Для чужого это состарившееся рыболовное судно. Для нас – тот, кто напомнил, как важно с достоинством принимать перемены. Когда-то Озгюр блистал на могучих волнах, разбрасывая сети, теперь, усталый и смиренный, живет на суше. Он рад, что жив и может, хотя бы издали, видеть океан.

В каюте Озгюра я нашел ветхий бортовой журнал, исписанный занятными мыслями на местном наречии. Кому принадлежат записи, неизвестно, но я решил, что так беседует с нами Озгюр.

Вчера спросил Озгюра, верит ли он в предопределенность. На третьей странице журнала получил ответ: «Нам не дана воля управлять временем, но только мы решаем, чем и как его наполнить».

В прошлом году сотрудники муниципалитета хотели отправить Озгюра на металлолом. Если бы не Мария, баркас бы погиб. Она перетащила его на наш участок.

Досту, прошлое и будущее не так важны, как настоящее. Этот мир – как ритуальный танец суфиев сема: одна рука повернута ладонью к небу, принимает благословение, другая – к земле, делится полученным.

Сохраняй молчание, когда все говорят, говори тогда, когда слова твои про любовь, даже сквозь слезы. Научись прощать тех, кто рядом, – так найдешь дорогу к прощению себя. Не суетись, но не забывай, куда плывет твой корабль. Может, он сбился с курса?..

Скучаю. Папа

4
Жизнь – это просто путь. Наслаждайся

Досту,

когда мы с чемоданами подъезжали к этому городу, единственную к нему дорогу накрыла вьюга. Свирепая, слепящая, густо-белая. Ничего не видно. Стоявшие по обочинам сосны в порывах ветра хлестали машину, которую и без того опасно раскачивало.

За день до переезда заглянули в метеосводку: никаких намеков на бурю. Началась так же неожиданно, как прекратилась. Но в те мгновения казалось, что конца ей не будет.

Мария предложила вернуться. «Это знак, что сейчас не время ехать. Разворачивайся!» Обычно решительная и спокойная, мама вдруг запаниковала.

Я чуть было не сдался, но вспомнил, что будет за препятствием: полюбившийся белый дом, океан с необъятными волнами, аромат теплого хлеба на липовой доске, «Тюльпановое поле» Ван Гога в рамке на камине, морда Марса, дожидающегося нас в приюте, и еще много прекрасного, – и нажал на педаль газа. Вперед.

Вернись мы тогда в прошлое, многое бы упустили. Не было бы этих писем. Именно страх (а не зло, как часто полагают) не дает раскрыться любви. Так же, как волшебный дар может стать проклятьем, страх приносит разрушение, если не научиться им управлять.

Досту, как же интересно принимать жизненные уроки, когда возраст далеко не юный. Великое невежество человека – в его уверенности, что он все прочувствовал и пережил. Это (а не морщины и седина) – самые настоящие старость и смерть.

У нас есть друг, психолог Жан, познакомились в приюте. Мы забирали Марса, а он – бесхвостого рыжего кота. Недавно Жан опрашивал людей, довольны ли они своей жизнью. Большинство ответили положительно. Тогда Жан задавал следующий вопрос: «Хотите ли вы прожить, как живете, еще двести лет?» Респондентам перекашивало лица.

Люди устают от самих себя, пусть и радостных. Знаешь, почему? Они всегда ждут чего-то взамен – от обстоятельств, веры, поступков, любимых. «Это просто путь. Наслаждайтесь», – улыбается Жан и приглашает нас к себе на луковый суп. Договорились на следующее воскресенье. Ты с нами?

Скучаю. Папа

5
Мы все очень нужны друг другу

Досту,

луковый суп удался на славу. Интересно было следить за приготовлением, особенно – за моментом, когда натертые чесноком гренки Жан положил в горшочки с супом, посыпал грюйером и – в духовку. Через пару минут мы наслаждались soupe à l'oignon. Запивали белым вином.

Мы давно хотели попробовать луковый суп, но как-то не доводилось. С трудом верилось, что это вкусно: воспоминания о школьном бульоне с крупно нарезанным вареным луком не вызывали аппетита.

«По-моему, сами французы забыли, как правильно готовить классический soupe à l'oignon, и постоянно придумывают новые рецепты, один вкуснее другого. На самом деле главное в нем – карамелизация лука, которая получится, если брать сладкие сорта. Добавлять сахар – крайность! И, конечно, важно, с кем вы разделяете трапезу. Французы не едят лукового супа в одиночестве. „Для этого он слишком теплый и уютный“, – говорила моя Изабелль».

Так звали бабушку Жана. Он был мальчиком, когда родители погибли в автокатастрофе, его воспитала Изабелль. Это была мудрая женщина. В день ее рождения Жан варит луковый суп, собирает друзей, с улыбкой вспоминает детство.

Жан из Барбизона, города на севере Франции, куда со всего мира приезжали художники писать пейзажи, в том числе Моне.

