Найти удачный ракурс через щелку между дверными створками у меня никак не получалось. Ведь переплетенные ноги любовников совершенно не тянули на центральную колонку, а только на нагоняй от шефа – за испорченную слюдяную пластину. Прикусив губу, я осторожно приоткрыла дверцы, отозвавшиеся неожиданным скрипом. Охваченная страстью парочка не заметила подозрительной активности, а мне удалось высунуться настолько, чтобы разглядеть картину прелюбодеяния во всех смущающих деталях и мазках.
Шефу должно было понравиться!
Мысленно потирая руки в предчувствии премии, я сняла с объектива гравирата крышку. Раздался тихий щелчок, и объятия любовников навсегда запечатлелись на слюдяной пластинке.
Добыв отличный оттиск, я попыталась залезть обратно в платяное нутро, но неуклюже запуталась в ворохе платьев. Шкаф истерично затрясся, гравират стал ускользать из рук. Пытаясь его поймать, завернутая в кокон тряпья, как большая гусеница, я вывалилась наружу.
Любовники отпрянули друг от друга, как ошпаренные из ушата коты, и стали поспешно поправлять одежду. Пока я барахталась на полу, освобождаясь от тряпичных пут, Конопка завязывал шнуровку на приспущенных штанах, а Жулита натягивала на плечи платье.
– Добрый вечер! – прокаркала я и резво вскочила на ноги.
– Нима, вы кто такая?! – остолбенел посол.
– Катарина, – для чего-то прояснила я и мгновенно соврала: – Помощница театрального иллюзиониста.
– Но в театре нет иллюзиониста, – ошеломленно пробормотала Жулита с дивана.
– А с кем же я, по-вашему, на чердаке репетировала?
– А почему из шкафа вывалилась?! – взвился посол.
– Так ведь фокус такой! – удивленно развела я руками. – Меня маг в шкафу на чердаке запер, палкой по дверце поколотил, а вывалилась я уже отсюда. Магическое перемещение в пространстве. Слышали о таком?
Любовники, выказывая завидное единодушие, воззрились на разоренный шкаф с перемятыми шляпами и сорванными с вешалок костюмами.
– Какой еще палкой? – выдавил из себя Чеслав Конопка, видимо, подозревая меня в буйном помешательстве.
– А что, вы знаете много палок? – фальшиво удивилась я.
– Я вообще не знаю палок.
– Так, может, я вам ее принесу?
– Что?
– Волшебную палку, которая из чердака в гримерку перемещает, раз шкаф вы уже видели. Может, вам тоже захочется?
– Переместиться на чердак?
– Зачем на чердак? Из дома прямо сюда. Перемещение без пересадок. – Я прошмыгнула к двери.
– Нима, а разве ж у вас в руках не гравират? – растерянно уточнила актерка.
Смешавшись, я посмотрела на магическое устройство, выдававшее во мне профессиональную охотницу за скандалами, и делано хохотнула:
– Так эта штука гравиратом называется? Надо же…
В следующий момент я рванула щеколду и, выскочив в коридор, пихнула плечом дежурившего под дверьми посольского стража.
– Отберите у нее гравират! – донеслось мне в спину.
Вырвавшись в проулок, я юркнула в нишу, где лежала моя припрятанная сумка, и вжалась в ледяную стену. Стражи высыпали следом, едва не снеся дверь, и с недоумением помедлили.
– Где она? – прогудел один.
– Туда! – предположил другой.
Они пронеслись в шаге от меня, а когда стих топот сапог, я высунулась наружу. Озаренный масляным фонарем проулок был пуст. Опасность миновала. Перекинув сумку через плечо, я натянула на стриженые волосы шапку и со стороны стала похожей на худенького мальчишку-школяра в широких штанах.
Путь к омнибусной станции, откуда уходили тяжелые многоместные экипажи, лежал через опустевший по позднему часу рынок. В торговых рядах было тихо и пустынно. Окна лавчонок скрывали ставни, а над притолоками светились магические спирали охранных заклятий.
Обычно я избегала безлюдных мест, неизменно вызывавших настороженность. Мне всегда казалась какая-нибудь бесовщина или грезились воры. И в этот раз привиделось, будто по деревянной стене соседней лавчонки скользнула человеческая тень. Я резко развернулась и проверила чисто выметенную ночными дворниками улицу. За спиной никого не было…
И в следующий момент кто-то грубо дернул лямку моей сумки. Холстина возмущенно затрещала, торба упала под ноги. Внутри жалобно тренькнул гравират, и в голову пришла несвоевременная мысль, что за разбитое конторское имущество шеф меня четвертует. Если, конечно, от меня что-нибудь останется.
Ловко ускользнув из рук вора, я развернулась и увидела перед собой высокого мужчину, прятавшего лицо под маской. Действуя инстинктивно, я выбросила руку и попыталась сдернуть с противника темный лоскут, но лишь бесполезно махнула руками, едва не потеряв равновесия. С головы вора спал капюшон, открыв темные волосы и высокий гладкий лоб.
