Мосластый, кадыкастый Клим пустился в пространное повествование. Выходило, вообще чудом жив остался.

– А ты, господин Александр?

Санька понял, они его пытали не ради пустого любопытства. Вроде и смеются, а в лицах настороженность. Хотя оно и понятно: не сегодня-завтра кот может стать им законным господином. Стало быть, тут прямой интерес: кто таков, чем жив, как вообще сюда попал? Есть и другая сторона: надобно мужикам узнать, нет ли какой лазейки в обход пелиноровых кордонов? Вдруг господин кот нашёл потайную тропку, по которой они, случись нужда, утекут от князя с его медведями. Потому и разговор с Камишера начали. Случись лихое время, они отсюда, с непростой пограничной земли, которая встряла между двух огней, переметнутся прямиком в чисто людской Камишер. Что там жизнь потруднее станется, то им безразлично. Зато в Камишере над ними не будет ни подлой герцогской власти, ни терпимой, но тяжкой, как медвежья лапа – Пелиноровой.

И ещё он понял – прав Горюта – эти не выдадут. Почему понял? А леший его знает. Раньше бы сто раз перевернул собственную думку; и так, и эдак на неё посмотрел, да и бросил бы за невозможностью решить. Душа к ним лежала. К иным с опаской, а к этим – со всем нашим удовольствием.

– У меня особая дорожка, – начал Саня. – Никому другому по ней не пройти.

– Где один проскочил, там и другой пролезет, – возразили ему вежливо, но настойчиво.

– Не веришь? Спроси Шака или собаку.

– Так они мне и ответили! Конь ещё туда-сюда, а собака твой круче нашего князя смотрит. Я когда мимо него иду, поротая задница саднит, – хмыкнул один из мужиков.

– А правда, что арлекины детей воруют? – спросил племянник Горюты, ходивший в свой первый рейд, и тут же огрёб от дяди длинного леща.

– Ты чё, ты чё дерёшься?

– Думай, что говоришь, – рявкнул дядя.

– Господин Александр, а ты прямо из Камишера к нам или как? – задал вопрос по существу кто-то невидимый, закрытый костром.

– Я из дому три года как ушёл. Свет хотелось повидать. Да и вообще… – Санька не желал вдаваться в подробности. Они им нужны? Нет. Значит, пропустим. – На юге не понравилось. В западных землях – не ахти, но жить можно было до недавнего времени. Раньше-то там свои порядки были. Люди и нелюди жили бок о бок даже несмотря на всеобщее герцогское уложение. Кое-где, правда, в города аллари без особого разрешения не пускали. Я такие места обходил. Работал. В Кленяках…

– Знаю Кленяки, – перебил его один из воинов. – Сахар там ещё варят?

– Варят… Раньше варили, – поправился Саня. – Сейчас туда герцогская армия пришла.

– Ого! С чего бы?

– Камишер границы закрыл. Решили, значит, жить сами по себе, а герцогу – кукиш. Я как раз к арлекинам прибился. Мы на фест собирались…

– Это что?

– Каждые пять лет арлекины едут в герцогский дворец, показать своё искусство. Герцог выбирает победителей. Они до следующего феста живут в столице при дворе.

– Везёт кому-то, – вякнул племянник, за что схлопотал ещё одного леща.

– Мы к тракту вышли, – продолжал Саня, – там армия, ещё чистюки.

– А это кто? – спросил молодой воин по имени Друз.

– Бандиты, которые на аллари охотятся.

– Ну, это уже совсем не знаю, что… не врёшь, господин Александр? – врезался в разговор родившийся в пограничье и не знавший иных законов Горюта.

– Не врёт он, – подтвердил Клим. – Они ещё лет пятнадцать назад объявились. Сначала в столице, как не в самом герцогском дворце. И вроде вне закона, а с другой стороны, никто их особо не ловит… Поганое семя… – Клим замолчал, сжимая и разжимая кулаки.

– Ты с ними встречался? – спросил Горюта у Сани.

– Было.

Теперь пришло время коту уставиться в огонь. Не мог смотреть людям в глаза. И давно вроде было, и забываться уже стало, а всё равно – человека убил. Не просто убил – растерзал. Объясняться – лишнее, не их это дело.

– Это ты от чистюков так удирал, что не помнишь, как в Невье очутился? – у Клима сделалось злое лицо, блики и тени кривили вспотевший лоб и щёки.

– Ага, – Саня вовремя спрятал руки. Когти начали зудить, вот-вот полезут. Спрятал и спохватился, что зря сторожится: он тут почти уже господин. Пусть бы привыкали. А с другой стороны, покажи он сейчас людям свои руки, удиви, напугай, и замкнутся, отойдут на почтительное расстояние, дескать, спокойной вам ночи, господин княжич, почивайте на перинах, мы уж тут сами…

– У нас в Маке, городок такой к северу от столицы, была слобода, – глядя в огонь начал Клим. – Аллари жили. Овраг обойдёшь, за ним пригорок. Заборчик невысокий вокруг слободы. Мы мальчишками туда каждый день бегали, играли с тамошней пацанвой. Взрослые тоже: то скотина заболела, то птица, то огородная какая надобность – все в слободу. Потом у аллари девушка пропала. Девчушка совсем. Её в лесу нашли… далеко. Мы искали, кто мог, ребёнка… никаких следов.

