Тайны и герои Века

Аркадий Кошко

© Дмитрий де Кошко, 2017

© Издание, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2018

Предисловие

История семьи Кошко
в отражении XX века

Человек XX века свой жизненный опыт приобретал главным образом в условиях катастроф: Русско-японская война, Русская революция 1905 года, Первая мировая война, Революция 1917 года, Гражданская война… И это только первые десятилетия наступившего XX века, о котором в 1900 году пророчествовал поэт Владимир Соловьев: «И мглою бед неотразимых грядущий день заволокло».

В книге представлена история семьи сквозь XX столетие: Аркадий Францевич Кошко (глава уголовного сыска Российской империи, получивший имя русского Шерлока Холмса) представляет расследование по самому резонансному судебному процессу начала XX века – «делу Бейлиса»; его брат Иван Францевич

Кошко (сподвижник Петра Аркадьевича Столыпина) делится воспоминаниями о Григории Распутине; Ольга Ивановна Кошко рассказывает о революционных кружках Петербурга, работе дворянок сестрами милосердия в солдатских корпусах во время Первой мировой войны, ужасах большевизма и революции 1917 года; известный французский журналист и общественный деятель (правнук Ивана Францевича и Аркадия Францевича) Дмитрий де Кошко описывает жизнь «Русского Парижа», свои встречи с Ираклием Церетели, Петром Ковалевским, Иоанном Шанхайским и Сан-Францисским, Елизаветой Порецкой (вдовой Игнатия Рейсса). Складывается картина XX столетия «от первого лица» – звучит только прямая речь современников событий.

За время рассказа мир стал другим, словно Атлантида, ушла трехсотлетняя империя, сменилась цивилизация, но осталась Семья, история которой навсегда связана с главными событиями, тайнами и героями Века.

Документальная справка
Аркадий Францевич Кошко

Родился в 1867 году в деревне Брожка Бобруйского уезда Минской губернии в богатой семье потомственных дворян. Окончил Казанское пехотное юнкерское училище, получил назначение в полк, расквартированный в Симбирске.

В 1894 году подал в отставку и поступил инспектором в Рижскую полицию. В 1900 году, благодаря высокой раскрываемости преступлений и незаурядному таланту детектива-криминалиста, назначен начальником Рижской сыскной полиции, а в 1908 году стал главой Московской сыскной полиции.

Аркадий Францевич Кошко разработал уникальную систему идентификации личности преступника, основанную на дактилоскопических и антропометрических данных. В 1913 году в Швейцарии на Международном съезде криминалистов русская сыскная полиция, возглавляемая Аркадием Францевичем Кошко, была признана лучшей в мире.

В 1917 году Аркадий Францевич вышел в отставку, не желая служить Временному правительству, и уехал в имение Подольно в Новгородской губернии, но вскоре собственность национализировали, а прежние хозяева были вынуждены уехать в Москву, откуда также пришлось бежать, опасаясь ареста большевиками. В течение нескольких месяцев Аркадий Францевич возглавлял крымскую полицию генерала Врангеля. В Константинополе открыл свое частное детективное бюро, которое успешно работало около трех лет, пока к власти не пришел Мустафа Кемаль, желавший выслать всех российских эмигрантов в Советский Союз. Аркадий Францевич с семьей получил политическое убежище во Франции. В Париже в период с 1926 по 1929 год вышли три тома воспоминаний Аркадия Францевича Кошко, которые были с восторгом приняты читателями.

Аркадий Францевич Кошко умер в Париже в 1928 году.

Мемуары Аркадия Францевича Кошко

Последнее слово по «делу Бейлиса»^[1]

Редко кто из людей нашего поколения не слыхивал имени обвиняемого Бейлиса и предполагаемой жертвы его – Андрея Ющинского. Отзвуки этого громкого процесса отдались по всем уголкам земного шара, вызвав величайшую тревогу, гнев, спор и разброд умов. Оно и неудивительно, так как в процессе этом столкнулось два противоположных течения человеческой мысли, одинаково жгучие, одинаково страстные, одинаково ненавидящие друг друга. Так называемый еврейский вопрос являлся в России, да и, пожалуй, в целом мире, вопросом, вечно возбуждающим острые споры среди народов. Красной нитью в истории еврейства проходит борьба этого племени за равное с другими людьми право существования.

