В погоне за красотой

Давид Фонкинос

© И. Я. Волевич, перевод, 2019

© И. В. Дмоховская, перевод, 2019

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2019

Издательство АЗБУКА®

Часть первая

1

Парижский музей Орсэ расположен в здании бывшего железнодорожного вокзала. И прошлое властно накладывает свой отпечаток на настоящее. Бродя по музею от Мане к Моне и обратно, можно, забавы ради, представлять себе посреди картин прибытие поездов. Но в наше время путешествия стали иными. Возможно, в тот день кое-кто из посетителей приметил застывшего перед музеем Антуана Дюри. У него такой остолбенелый вид, словно он с луны свалился. Да, остолбенелый – именно так можно назвать его состояние в данный момент.

2

Антуан явился на собеседование с директором по персоналу задолго до назначенного времени. Уже несколько дней все его помыслы были сосредоточены на этой встрече. Он хотел работать именно здесь, в Орсэ. Наконец он размеренным шагом направился к служебному входу. В телефонном разговоре Матильда Маттель особо подчеркнула, что не следует входить через дверь для посетителей музея. Его остановил охранник:

– У вас есть бедж?

– Нет, мне назначено…

– Кем?

– …

– Кто вам назначил?

– Извините… у меня встреча с мадам Маттель.

– Ладно, подойдите к стойке секретаря.

Спустя несколько минут ему пришлось еще раз объяснить причину своего появления. Молодая женщина за стойкой сверилась с большим черным блокнотом.

– Вы господин Дюри?

– Да.

– Будьте добры, ваше удостоверение личности.

– …

Ну что за нелепость: кто бы захотел выдавать себя за него?! Он послушно предъявил ей документ, сопроводив этот жест понимающей улыбкой, чтобы скрыть замешательство. Итак, процедура собеседования уже как будто началась – сперва в диалоге с охранником, затем с этой дамой. И нужно было с первого же слова выказать себя энергичным, деловым человеком, а не мямлить: здесь явно не потерпят какого-нибудь размазню. Убедившись, что он и есть Антуан Дюри, молодая женщина указала ему на длинный коридор.

– Пройдете по нему до самого конца и там увидите лифт. Это очень просто, вы не заблудитесь, – сказала она.

«Ну, теперь-то я уж точно заблужусь», – подумал Антуан.

И верно: дойдя до середины коридора, он уже не мог вспомнить, что делать дальше. Взглянув в застекленный проем, он увидел картину Гюстава Курбе. Красота – лучшее лекарство от неуверенности. Он уже много недель боролся с самим собой, чтобы не пойти ко дну. И теперь почувствовал, как обессилел: только два этих коротеньких допроса потребовали от него неимоверного напряжения. А ведь ему пришлось всего-то сказать несколько слов, ответить на вопросы, не содержавшие никаких подвохов. Он словно вернулся к первобытному восприятию мира, временами поддаваясь совершенно необъяснимым страхам. И с каждым днем все сильнее ощущал последствия пережитого. Сможет ли он выдержать собеседование с мадам Маттель?

Стоя в лифте, который поднимал его на третий этаж, он мельком взглянул на себя в зеркало и нашел, что сильно осунулся. Ничего удивительного: он теперь меньше ел, а иногда и вовсе забывал пообедать или поужинать. И желудок, оставшийся пустым, даже не протестовал. Можно было пропустить время трапезы, не услышав его урчания, словно организм находился под воздействием анестезии. Один лишь рассудок теперь бодрствовал, нашептывая ему: «Антуан, ты должен есть!» Человеческие существа делятся в пору несчастья на два лагеря – на тех, кто борется с ним телом, и тех, кто борется с ним разумом. Либо телом, либо разумом, и очень редко – одновременно.

Выйдя из лифта, он увидел женщину. Обычно Матильда Маттель ждала кандидатов у себя в кабинете, но для Антуана Дюри она решила сделать исключение. Ей не терпелось поскорее узнать причины его необычной просьбы.

– Это вы Антуан Дюри? – спросила она для вящей уверенности.

– Да. Показать вам мое удостоверение?

– Нет-нет, зачем же!

– Внизу у меня его спросили.

– Просто у нас сейчас повышены меры безопасности, ничего не поделаешь.

– Странно… Кто может замышлять покушение на директора по персоналу музея Орсэ?

– Ну, всякое бывает, – с улыбкой ответила она.

То, что могло сойти за шутку или даже за остроумие, встретило со стороны Антуана полное безразличие. Матильда жестом указала ему дорогу к своему кабинету. Они прошли по длинному узкому коридору, где не встретили ни души. Шагая за ней, Антуан подумал: наверно, у этой женщины очень уж скучная жизнь, если она принимает потенциальных служащих в такое время, когда прочий персонал еще не явился в музей. Впрочем, искать хоть какую-то логику в путаных мыслях Антуана было бесполезно.