– Тихо! – приказал он и вдруг до боли вцепился в мои запястья, развернул меня в немыслимом па и прижал спиной к своей груди. Мы замерли.
– Эй, послушай… – прошептала я. У меня сбилось дыхание, как безумное, барабанило сердце.
– Тш-ш.
– Ты делаешь мне больно…
– Не шевелись.
Вор насильно заставил выставить руку и разжать стиснутые в кулак побелевшие пальцы. В сумеречном свете рыночных фонарей тускло блеснуло лезвие ножа. Острая кромка вгрызлась в ладонь, из пореза густо выступила кровь. От страха грудь стянуло огненным обручем, дыхание перехватило, и наполненная моей кровью склянка причудливым образом раздвоилась перед глазами.
Видимо, почувствовав, что я обмякла, противник ослабил хватку и прошептал мне на ухо:
– Больше не поступай так безрассудно. Не дерись, а беги. – От вкрадчивого голоса, приглушенного маской, становилось жутковато. – Не стоит выставлять себя бесстрашной, иначе в следующий раз ты можешь погибнуть…
Он неожиданно раскрыл объятия, и, оставшись без опоры, я рухнула на брусчатку. Вор исчез, бесшумно и незаметно, так же как появился. Кое-как дотянувшись до отброшенной сумки, дрожащими руками я нащупала среди ненужных мелочей флакон с успокоительным снадобьем. Опрокинув в себя половину горькой, как жженка, настойки, я свернулась клубочком, уткнулась лбом в колени и принялась считать секунды.
Одна, две, три…
Из груди вырвался жалобный всхлип. Со злостью я сжала зубы, не давая себе расплакаться.
В стражьем пределе царил влажный холод. Посреди зала стоял очаг с тлеющими углями, но тепла от него шло мало. Зато в отличие от обогрева на освещении стражи явно не экономили. С потолка лился яркий свет от магических кристаллов, впрочем, совершенно не мешавший храпеть пьянчуге на полу большой камеры-клетки.
Поглядывая на меня с плохо скрываемым раздражением, издерганный дознаватель разгладил деревянной линейкой желтоватый лист писчей бумаги, вытащил из пера волосинку и обмакнул его в чернильницу.
– Имя? – резковато произнес он, приготовившись записывать показания.
– Катарина Войнич.
– Что у вас стряслось, нима Войнич?
– У меня ничего не стряслось, на меня напал вор, – спокойно поправила я, чем заработала еще более раздосадованный взгляд.
– У вас что-то украли?
– Кровь.
– А?
– Да. – Я продемонстрировала ладонь, перемотанную запятнанным бурыми разводами носовым платком. – Он на меня напал, порезал и взял кровь.
Перо замерло над листом. На кончике собралась крупная чернильная капля и, сорвавшись, темной кляксой впиталась в шероховатую бумагу.
– Всего-то?
– По-вашему, это недостаточная причина, чтобы написать жалобу в стражий предел?
– Ну… он же вас не до смерти зарезал.
– А зарезать можно как-то по-другому? – вырвалось у меня. – Если бы он меня убил, я бы не сидела пред вами! Логично? Можете приписать, что меня еще избили! Посмотрите вон – все руки в синяках!
Подняв рукава куртки, я продемонстрировала запястья с темными следами от чужих пальцев.
В этот момент женщина по соседству, взывавшая к сочувствию молоденького стража, вдруг вцепилась себе в волосы и завыла в голос. Она что-то причитала на диалекте алмерийских равнин, и бедняга, очевидно, незнакомый с восточным наречием, в панике закрутил головой, точно выискивая в приемной зале переводчика. Паникующий взгляд остановился на мне, и я быстренько покачала головой, давая понять, что в диалектах ни бе ни ме ни кукареку. Не найдя другого выхода, он протянул дамочке носовой платочек с трогательно вышитыми незабудками, куда та немедленно со смаком высморкалась.
Я переглянулась со своим хмурым дознавателем.
– Вы можете описать вора? – продолжил он более миролюбиво. Видимо, оценил, что ему досталась дамочка с крепкой нервической системой, по крайней мере, не лившая слезы.
– Он был высок, одет в черное и скрывал лицо под маской.
– Хорошо, так и запишем… – Перо шустро побежало по листу, выводя неровные каракули. – Жертва не успела разглядеть преступника.
– Что значит не успела? – возмутилась я. – Когда мы подрались…
– Вы подрались? – поперхнулся дознаватель.
– По-вашему, мне следовало протянуть ему руку и разрешить порезать себя без боя? У него спал с головы капюшон…
– И? – Страж, кажется, стал проявлять интерес.
– Я точно знаю, что он брюнет с темными глазами без каких-либо родимых пятен на лбу.
– Ясно. – Служитель порядка принялся что-то строчить с видом лекаря, поставившего больному диагноз – сумасшествие.
С тоской я огляделась вокруг, в душе посочувствовала рыдающей ниме. Интересно, ей тоже заявили, что только смерть – достаточный повод для обращения в стражий предел?