Загорелые племянники и племянницы, а так же их жены и мужья, сестры и братья жен и мужей, приятели тех и других сваливались на побережье в середине июня и испарялись в середине сентября. Все это время они напропалую пользовались гостеприимством старушки. С отъездом же последних пляжных пилигримов наступал тот самый мертвый сезон. Никто из родни к себе гостеприимную бабушку не звал. На прозрачные намеки в том смысле, что ей бы в большой город, да показаться хорошим врачам, да в театр бы… родня глохла на корню. Ну, случилось так, семейка такая попалась. Не повезло бабке.

Серафима Дмитриевна обозлилась вторично и в одно не самое прекрасное для родни лето отказала халявным визитерам от дома. Престарелый Дашин дядя Толик поехал таки, полагая, на месте разрулить недоразумение, но обнаружил под бабкиным кровом кучу посторонних, которые, между прочим, расплачивались с хозяйкой живой монетой.

– Есть комната в мансарде, – проскрипела Серафима, «не узнавая» племянника. – Умывальник на улице, сортир тоже. Триста пятьдесят рублей сутки.

– Что?! – Взревел дядя Толик. – Там же Игореха в прошлом году спал. Там же повернуться негде…

– Триста пятьдесят, – отрезала старушка.

Пока дядька багровел и пыжился, в распахнутую калитку ввалились мужчина и женщина в расхристанных майках, ведя в поводу огромный колесный чемодан, и в один миг сторговали комнатку за четыреста.

Дядька Толик спрятался в тенек, и уже оттуда ехидно попенял престарелой родственнице:

– Не стыдно сиротку обирать?

– Это кто сиротка? Лошадь эта? – бабка мотнула головой в сторону новых постояльцев.

– Это же Дашка, дочь Натальи, Аглаина внучка. Наташка, когда… живая еще… в гости маленькую…

Дядька чуть не пустил слезу, так ему стало жаль покойной двоюродной сестры, а пуще – себя, что не приютили, что выгнали искать чужого угла. Серафима Дмитриевна неопределенно хмыкнула и заявила на невыплаканные толиковы слезки:

– Так это когда было… лет двадцать… больше. Не узнала. И что?

– Тетя Фима, – задушевно начал Толик, – у тебя в комнате диванчик есть. Я бы на нем…

– Триста пятьдесят, – отрезала вредная старуха.

Дядька ушел, залепив калиткой с такой силой, что брызнули отсохшие лушпайки синей краски. А Серафима Дмитриевна закарабкалась по крутой мансардной лесенке, подслушать.

– Какой вид! Я маленькой сюда специально забиралась, чтобы посмотреть, – весело тараторила Даша.

– Ага. Ничего. Но сортир-то на улице, – недовольно бухтел ее муж.

– Зато море близко.

– Умываться туда будем ходить?

– Не гунди, а? Мне тут хорошо.

– Ладно, даю тебе три дня на законную ностальгию, потом переедем в приличное место.

– Законными бывают браки. Еще воры…

– Воры бывают в законе. И не спорь, если не хочешь испортить мне отпуск.

– А мне? – тихо спросила Даша.

– Не начинай все сначала, – раздраженно потребовал муж.

Через три дня они действительно собрались. Даша с сожалением смотрела на старый дом. Ее муж хмурился.

– С матерью, значит, сюда приезжала? – спросила Серафима Дмитриевна, не глядя в сторону внучатой племянницы, без каких-либо извинительных интонаций.

– Вы меня вспомнили? – удивилась Дарья.

– Анатолька подсказал. А потом и сама. Ты маленькая в куст гортензии тыкала и твердила, будто она только в горшках растет.

– Точно! – обрадовалась Даша.

– Наталья-то от чего померла? – спросила далекая от деликатности Серафима Дмитриевна.

– Никто не знает, – отозвалась племянница.

– Что значит, не знает! Врачи уморили, а написали, что от неизвестных причин.

– Я сама врач. Острая коронарная смерть. Она на работе…

– А ты, значит, в больнице работаешь.

– Да.

– Больница хорошая?

– Окружная.

– Операцию мне надо делать на глаза.

– Что?

– Катаракта, говорю у меня. Сделают твои врачи операцию?

– Надо сначала обследование…

– Где я его делать буду? Тут? Тут вообще без глаз останешься.

– Приезжайте к нам.

– Сколько операция стоить будет? – Серафима Дмитриевна приготовилась отбивать кровные рубли и копейки.

– Ни сколько, – ошарашила ее Дарья. – Я договорюсь.

– А твой? Не погонит тебя вместе со старой бабкой из дому?

– Даша! Сколько тебя ждать?! – прилетел от калитки ответ на едкий старухин вопрос.

– Нет… все нормально, – заторопилась Даша. – Вот май адрес и телефон. Когда надумаете обследоваться…

Была катаракта, потом грыжа, потом геморрой. Были встречи Серафимы Дмитриевны, организованные сначала вместе с бывшим мужем, потом самой. Бабка оставалась ершистой, въедливой и часто несправедливой. Когда сильно доставала, Даша на нее обижалась. Однажды не звонила целый месяц, потом зажалела под настроение, набрала номер и услышала тихое и тоскливое:

– Хоть ты меня не бросай, девочка.