Войдя в кабинет, Матильда предложила ему чай, кофе, воду, от которых Антуан не отказался бы, но предпочел ответить: нет, спасибо; нет, спасибо; нет, спасибо. Тогда она приступила прямо к делу:

– Должна вам сказать, что ваше резюме меня чрезвычайно удивило.

– Отчего же?

– Отчего? И это вы у меня спрашиваете?! Вы преподаватель высшей школы…

– …

– …который пользуется такой известностью. Мне как-то довелось прочесть одну из ваших статей. И вот вы, доцент, просите принять вас на должность музейного смотрителя!

– Да.

– А вам не кажется это странным?

– Ну… в общем, нет.

– Я позволила себе навести справки в Лионской академии художеств, – призналась Матильда после паузы.

– …

– И мне подтвердили, что вы решили уволиться. Притом неожиданно, без всяких оснований.

– …

– Вам что, надоела преподавательская работа?

– …

– Может быть, у вас… депрессия? Это я могу понять. Такой burn-out^[1] встречается все чаще и чаще.

– Нет… Нет. Я просто решил прекратить… остановиться. Вот и все. Конечно, со временем я вернусь к преподаванию, но…

– Но – что?

– Послушайте, мадам: я подал заявление о приеме на эту работу и хочу знать, есть ли у меня шансы ее получить.

– А вам не кажется, что у вас слишком высокая квалификация для такой скромной должности?

– Я люблю искусство. Я его изучал. Потом я его преподавал. Да, преподавал, но теперь мне хочется просто сидеть в зале музея, среди картин.

– Это не очень-то спокойная работа. Вам будут непрерывно задавать вопросы. Кроме того, здесь, в Орсэ, всегда много туристов, и нужно быть крайне бдительным.

– Если вы сомневаетесь, возьмите меня с испытательным сроком.

– Вообще-то, нам нужны люди: на следующей неделе мы открываем большую ретроспективу картин Модильяни. Эта выставка привлечет толпы народу. Такое важное событие…

– А вот это очень кстати.

– Почему?

– Я писал о нем диссертацию.

Матильда ничего не ответила. Антуан полагал, что это сообщение сыграет ему на руку. Однако оно, напротив, только усугубило в глазах директора по персоналу странность его просьбы. Что тут делать такому эрудиту, как этот человек? И правда ли то, что он говорит? Антуан походил на загнанного зверя: казалось, он проникся убеждением, что этот музей – единственное надежное убежище, где можно укрыться.

3

Меньше чем за сутки Антуан расторг все свои договоры и вернул ключи от квартиры домовладельцу. Тот возмутился: «Господин Дюри, вы были обязаны предупредить за два месяца… Вы не можете вот так просто взять и выехать, мне же придется срочно искать новых жильцов!» И продолжал громко сокрушаться по поводу своих убытков. Антуан оборвал его монолог на полуслове: «Не беспокойтесь, я вам оплачу эти два месяца». Затем вызвал фургон и загрузил в него коробки с вещами. В основном это были книги. Когда-то ему довелось прочесть статью о том, как решительно японцы порывают с привычным образом жизни. Таких называли «испарившиеся». Прекрасное слово – оно удачно камуфлировало трагизм ситуации. Чаще всего речь шла о людях, потерявших работу и, соответственно, положение в обществе, основанном на мнимых ценностях. Они считали, что лучше исчезнуть, стать бездомными бродягами, чем выдерживать сочувственные взгляды жены, родных и соседей. Но это не имело ничего общего с положением Антуана, достигшего вершины своей карьеры, заслуженного и всеми уважаемого преподавателя. Ежегодно десятки студентов стремились попасть к нему, чтобы писать диплом под его руководством. Так что же произошло? Да, конечно, случился этот разрыв с Луизой, но долгие месяцы разлуки давно уже залечили его сердечную рану. И потом, такое бывает со всеми, – кто из нас не страдал от любовных горестей?! Однако это не причина, чтобы разрушать свою жизнь.

Антуан перевез все свои коробки и кое-какую мебель на лионский склад. И с одним-единственным чемоданом сел в парижский поезд. В первые дни он ночевал в дешевом привокзальном отеле, потом снял студию в рабочем квартале Парижа. Он не указал свое имя на почтовом ящике, не стал никуда записываться. Электричество и газ оплачивал через домовладельца. Здесь никто не мог его найти. Разумеется, родные Антуана заволновались. Чтобы успокоить их или, вернее, чтобы они оставили его в покое, он разослал им такой текст:

Дорогие мои,