А потом в овраге наша девушка обнаружилась… тоже истерзанная. Тут, откуда ни возьмись, пришёл целый отряд герцогских егерей и всех аллари под корень, до единого.

Я тогда ушёл из Мака. Люди как с ума посходили. Никто разбираться не стал. А некоторые егерям помогать кинулись. Я им: дураку ведь ясно – обе смерти подстроены. Мы же с этими мальчишками росли вместе. Меня слушать не стали, самого чуть не прибили.

Ушёл я, а через год в другом княжестве наткнулся в трактире на компанию чистюков. Они там перепились, разодрались, орали друг на друга. Слышу, наш городишко поминают. Это они… девушек… и так подстроили, чтобы всё свалить на аллари.

– Стало быть, они и на западе хозяйничают? – спросил Горюта.

– Я два раза их встречал, – Саня твёрдо посмотрел в глаза Климу. – Первый раз отогнал, а второй…

– Они тебя?

– Что от них осталось, птички давно склевали! – зло выпалил кот.

Не хотел ведь говорить, само вылетело. Им что теперь и про девку рассказывать, которая на него Законного колдуна натравила, и про рескрипт, по которому всем западным провинциям вменялось искать беглого кота-людоеда, и про то как его в коробе через границу везли, как цыгане к себе звали, про изодранный задок телеги…

– А потом вы, значит, на армию выскочили? – перешагнул старшина трудную тишину.

– Ага. И так от неё рванули, что в Невье очутились. У нас Шак свои тропинки знает. Хочешь, у него спроси.

– Ну, нет! Я к вашему коню и подходить-то боюсь. Посмотрит исподлобья, улыбнётся – душа сама в пятки летит. Вроде обычный конь…

– Он из вольных кланов, – подал голос Клим.

– Откуда знаешь?

– Сам сказывал.

– То-то я смотрю, он в броне – как родился. Воин! – в словах Горюты звучало профессиональное уважение.

– А собака?

– Ха! – опять влез в разговор племянник. – Болтают, что он вровень с нашим князем когда-то летал. Только – фьюить! – и улетел.

– Последний раз я тебя с собой беру, ботало коровье! – озлился старшина.

– А что я, оно и так видно.

– Видно ему… язык придержи!

– А правду говорят, что арлекины своих девочек по кругу пускают? – спросил кто-то.

– О, ещё один языкатый!

Горюта полез с кошмы. Сейчас дотянется до дурака и примерно его накажет. Но старшина, качнув котелок, глянул на дно:

– Кто недоел, недопил – поздно! Кончай вечерять, спать пора.

Саня испытал даже некоторое облегчение. Отвечать на последний вопрос не хотелось и не моглось. Как им объяснишь про Сольку?

Все знают, дриады – вольные женщины. Живут сами по себе, семей не заводят. Да и кто такую возьмёт, боязно. Сегодня она тебе улыбается, песни поёт, а завтра понравился проезжий молодец, и поминай, как звали. С Цыпой – вообще мрак. В глубине души Санька её побаивался. И жалел. И сторонился. И, несмотря ни на что, понимал: другой такой на свете нет.

На следующий день поднялись едва забрезжило, и пошли без остановок. Саньку будто в спину подгоняло. Он замкнулся, даже по сторонам особо не глядел. Горюта не дёргал, тоже замолчал и только на коротком обеденном привале подсел к державшемуся наособицу коту и немного виновато попросил:

– Слышь, господин Александр, ты зла на моих ребят не держи.

– С чего бы?

– Наболтали они тебе вчера лишнего. Поди, клянут теперь свои языки-то. Князь наш…

Сане было трудно смотреть на то, как умудрённый годами, не обиженный силой и отвагой мужик мучительно подбирает слова.

– Суров, да?

– Ты тут недавно… Князь железной рукой держит приграничье. Под ним вроде не так страшно жить… только и с ним…

– На конюшню что ли отправит? – попробовал Санька смять трагичность Горютиных страданий.

– На конюшню-то ладно, в донжон…

Кот вдруг всей шкурой ощутил сложность и трудность существования этого понравившегося ему без всяких околичностей простого человека.

Остальные воины нет-нет да посматривали в их сторону. Значит, Горюта – выборный. Старшина! – ему и ответ держать, и шапкой оземь за своих биться, и униженно просить безродного, случайно забежавшего и попавшего в княжеский фавор кота о снисхождении.

– Отряд! – рявкнул Санька, поднимаясь с нагретого задницей камня, – слушай меня. За вчерашний трёп вы не в ответе. Я вас сам разговорил. А кто лишнее в крепости сболтнёт, это тебя касается, в сторону языкатого племянника, так и знайте: голову откушу. Есть которые не верят? Нет. Будем считать, договорились.

И только у самой крепости он задал Горюте вопрос, который мучил его всю дорогу:

– Что у князя в донжоне?

---