Михайло хотел было возмутиться, как-никак, он старше этого молокососа лет на двадцать пять, если не тридцать, хотел, да не успел. Его бурно вырвало. Он понял, зачем таз, а когда грязь начала выходить и из других отверстий, почему такой большой. Так плохо ему не было даже после знаменитой на всю округу свадьбы Косарей, где перебравший Михайло на столе стриптиз танцевал. Через пять минут из пустого желудка начала извергаться черная жижа. Ему стало страшно, мутными слезящимися глазами он посмотрел на стоящего рядом Вову. Парень был спокоен, даже жуткий запах, похоже, не беспокоил его. С надеждой, что ведун знает, что делает, Михайло продолжил самозабвенно блевать.

Еще через минуту, он тяжело сел на дощатый забрызганный пол. Вова подал ему ковш чистой воды. Осушив посудину, он с благодарностью ее вернул ведуну, но парень набрал еще воды и протянул:

– Пей! Еще не все!

Михайло выпил литра три воды. Ведун нажал на какие-то точки на спине и шее хозяина. У того начались судороги, все тело скручивало, каждая мышца тела решила проявить характер, Михайло завыл было, но горло тоже стиснуло спазмами. Его мучитель сидел и участливо улыбался, приговаривая: надо, надо! Судороги закончились так же внезапно, как и появились. Но облегчения это не принесло, его снова начало рвать. Сил стоять над тазом, даже на четвереньках, у Михайло не было. Он перекатился набок, Вова подложил полотенце ему под голову и вытирал мокрой тряпкой слизь и грязь с лица. Вообще он вел себя как опытный медик, проявляя необходимую заботу, но лично оставаясь равнодушным к страданиям пациента.

Глядя на еще вздрагивающего Михаила, ведун разделся догола и начал мыться под душем, особой гордостью хозяина, никто в селе не додумался в баню душ поставить, все по старинке тазами да ковшами пользовались. Пошатываясь, Михайло встал на ноги и чуть не рухнул на спину, по привычке отклонившись назад, держа равновесие с обширным брюхом. Вот только брюха больше не было. Кожа висела складками, выглядело это жутко, Михайло с удивлением увидел собственный орган, чего без зеркала ему не удавалось лет десять. Непривычная легкость и сила потихоньку наполняли тело. Ведун, вымывшись, подбирал грязные тряпки и складывал в кучу у входа. Со вздохом осмотрел испачканные штаны и кинул сверху на кучу.

– Машинка стиральная есть? – видя, что хозяин не реагирует на его слова, ведун пощелкал пальцами перед его лицом.

– Да, есть, автомат – рассеянно подтвердил хозяин и спросил в ответ – а это… – он показал на висящую складками кожу – так и останется?

– Нет, недели за две-три в норму придешь.

Замотавшись в полотенца, они уселись за стол под навесом. После вони в бане, даже воздух казался вкусным. Михайло думал, что не сможет даже смотреть на стол, но вслед за ведуном набросился на еду. Взялся было за бутылку, но мысль о самогоне вызвала отвращение. Он поставил выпивку на стол и налил себе холодного компота. Женщины еще не вернулись, а наедине говорить с ведуном было легче:

– Она так же… – поморщившись от воспоминаний спросил он.

– Нет, – покачал головой Вова – она женщина, у нее другая связь с миром.

– А как это выглядит у них?

– Земля, небо… слияние противоположностей…

Михайло почти видел, как его жена снимает с себя одежду и становится в ручей, а Маришка льет ей на плечи воду, напевая непонятную и красивую песню. Капли холодной воды уносят старость и болезнь. Затем она ложится прямо на траву, набраться от Матери-Земли силы, а ведунья садится рядом и шепчет древние заговоры. Красивая картинка дернулась от слов Владимира:

– Только это очень больно. – Михайло посмотрел на спокойного юношу с колючими глазами, ведун повторил – ты, все верно увидел, но учитывай, что они, женщины, другие. И для них это очень болезненная процедура. Так что помни об этом, прежде чем начнешь снова кулаки распускать. – хозяин покраснел, от стыда – Прокляну. – жестко добавил Владимир.

Молчание нарушилось только с приходом женщин. Вера держалась за плечо юной ведуньи, совсем непросто дался ей обряд. Маришка села рядом с другом и тот сразу сунул в ее подрагивающую ладонь «батарейку». Через минуту ее лицо порозовело.

– Слушайте внимательно! Две недели никаких контактов друг с другом, поститесь. – Маришка связывала волосы в привычный конский хвост – Я рассказала Вере, что можно употреблять, главное ничего животного не ешьте, тела должны приспособиться к новому обмену веществ.

                        Глава вторая.

Маришка свернулась клубочком на стоящем под навесом старом диване и спала. Ее спутник смотрел на девушку и слушал звуки сельской ночи. Оглушающий концерт сверчков и далекий смех сельской молодежи, сонное мычание коровы и мат упавшего в канаву пьяницы. При желании он мог бы разобрать все эти звуки на составные части и узнать почти все об источниках, но было лень. Гораздо большее удовольствие доставлял этот нейтральный шум. Не отвлекающий, после обильной еды, он убаюкивал.