Не считая себя достаточно сведущим в истории еврейства, я не буду пытаться восстанавливать в памяти читателей этапы того тернистого пути, по которому вот уже не одно тысячелетие шествует еврейство, да и подобная попытка завела бы меня слишком далеко от прямой цели, поставленной мною себе в этом очерке, но вместе с тем, стремясь возможно полнее и нелицеприятнее передать «дело Бейлиса», с которым мне лично пришлось всесторонне ознакомиться и изучить, я, для большей точности, вынужден, хотя бы несколькими словами, коснуться той эпохи, того жизненного и государственного уклада, на фоне которых оно возникло.

Еврейский вопрос в России, не имея за собой многовековой давности, строго говоря, проявился в конце XIX столетия и особенно расцвел в XX столетии. Впрочем, иначе ж быть не могло, так как к моменту возникновения «дела Бейлиса» и сам-то русский народ насчитывал едва лишь пятьдесят лет свободного, раскрепощенного состояния. Итак, с XX примерно века началась упорная борьба еврейства в России, домогавшегося прав, равных с прочими народностями Империи. Не буду перечислять подробно все существовавшие ограничения для еврейства – они общеизвестны, но интересно, однако, выяснить, хотя бы приблизительно, только те соображения, которыми руководствовалось тогда законодательство, применяя к евреям те или другие стеснительные меры. Существовало довольно распространенное убеждение, что еврейский народ, будучи по природе своей умным, хитрым, настойчивым и пылким, является опасным конкурентом для коренного русского населения, а посему казалось, что здравый смысл подсказывает всячески ограничивать его энергию и пыл, ставя на пути его победоносного шествия необходимые преграды, ослабляя этим самым его чрезмерное преуспевание и ущерб остальному населению государства. Отсюда черта оседлости, процентные ограничения в учебных заведениях, ограничение в приобретении земельной собственности, в правах передвижения и т. д. Не говоря уже о том, что подобного рода опека коренного населения от еврейства бесконечно унижала сам русский народ, ставя его, как мне кажется, совершенно неосновательно на какую-то низшую перед еврейством ступень, но и попытка эта не достигала и, конечно, не могла достигнуть преследуемую цель. Нельзя рядом запретительных мер перегородить целый народ, лишить его росчерком пера органических свойств, а может быть, и преимуществ, неизменно ему присущих.

Всякий, живший в России, знает прекрасно, какой фикцией являлась пресловутая черта еврейской оседлости – это наиболее существенное из существовавших ограничений. Черта эта являлась преградой для нищих забитых евреев Западного края, то есть как раз для тех элементов еврейства, каковые и с точки зрения власти не могли представить из себя никакой социальной опасности; все же энергичное, жизнеспособное, предприимчивое (а следовательно, и опасное) без труда шагало через роковую черту, приобретая права повсеместного жительства с помощью зубоврачебных дипломов, торговых свидетельств, аптекарских патентов и прибегая в нередких случаях даже к фиктивным документам. Существовала черта оседлости, но, например, промышленность, торговля, банковское дело в обеих столицах в значительной части своей находились в руках евреев. Не достигая цели, ограничения эти вместе с тем будили в еврействе жгучую обиду, с одной стороны, и стремление видоизменить существующий порядок вещей – с другой. Этот нравственный карантин, установленный для спасения русских людей от еврейского засилья, глубоко возмущал еврейство, и стремление к равноправию с каждым годом принимало все более и более реальные формы. Еврейство ждало первого удобного случая, чтобы осуществить эту заветную мечту.

Неудачная Японская война, денежные затруднения, с ней связанные, всеобщее недовольство и разочарование, порожденные всем этим, показались некоторым еврейским кругам моментом подходящим, и они, со свойственной им страстностью, приняли участие в борьбе и отдались оппозиционной и революционной работе 1905 и 1906 годов.

Было бы неосновательно в политической работе евреев видеть чуть ли не единственную причину вспыхнувшей революции.