Михаил Андреевич отпер сейф, погрузил руку в его недра, отыскал там пластиковую бутылку, пошевелил губами, читая надпись на бумажной этикетке, встряхнул бутылку и сунул в карман халата.

– Изоляция – это правильно. Мы их вылечим. А первый осмотр я проведу лично. В лаборатории. Кстати, Тельманчик, их кто-нибудь видел?

– Только я, ну и часовые на блокпосту.

– И это правильно. Случай-то рядовой. Паника и всякие там домыслы-разговорчики нам ни к чему. Встретимся у лаборатории. Да. И прихвати с собой этих часовых. Пусть их сменят. Мое личное распоряжение. Ну не самим же таскать контейнеры и садиться за рычаги! Мы – ученые. Не царское это дело. Правильно я мыслю, товарищ Ахунов?

– Так точно, товарищ Корбут. Едем… К Обжоре?

– Михаил Андреевич. Просто Михаил Андреевич. Мы ведь коллеги. Я бы даже сказал – друзья. Тебе никто не говорил, что ты похож на Окуджаву?

– Гм… Никто.

– Так я говорю. Тебе бы гитару в руки. Ладно. Шутки в сторону. Как говорил папаша Кальтенбруннер: очень много дел и очень мало людей. М-да. Людей мало. Да, Тельман, к Обжоре. Не терплю мусора.

Корбут и Ахунов вышли на платформу и двинулись каждый в свою сторону. Если Тельман сразу затерялся среди людей в форме цвета хаки, то Михаил Андреевич выглядел как ледокол, уверенно разрубающий айсберги.

Часовые в фуражках с синими верхами и малиновыми околышами отдавали честь седому человеку в белом халате. Представители высшего офицерского состава, которых можно было узнать по дорогому, генеральскому сукну форменных кителей, останавливались, чтобы подобострастно кивнуть доктору Смерть.

Корбут прошел через усиленный блокпост, на котором за двойным рядом мешков с песком, у крупнокалиберного пулемета, установленного на массивной платформе-треноге, следили за обстановкой на станции пятеро рослых молодцев.

Михаил Андреевич мельком взглянул на новую кумачовую растяжку, нависавшую над путями. Прочел очередное бессмертное высказывание генсека Москвина, хмыкнул и направился к стальной двери.

Она запиралась лишь на наружный засов и вела в личную комнату профессора. Большой нужды в замках здесь не было. Во-первых, хватало охраны. Во-вторых, Корбут не держал в своем жилище ничего, что относилось бы к его профессиональной деятельности.

Обстановка здесь была вполне спартанской: простой деревянный стол, узкая кровать, застеленная синим байковым одеялом, видавший виды платяной шкаф.

Не вписывалось в общую картину только глубокое кресло с почти новой кожаной обивкой и подлокотниками из карельской березы. Личный подарок генерального секретаря, доставленный бесстрашными сталкерами из развалин какого-то музея.

Поначалу кресло категорически не понравилось Михаилу Андреевичу. Потом он к нему привык, а затем и полюбил. Пусть чересчур помпезно, зато как удобно!

Профессор сел в кресло, чиркнул спичкой и поджег фитиль, плавающий в глиняной, наполненный машинным маслом плошке.

Экономика должна быть экономной. Товарищ Москвин приписывал это высказывание себе. Бессовестно плагиатил, но суть от этого не менялась.

Корбут нюхал вонючие продукты горения, показывая всем остальным, что даже светила медицины готовы терпеть лишения во имя торжества коммунистических идей. С учетом того, что большую часть времени он проводил в рабочем кабинете и светлой, отлично проветриваемой лаборатории, подавать пример аскетизма было проще простого.

Профессор придвинул к себе портрет сына Чеслава, дослужившегося до коменданта специального концлагеря для инакомыслящих отбросов общества.

– Мы на волоске, сынок. Одному тебе я могу в этом признаться. Мы на волоске.

Показная бравада Михаила Андреевича себя изживала. Часики тикали. Терпение генсека иссякало.

Корбут никому не говорил о том, что задание коммунистической партии по созданию генетически модифицированных суперсолдат на грани срыва. Не признавался, что опыты его зашли в тупик, а человеческий материал, щедро поставляемый спецслужбами, израсходован впустую.

Последней его надеждой был химикат, который производился до Катаклизма на заводе в Щелково. И вот требуемый ингредиент доставлен. Но какой ценой! Семь из двадцати. Москвин никогда не простит ему таких потерь. Потребует результат. Если не получит его – свернет опыты, закроет лабораторию и лично намажет своему любимцу профессору лоб зеленкой. Повторит ошибку Гитлера, не уделившего должного внимания созданию атомной бомбы.

