– Местный житель, – пользуясь громадой роста, человек легко перешагнул через изгородь. – Доктор Горошин, Максим Андреевич.

– Хорош доктор! – хмыкнул Шабалин. – Такому бы молотом махать…

– Доктор? А почему не в армии? – допрашивал Грызлов.

– Комиссован по ранению в девятнадцатом.

– Документы есть?

– Все есть, поручик! Времени нет! Прошу вас немедленно проводить меня к командиру дивизии. Я имею сообщить сведения чрезвычайной важности. Дело идет о спасении ваших жизней, господа!

– Страшное дело, – сокрушался вестовой Гущин, – сколько же эта чугуняка дров жрет! Только перегорело – уже холодная!

– Топи, топи, знай! – фельдфебель Похлебеев, согревая чернильницу в руке, выводил на бумаге нарочито корявыми буквами: «Мандат. Даден товарищу Похлебееву в том, что он является интендантом по заготовке фуража смертоносного революционного полка имени товарища Энгельса…»

– Товарища… – вздохнул было фельдфебель, но тут же умолк, спохватившись, и опасливо покосился на вестового.

Тот шуровал в печке и вздоха фельдфебеля не слышал.

Вроде, ничего бумага получилась, подумал Похлебеев, пряча листок. Одна беда – товарищи-то – сплошь неграмотные…

В сенях заскрипели половицы, щелкнули каблуки, послышались голоса.

– Сам! – Гущин метнулся за занавеску, звякнул там стеклом, мелко застучал ножом.

Дверь раскрылась, на пороге появился генерал Суханов.

– Смирррна! – гаркнул сам себе Похлебеев, вытягиваясь. – Ваш превосходит-ство…

Генерал махнул рукой, молча шагнул к печке, стягивая перчатки. Из-за занавески появился Гущин с подносом: на маленьком блюдце – тонко нарезанное сало и соленый огурец. Рядом – стаканчик водки и черный хлеб. Суханов молча выпил, отщипнул хлеба и кивнул вестовому – уноси.

– От Климовича ничего не было?

– Никак нет! – Похлебеев остановился, прикидывая, продолжать или не стоит, и все-таки сказал:

– Дозорные приводили одного. Просился к вам лично.

– Кто такой?

– Говорит, доктор… Горошин.

Генерал пожал плечами.

– Так послали бы его в лазарет. Пусть помогает.

– Я так и хотел. Говорит, срочное дело.

– Ну и где он?

– У начальника разведки.

– Черт знает, что! Раненые умирают, а у него срочное дело! Вот они, лекаря! Социаль-демократы, мать их….

Генерал прошел во вторую, маленькую комнату, расстегнул шинель и, не сняв, сел на кровать, застеленную узорным покрывалом, с высоченной стопкой подушек под тюлевой накидушкой.

Кажется, кончено. Если суда для эвакуации каким-то чудом не отыщутся, произойдет катастрофа. Дивизия прижата к морю. На ком вина? Определенно, на командире. Для чего задержался в Осман-Букеше? Для чего поверил мерзавцам из Генштаба? Бежать надо было! В Феодосию – и к черту, на пароход.

– Нет! – Суханов отчаянно ткнул кулаком в подушку. – Я сделал все, что мог! И я не побегу…

В дверь поскреблись, просунулась голова фельдфебеля.

– Ваше превосходительство! Прибыл ротмистр Климович.

– Зовите! Зовите! – генерал вскочил с кровати, развалив подушечную башню, и сделал несколько нетерпеливых шагов от стены к стене комнатки.

Климович, исполняющий обязанности начальника разведки дивизии взамен убитого полковника Волынского, вошел бодро, козырнул, но ничего сразу не сказал, кашлянул, будто в сомнении.

– Ну что там, Григорий Сергеевич? – Суханов не мог понять по глазам ротмистра, чего ожидать от доклада, а ведь это было самое важное сейчас. – Суда… есть?

– Ну… как бы вам сказать….

Суханов топнул раздраженно.

– Не узнаю вас, ротмистр! Вы солдат или баба? Или меня принимаете за институтку? Отрапортуйте решительно! Есть суда?

– Никак нет, ваше превосходительство! – вытянулся Климович. – Судов нет!

«Господи, в руки твоя…», – подумал Суханов, серея лицом.

– Но есть кое-что другое, – неожиданно добавил разведчик.

– Что же другое? Корыта? Кадушки? – Суханов почувствовал, что его разбирает нервный смех.

– Кхм… – Климович переминался с ноги на ногу. – Местный житель доктор Горошин утверждает, что обнаружил в пещере под Карадагом тайный склад транспортных средств…

– Ну и что там? Паровозы? Автомобили?

– Никак нет, ваше превосходительство. Летательные аппараты.

Непонятно было, каким образом гигантская фигура Горошина проходила в эти узкие, чуть видные щели с остро зазубренными краями, куда только гадам бы заползать, да мышам. Поручик Грызлов оставил винтовку перед лазом, но все равно то и дело застревал, цеплялся ремнями за острые каменные сосульки, свисавшие с каждого выступа. А факел доктора по-прежнему маячил впереди, уводя все глубже, куда-то в самое нутро Карадага. Тусклое коптящее пламя виднелось по ту сторону частокола сосулек, а значит, проход был достаточно широк, каким бы узеньким ни казался Грызлову. Где-то позади отчаянно пыхтели прапорщик Шабалин и юнкер Фогель.