«Изабелль научила меня любить людей и помогать тем, кто не таков, как все. Может, потому, что такие люди в нашей тогда еще деревушке на тысячу жителей выделялись, и им приходилось чересчур тяжко. Изабелль объясняла мне, что „нормальные“ – это вымысел, выгодный власть предержащим, так они якобы демонстрируют нашу ничтожность и несоответствие вымышленному идеалу. Людьми, которые считают себя ущербными, легче управлять… В школу Изабелль провожала меня со словами: „Надеюсь, и сегодня ты встретишь себя уникального“».

…Это был волшебный вечер, Досту. Пространство вокруг нас наполнилось прекрасными историями, аппетитными ароматами, новыми оттенками вкуса. Мы сидели за накрытым столом, радио пело голосом Тони Беннетта “Life is beautiful”; в ногах сопели переевший Марс и рыжий тихоня Матис. Нас наполняло светлое умиротворение – жизнь продолжается.

Жан вспоминал Изабелль, мы с Марией – своих бабушек и дедушек. Мысленно говорили им спасибо и просили прощения. За то, что, взрослея, все меньше нуждались в их заботе. А они все равно любили, ждали.

Досту, в этом странном мире мы все очень нужны друг другу.

Скучаю. Папа

6
Наша единственная задача – любить жизнь

Досту,

у тебя наверняка случаются дежавю. Жан объясняет эти вспышки реинкарнацией: бессмертная душа в новом воплощении вспоминает то, что ощущала в предыдущем теле. «Так Вселенная подсказывает, что не надо бояться земной смерти, жизнь вечна». Сложно в это поверить.

За последние лет двадцать дежавю со мной не случалось. Зато вчера я ощутил, как точно повторилось мгновение моей молодости. Под вечер разыгралась буря, и мы с Амиром завершили дела раньше обычного: он поставил опару для утреннего хлеба, я потушил яблоки с корицей для слоек. Новинка нашей пекарни, полюбившаяся клиентам. Слоеное тесто готовится быстро, поэтому обычно с вечера делаем только начинку.

К семи пекарню заперли.

В задумчивости шел я домой вдоль бушующего океана. Вдруг по лицу хлестнула колючая вьюга. Защищаясь, я закрыл глаза и неожиданно перенесся в воспоминания пятидесятилетней давности.

Мне восемнадцать. Война. Наш батальон обороняет границу на горе с хребтом длиной в семьдесят километров. Минус двадцать. После ночного наступления нас осталось мало. Несмотря на ранение в правое плечо, не могу бросить пост. Еда закончилась, вода на исходе, приказ – дожидаться утра. Подкрепление в пути. В любой момент враг может выкосить остатки батальона.

Замерзший и обессилевший, временами почти теряя сознание от боли, я стоял на посту. Буря свирепствовала, не утихая, хлестала меня со всех сторон.

Досту, тогда я впервые познал отчаянье. Медленно, неотвратимо оно овладевает тобой изнутри, и ты не можешь ему сопротивляться. В такие минуты даже на молитве не сосредоточиться. Ждешь. Спасения или конца.

Знаешь, что меня тогда удержало? История из детства. Прячась под столом на одной из взрослых посиделок, я услышал ее от бабушки Анны. Работая медсестрой, она пережила блокаду Ленинграда.

Бабушка вспоминала, как однажды во время длительного обстрела повариха в бомбоубежище варила на горелке суп. Из того, что смогли собрать: кто картофелину дал, кто луковицу, кто горстку крупы из довоенных запасов. Когда было почти готово, она сняла крышку, попробовала, подсолила, вернула крышку на место: «Еще пять минуточек, и готово!» Истощенные люди стали в очередь за похлебкой.

Но есть тот суп они не смогли. Оказалось, что в него попало хозяйственное мыло: повариха не заметила, как оно прилипло к крышке, когда положила ее на стол. Еда была испорчена. Повариха расплакалась. Никто не заикнулся, не упрекнул, не взглянул с укором. В тяжелейших обстоятельствах люди не теряли человечности.

Тогда, на посту, я снова и снова вспоминал эту историю, рассказанную голосом Анны. Выстоял. Настало утро, подоспела подмога. Меня увезли в госпиталь.

Досту, человеку не дано полностью познать жизнь, как бы он ни пытался. Нам кажется, мы понимаем, что, как и почему устроено. Но каждый новый день его серпантины и развязки доказывают обратное – мы всегда за партой. И единственная задача – любить жизнь.

Скучаю. Папа

7
Я буду тебя ждать сколько понадобится

Досту,

когда я познакомился с твоей мамой, она была замужем. Ей двадцать семь, мне тридцать два. Сразу признался ей в своих чувствах. «Буду вас ждать сколько понадобится». Продолжал приходить в библиотеку, где она работала, брал книги, но и только. Ждал Марию четыре года, хотя она не обещала, что придет.

---