жизнь мою с холма
Сквозь желтый ужас листьев
Уставилась зима.

Б. Пастернак. Ложная тревога

«Детство в людях»

Своего детства я почти не помню. В моих воспоминаниях оно похоже на одинаковые, как капли воды, дни, из которых как-то сразу не собрать ни одной полной картинки длиной больше пяти минут. Только один день врезался в память настолько, что я до сих пор помню его в мельчайших деталях.

Новый год. Мне скоро исполнится шесть лет. Это последний год в моем первом детском доме. Я давно догадался, что к нам Дед Мороз сам лично не приходит. Занят, наверное. Он передает свой посох и красную шубу с валенками Игорю Николаевичу, который легко узнаваем по своим огромным командирским часам.

Взявшись за руки, мы с давно разученной песней вполне себе бодро бредем вокруг елки. Неожиданно кривой елочный круг рвется, над ним хлопушкой взрывается слово:

– Мама!

Мы перестаем водить хоровод и с любопытством смотрим, как недавно переведенная из детского приемника девочка бежит к Снегурочке. Маленькая девочка в марлевой юбке, немного пожелтевшей от времени. Юбочка, служащая уже бог весть какому поколению снежинок, похожа на бутон увядающего цветка. «Снежинка тающей зимы». Не помню, где я слышал это название, но, наверное, оно лучше всего подходит к этому костюму. На короткой юбчонке кое-где блестят маленькие кусочки бело-желтой мишуры.

Здесь все кажется ненастоящим: и Дед Мороз, и елка с редкими ветвями. Игрушки на ветках висят высоко, так, чтобы наши руки не могли потрогать блестящие шары. Нижние, самые длинные ветки ели густо увешаны бумажными гирляндами, флажками и фонариками. Бумажное мастерство детских рук. Больше всего в зале желтых фонариков. Снегурочка – такая же фальшь, как и сам новогодний праздник, впрочем, сначала это совсем незаметно: она в наших глазах почти настоящая, не то что Дед Николаевич Мороз.

Снегурочка растерянно склонилась над новенькой. И тут Леночка почему-то изо всех сил вцепилась в толстую, светлую, как у нее самой, косу Снегурки. А потом произошло невероятное, не виданное никогда раньше никем из тридцати ребятишек, находившихся в зале. Косы внучки Деда Мороза вместе с шапкой съехали набок, а потом и вовсе свалились с головы. На голове Снегурочки оказались запасные волосы, короткие, цвета яичного желтка. Желтый цвет – цвет расставания. Я понял это в том детдоме. В моей жизни желтого цвета всегда было слишком много.

Весной двор покрывается одуванчиковым ковром, оставляющим желтую пыльцу на наших пальцах и носах. Если смотреть на двор сверху, из окна, то заметно, что ковер похож на лоскутный. Такой, какой любит делать тетя Лиля – главная по детдомовскому имуществу. На желто-зеленом мелькают пятнышками наши куртки. Пропадает ковер – уходит весна. Осенью клены отдают свою желтую дань потускневшей траве. Они разлучают траву с летом. Зима тоже желтеет: короткие дни сменяются желтыми вечерами. Фонари светят желто-огненными глазами, словно древние ящеры, заглядывающие в пещеры.

Наш дом стоит у самого подножия большого холма, на вершину которого вскарабкались высотные дома. Этим холмом со стоящим на нем новым микрорайоном заканчивался наш тихий провинциальный город. Воспитатели часто сетовали, что добираться на работу неудобно, – транспорт, мол, не ходит в такую глушь, а ежедневно спускаться и подниматься на огромный холм очень муторно. Я спросил, что означает слово «муторно», но мне посоветовали пойти поиграть и не лезть во взрослые разговоры.

Если бы нам позволили посмотреть, как приходит вечер, то мы увидели бы, как фонари-ящеры караулят дорогу и как высматривают они идущих по дороге людей. На некоторых фонарных столбах не хватает лампочек, они так и стоят с потухшими глазами в полосках желтого света других фонарей.

Мы рано ложимся спать, поэтому никому из нас не удается загадать заветное желание падающей звезде цвета разлуки. Ночью луна опускает на землю свои желтые дороги, на которые смотрят звезды, но мы, дети-сироты, об этом ничего не знаем.

– Ты не моя мама! Где моя мама?! – Ленка с рыданиями теребит красивый, расшитый блестящими нитями рукав Снегурочки.

Дед Мороз (Игорь Николаевич) спешит раздать шуршащие кулечки с конфетами и чудесным образом исчезает с такой легкостью, что ему мог бы позавидовать настоящий Дед Мороз.

Иногда воспитатели между собой называли Леночку горькой сиротой и ангелом. Она сразу попала в категорию любимых, «хорошеньких», как говорили воспитатели, детей. У ангела были волосы, напоминавшие цветом четверговую кашу с маслом. Чтобы в пшенную кашу повара клали сливочного масла сколько полагается, а не сколько им хотелось бы, наша старшая медсестра Нина Павловна лично снимала пробу. Пять рабочих дней в доме слышалась приятная негромкая речь. Воспитатели общались на полутонах, периодически бросая взгляды на дверь, – Нина Павловна обладала нервирующей способностью ходить бесшумно. Нинель (так звали за спиной сотрудники нашу старшую медсестру) крик на детдомовского ребенка могла превратить в запись в трудовой. Работу здесь ценили за надбавки, положенные за закрытость учреждения. Теперь я понимаю, что, несмотря на относительно скромные официальные полномочия, фактически Нина Павловна была матерью-королевой в закрытом от внешнего мира королевстве несовершеннолетних подданных.

На прогулках мы любили смотреть сквозь металлические прутья забора. Редкие прохожие были большой удачей для зрителей. Здание детдома стояло в стороне от дороги, на подходе к лесу, так что по узенькой тропинке люди шли в основном в лес. Мы всматривались в их лица. Все они шли мимо, иногда одаривая нас улыбками, но чаще как будто не замечая. Иные даже ускоряли шаг, как если бы им было неприятно или отчего-то стыдно.

Еще мы очень любили наблюдать за кошками. Эти-то не стыдились ничего. Для кошек запретов не было. Они свободно проходили сквозь забор. Кошки и собаки, вороны, воробьи – кроме этих животных, мы не знали никого. Зоопарка в нашем городе не было, а если бы и был, вряд ли бы нас туда повезли. Рыжие тигры, задумчивые слоны и грустные зебры прятались в красивых книжках, стоявших на полках в игровой комнате. Зато у меня была своя, персональная, кошка. Я гордился тем, что рыжая с травяными глазами кошка выделила меня среди множества маленьких, почти всегда одинаково одетых человечков. На мое «кис-кис» она бежала охотнее, чем на Борькино зазывание, и брючины моих штанов собирали больше шерсти, чем Борькины. А может, мне просто так казалось.

Рыжая терлась полосатой бочиной о мои ноги, хитро щурила глаза, похожие на крохотные лимончики, от этого лимончики сплющивались и превращались в щелочки. Она мурлыкала кошачий туш.

---