– Вот я бывал в катакомбах под Одессой, – по обыкновению рассуждал Шабалин, – так там гораздо просторнее. Шагай хоть в колонну по три. А тут… Хорошо еще, поесть не успели. Счастливое, можно сказать, обстоятельство…

Факел Горошина, постоянно маячивший впереди, вдруг погас.

Что за черт?

Поручик Грызлов встревожился было, но тут же обнаружил, что мощная фигура доктора замечательным образом видна в зеленоватом мерцании, исходящем из дальнего конца коридора. Неужели, выход? Поручик прибавил усердия.

– Куда же это мы попадем?

– К морю, не иначе, – Шабалин оказался рядом. – Хотя… черт его разберет. Я уж не понимаю, где тут верх, а где – перед…

– Сейчас узнаем, – Грызлов тяжело дышал.

Ему очень не хотелось упустить Горошина из виду.

– Ты, Миша, приглядывай за этим доктором, – сказал он и, обернувшись, крикнул в темноту:

– Юнкер! Не отставать!

– Я здесь, здесь! – долговязая фигура Фогеля змеей вытекла из-за каменного наплыва. – Я вот что подумал, господин поручик. Как же мы тут раненых понесем?

– Стратегический ум! – ответил за командира Шабалин. – Ты ползи, знай! А думать без приказа не моги! – он с неодобрением поглядел в пещерную тьму. – Было бы еще, куда нести…

Поручик первым выбрался на простор из теснин коридора. Заключительный участок пути пришлось преодолевать ползком, поэтому сначала он не увидел ничего, кроме мерцания зеленоватой мглы, затянувшей все вокруг. Но, едва поднявшись на ноги, Грызлов будто из облака вынырнул. Он оглядел открывшееся перед ним пространство и медленно стянул с головы шапку.

– Миша! Мишка! Где ты там?

Прапорщик Шабалин вынырнул рядом, крутнул туда-сюда головой и только тихо присвистнул. Вся его разговорчивость куда-то пропала.

– Что же это такое, господа? – подал голос Фогель. – Неужели, спасение?

– Хотел бы я знать, как можно спастись посредством этих… этих… – Грызлов поднял указующий палец, но сейчас же опустил, чтобы скрыть дрожь.

– Доктор говорил, они летают, – юнкер обводил пещеру большими детскими глазами.

– Куда летают?! – Поручик вытер шапкой потное лицо. – Из пушки на Луну?

– Да хоть бы и на Луну! – голос Фогеля звенел восторгом. – Какая разница?

– В самом деле, – едва слышно прошептал Шабалин. – Теперь уж нам без разницы…

В сумерках к тому самому месту, где целый день лежал на соломе секретный дозор поручика Грызлова, подъехали всадники. Никто не мешал им открыто гарцевать в виду моря и скал, никто не открывал беглого огня, не частили пулеметы при виде красных звезд на шлемах всадников и на папахе их усатого командира.

Но не радовало красного командира молчание пулеметов. Сердит был товарищ Кирпотин, комбриг Первой Конной. За восемь лет походов хорошо выучил Степан Анисимыч хитрую военную азбуку: если прижатый к стенке противник молчит, не огрызается, значит не ты его прижал, а он тебя. Это и Яшке-ординарцу понятно. То-то он, пострел, хмурит белобрысые брови и следом за командиром шарит беспокойными глазами по морю впереди и по горам в тылу.

– А ну, Яша, побеги до Тищенки, – сказал комбриг. – Пускай он, сукин сын, явится!

– Да вон он сам бегит! – отвечал глазастый Яшка.

Из-за белых домиков, еле видных в гуще черных ветвей, показались, один за другим, пятеро верховых.

Яшка свистнул в четыре пальца и, приподнявшись на стременах, помахал шапкой. Верховые взяли в галоп, подлетели на махах. Кони заплясали на месте, не желая стоять смирно.

– Товарищу комбриг… – начал было Тищенко, командир разведэскадрона.

– Суханов где?! – оборвал его Кирпотин.

Комэск повесил чубарую голову.

– Нема…

– В трибунал пойдешь, – отрезал комбриг.

– Воля твоя, Степан Анисимыч, – Тищенко упрямо тряхнул чубом. – Хоть сам расстреляй. А тильки ж моей вины тут немае. Що ж я, на конях за им поплыву?! Матросики генерала упустили, а Тищенку – под трибунал…

– Ты брось это, товарищ дорогой, – Кирпотин мрачно глядел мимо комэска. – Не ровен час, и правда попадешь под горячую руку… Мимо братишек мышь не проскочит! Вон они коптят! – Кирпотин вытянул руку в сторону моря, где полосами стлались по воде дымы катеров. – Да ты не сам ли докладывал, что у белых ни ялика малого не осталось? Не могла дивизия морем уйти!

– Что ж они, вознеслись, что ли?! – Тищенко плюнул с досады.

– Вот и разведаешь, когда к стенке поставят.

Степан Анисимыч поводил вверх-вниз стрельчатым усом, что означало у него юмористическую усмешку. Он хотел и еще что-нибудь прибавить, но не успел.

---