Надо снять вопрос про химикат. Срочно. Любой ценой. Ради дела. Пусть все считают, что группа, посланная на «Щелково-Агрохим», просто не вернулась. Тельман ничего не скажет. Будут молчать и часовые, принявшие отряд с поверхности. Появится какое-то время для спокойной продуктивной работы. Черт бы побрал всех недоумков во главе с генеральным дураком Москвиным! Неужели их куриные мозги не способны понять, что генетика не терпит спешки, а задача по штамповке людей новой формации не решается за несколько дней!

Он, Михаил Корбут, бросил вызов не кому-нибудь, а Богу! Тот смог создать исключительно оранжерейных уродов, рассчитанных на прозябание в райских кущах. А он…

Профессор, грязно выругавшись, встал и распахнул платяной шкаф. Аккуратно повесил белый халат на плечики и надел простой комбинезон неброского серого цвета, переложив в его карман взятую в кабинете бутылку. Достал с верхней полки шкафа наплечную кобуру, вытащил из нее пистолет Макарова.

Тот, кто считал Корбута кабинетной крысой, поразился бы сноровке, с которой профессор управлялся с оружием.

Поддев указательным пальцем выступ магазина, Михаил Андреевич убедился, что обойма полна, вернул ее на место и поставил «макарова» на предохранитель.

Таковы уж были реалии нового времени – светило красной генетики вовсе не относился к числу кабинетных крыс, частенько упражняясь в стрельбе по настоящим крысам в заброшенных туннелях.

Убедившись в том, что все в полном порядке, набросил поверх комбинезона брезентовый дождевик и накинул капюшон.

Когда Корбут вновь появился на платформе и миновал блокпост, то уже не привлекал всеобщего внимания. Доктор Смерть ассоциировался у обитателей Красной Линии прежде всего с белым халатом, а пожилой мужчина в потертом дождевике был совершенно безликим – просто еще один горемыка, попавший на крючок большевистской пропаганды и понимающий, что с него уже не соскочить.

Часть первая
Человеческий материал

Глава 1
Соблюдайте тишину

Дрожащий свет ламп не просто заставлял блестеть расставленные на верстаке колбы и пробирки, он придавал им загадочный и даже волшебный вид, да и сам хозяин этого внушительного химического набора выглядел кудесником. Вечно в затертом до дыр рыжем резиновом фартуке, рослый и смуглокожий, с черными и по-цыгански задорными глазами, он совсем не следил за прической, отчего спутанные космы седых волос взвивались при каждом движении, то целиком скрывая, то полностью обнажая изборожденное морщинами лицо. Было оно самым обычным. А вот руки… Если бы в мире существовал эталон точности и быстроты, то они бы служили этим эталоном. Эти руки, сплошь покрытые химическими ожогами, были созданы для того, чтобы смешивать, разливать, поджигать и тушить.

На «Автозаводской» старика называли Феррумом, а он охотно отзывался на эту кличку, возможно, даже забыв свое настоящее имя. Ходили слухи о том, что в прошлом Феррум заведовал кафедрой в крупном институте, знал химию как свои пять пальцев и при желании мог бы соорудить бомбу из крысиного хвоста.

Все, что говорил Феррум, звучало как заклинание, а все, что творил, выглядело священнодейством. Бывали, правда, и редкие случаи, когда главный химик Города Мастеров переходил на обычный человеческий язык.

– Компоненты? Мыло, бумага и полиэтилен. Инструменты? Тазик воды и крупная терка. Аккуратно измельчаем мыло. Растворяем в воде, пропитываем в этом растворе газеты. После высушивания плотненько складываем и оборачиваем целлофаном. Чем меньше воздуха внутри, тем лучше. В центр вставляем… Где же он у меня? Ага. Деревянный стержень. Дымовуха готова и…

Вездеход открыл глаза и тряхнул головой, чтобы отогнать воспоминания о Ферруме, который все-таки доигрался, когда решил перекинуться с химии на ультразвук. Стал брать пример разносторонности с Леонардо да Винчи. Убедил себя и пытался уверить других в том, что существуют некие мутанты с голосовыми связками, генерирующими мощные акустические волны. Твердил, что с их помощью можно не только расчищать завалы, но и горы свернуть. Идея фикс доконала Феррума. Он не нашел своих мутантов, сошел с ума и умер в смирительной рубашке.

Не до химии теперь. Шлепки босых ног внизу. Сопение. Они вообще когда-нибудь угомонятся? Времени у него осталось немного и если библиотекари не спят совсем или дежурят по очереди, то… Дела его плохи. У него не будет нескольких минут, чтобы найти нужную книгу. Придется убираться из Великой Библиотеки несолоно хлебавши. Такая, мать ее, химия.

Ну уж нет! Он потратил слишком много времени и сил, чтобы добраться сюда, и скорее сдохнет, чем уйдет с пустыми руками.

Вездеход подполз к краю стеллажа, на котором лежал уже три часа, и взглянул вниз. Сгорбленное существо с треугольными ушами и руками, почти достающими до пола, неспешно, по-хозяйски двигалось между рядами книг.

---