Сама Дарья тогда только-только развелась. Конец замужества просматривался уже давно, но настроения, понятное дело, не добавлял. Даша взяла на работе скоропалительный отпуск и среди зимы полетела к бабке.

Почудили они тогда наславу. К Дашиным деньгам бабка добавила большую часть и потребовала, чтобы внучатая племянница купила машину.

– Оформишь на меня, а на себя напишешь доверенность.

Несмотря на преклонные года, Серафима Дмитриевна неплохо ориентировалась в юридических закавыках. Даша согласилась. Выбранная по деньгам машинка оказалась хоть и не новой, но еще вполне. На ней две одинокие странницы прочесали все побережье.

Ресторанчики с видом на серое море пустовали. Между столами гуляли сквозняки. Женщины заказывали хаш, красное вино, сыр, кофе. В зимний театр внезапно приехала грузинская дива. Серафима Дмитриевна узнала об этом по местному вещанию за два часа до концерта.

– Поехали, – приказала она Даше. – Может эта старая лошадь поет в последний раз в жизни. В моей жизни. Поехали.

Даша обгоняла и подрезала. Старушка сидела втянув голову в плечи, но помалкивала. Успели. Послушали. Похлопали стоя вместе со всем залом, когда до дрожи уставшая прима спела-таки «Тбилисо», а на обратном пути, уже выбравшись за пределы центрального округа, завязли в пробке.

Вдоль обочин с обеих сторон стояли мотоциклы. Впереди просматривалась куча-мала из легковушек. Истерично подмигивала чья-то аварийка, по лицам, кустам и блестящим бокам техники неспешно и молча скользили синие сполохи полицейского маячка.

– Что там? – потребовала бабка.

– Авария.

Сзади успел вырасти хвост из таких же припозднившихся бедолаг. Даша заметалась. Серафима устала. Она храбрилась, вытягивала тощую шейку, пучила глаза, но вот-вот могла сорваться. И пойдет тогда веселье: вспомнит все болезни, все Дашины промахи, а заодно и всю несправедливость собственной долгой жизни.

В темноте возле мотоциклов кто-то шевелился. Даша подалась в ту сторону. Под магнолией стояли двое в кожаных куртках и прикуривали от маленького рваного пламени. Остро потянуло запахом бензина – небритый ковбой, водопад, пачка «Кэмэл» и большая квадратная зажигалка…

– Заблудились, девушка? – окликнул Дашу один.

– Ищу, как отсюда выбраться.

– А что тут искать-то, пролезайте между байками.

– Я с бабушкой.

– Бабушку перенесем на руках, – хохотнул второй.

– Я еще и с машиной.

– Проблема, – весело констатировал первый.

По Дашиным глазам мазнул тусклый, на последнем издыхании, луч фонарика.

– Красивым женщинам и старушкам надо помогать. Девушка, вы, надеюсь, не на том мастодонте прикатили?

Как раз перед их малолитражкой осел темный и громоздкий как бегемот на суше «Крузер».

– Мою отсюда не видно. Она чуть пониже его колеса, – заторопилась Даша.

– Тогда делаем так, – голос придвинулся, – Беги, заводись. Мы по тихому растащим байки, ты ныряешь в щель и по тротуару дуешь до поворота. Я фонариком мигну. Только быстро. Мы вообще-то в оцеплении тут… ха-ха.

Кого и зачем оцепили, Даша спрашивать не стала. Кого надо, того и…

– Спать на дороге будем? – угрожающе начала Серафима, когда внучка прыгнула на водительское место.

– Спок, бабуля. Есть вариант ночевать в ментовке.

– Там чай дают?

– Я тебя люблю, – не по теме, но искренне откликнулась внучка.

В черной как колодезное дно ночи мигнуло. Даша сосредоточилась, не сдавая назад, почти цепляя клятый «Крузер», развернула свою микроскопическую «Тойотку» и втиснулась между раздвинутыми мотоциклами. Машинку принял корявый от выбоин тротуар, который, однако, благополучно донес ее до поворота и даже выкинул, не зацепив днища, в переулок. Где-то засвистели, загудело сразу несколько машин. Даша свернула в темноту, на подфарниках проскочила до следующего перекрестка, еще свернула. С перепугу ей померещилась погоня. Успокоилась она, только въехав на небольшую площадь, заставленную опять же мотоциклами. Кроме железа тут было полно людей. На эстраде под ракушкой кто-то бормотал в микрофон.

Снаружи постучали. Даша опустила стекло и зажгла свет.

– Девушка… о! девушка, Вы как тут оказались? Мое почтение, леди.

Не вполне чтобы трезвый, не бритый мэн в кожаной косухе, разглядев в глубине салона Серафиму, приподнял пожилую мятую шляпу.

– Я заблудилась, – честно призналась Даша. – За нами там… полиция. Мы в пробку попали…

– Бывает, – необидно оборвал ее мэн. – Побудьте тут пока. Бодяга уже вся. Еще трое, дальше мамонты… минут тридцать придется постоять. Потом я ребят попрошу, они вас на объездное шоссе пропустят.

– Что за бодяга с мамонтами? – нос Серафимы нацелился на эстраду.

– Я выйду, осмотрюсь. Тут какой-то концерт или фестиваль, – откликнулась Даша.

– А мотоциклетки зачем? – не отставала бабка.

– Мотоциклетка, бабушка, это – «Урал» с коляской. А тут байки.

---