Вова сам не заметил, как уснул, ему приснился сон, тяжелый и тоскливый, как будто он снова бродяжничает в Харькове, голод и холод, злыми псами вгрызаются в немытое тело…

– Тыщенко сегодня на смене, – шепнул ему идущий мимо Леша-лохотронщик.

Вова вздохнул, день начался хреново, и ему сильно повезет, если он останется при своих. Тяжелая, шестьдесят-лохматого года выпуска, коляска, заскрипела. Делать нечего, придется идти на промысел, иначе Дуся его изобьет и, что гораздо хуже, не накормит. В двенадцать лет Вова точно знал, что мир это одна большая помойка, и ему в этой помойке барахтаться на самом дне. В переходе были люди – вокзал не засыпал никогда, но пока не пошли электрички с работягами из пригородов и заработка не будет. «Колхозники» жили беднее, но «копеечку» кинут куда охотнее, чем злая и не выспавшаяся дочка бизнесмена, возвращающаяся на учебу.

Он еще не скинул плед, но уже мерз. Вот его место, за которое Дуся отстегивала вокзальным ментам. Если бы сердобольные прохожие знали, что за право попрошайничать в переходе, он каждый день платит столько, сколько не каждый из них зарабатывает за неделю, они бы задумались что лучше, работать или просить милостыню. Вова грустно усмехнулся, как и в любом бизнесе, львиную долю прибыли, забирал себе организатор, а не исполнитель.

Вова размотал плед, и поправил искореженные ноги, он их никогда не чувствовал, но Дуся уверяла что если их вывернуть определенным образом, то выглядит жалостливее. Табличка с криво написанной просьбой помочь, кто, чем может, привычно уперлась в подбородок. В детском доме парень учился лучше всех, но Дуся высмеяла его табличку, где он красивым почерком и вежливо обращался к людям с просьбой оказать материальную помощь калеке. Где ты видел, сквозь хохот сказала она, грамотного нищего? Мы должны быть убогими, и глазами тоже нечего искрить, лучше дебилом прикинься!

Полгода спустя, глаза мальчика действительно потухли. Холодный в любую погоду подземный переход, отвратительная бурда, которую, вечно пьяная Дуся, почему-то называла едой, побои, не они сломали парня, нет. Безысходность, вот груз что убил в нем желание жить. Что бы он ни делал, он останется тут, и ничто не способно это изменить. Кроме разве что Бога, но к собственному несчастью, Вова был умным мальчиком и понимал, что Всевышний вряд ли будет вмешиваться в его глупую жизнь. Делать в переходе совершенно нечего, и парень думал, целыми днями, это сводило с ума и приводило в ярость. Если бы он был, хоть чуть-чуть глупее, жизнь стала бы проще. Не лучше, но проще. Когда нет осознания, что ты живешь в грязи, нет, и желания из этой грязи выбраться.

Толстая тетка, со словами «бедный ребенок», кинула ему пятерку, Вова фальшиво улыбнулся и перекрестился. Таких теток он ненавидел всей душой, потому что одна из таких бросила его в роддоме, возможно, эта самая. Конечно, парень понимал, что это маловероятно, встретить собственную мамашу, и ненавидел всех. Да, он родился уродом, кто знает, что произошло с женщиной родившей его во время беременности. Упала? Выясняла отношения с благоверным? Пыталась самостоятельно аборт сделать? В одном он был уверен, изувеченные ноги, последствия травмы, а не генетического уродства. Когда «мамочка» увидела, что произвела на свет, мигом забыла про материнский инстинкт и написала отказ.

Еще в детском доме, слушая сопливые мечты товарищей о мамочке и папочке, он рисовал в голове картины мести этой сучке, что родила его. Он не тешил себя надеждами, что его перепутали в роддоме, а на самом деле его настоящие родители красивые и богатые. Вова точно знал, почему он спит на скрипучей кровати в комнате с еще двадцатью такими же неудачниками, он урод и этим все сказано.

Потом в детском доме сменилось руководство, и плохая кормежка превратилась в тест на выживание. Один идиот пожаловался комиссии из Киева на плохое питание, дядечки и тетечки поохали, по-ужасались, получили положенный конверт с взяткой и свалили обратно в Киев. А правдолюбца завели к кабинет к директрисе и долго били. Чтобы не оставлять ненужных следов, били чулком, набитым песком. Правдолюбец неделю мочился кровью, потом, когда он отошел, его еще раз потащили в кабинет, тот возил ногами по полу и орал что больше так не будет.

Он не соврал, через месяц, он сбежал и вряд ли к тетечкам и дядечкам из комиссии. Вова тоже долго не задержался, основной принцип, нового руководства «кто не работает, тот не ест», доводил его до голодных обмороков. С изувеченными ногами грядки полоть не получалось, а на более легкие работы всегда хватало и здоровых желающих. Парень пробрался ночью в бухгалтерию, вскрыл, заранее украденными ключами, сейф, вытянул все деньги, что там лежали, и дал деру.

---