К своей механистической физиологической теории Фрейд пришел с неизбежностью – это было неотвратимо. Учитывая скудость данных в эндокринологии и нейрофизиологии того времени, когда Фрейд формулировал свои положения, не стоит удивляться тому, что ему пришлось сконструировать модель, основанную на концепции химического происхождения внутренних напряжений, которые становятся болезненными, и на концепции высвобождения накопленного сексуального напряжения – высвобождения, каковое сам Фрейд назвал «удовольствием». Допущение о патогенетической роли сексуального подавления было очевидным в свете его клинических наблюдений, так как большинство его больных принадлежали к среднему классу с викторианской моралью, которая понуждала их подавлять половые влечения. Господствовавшее влияние термодинамики также, вероятно, подействовало на мышление Фрейда, как об этом пишет Э. Эриксон.

Признавая, что при неврозах самую важную роль играют аспекты, отличные от аспектов, обычно называемых половым влечением, Фрейд расширил концепцию сексуальности, введя понятие «догенитальной сексуальности», допустив тем самым, что его теория либидо может объяснить происхождение энергии, управляющей любым страстным поведением, включая агрессивные и садистские побуждения. После двадцатых годов, в противовес {003} механистически-физиологической направленности теории либидо, Фрейд разработал более широкий биологический подход к концептуализации инстинктов стремления к жизни и смерти. Считая процесс жизни единым целым, он предположил, что два стремления – одно, направленное к жизни (то есть к усилению единения и цельности, названное Эросом), и второе, направленное к смерти и распаду (названное инстинктом смерти), – присущи каждой клетке живого организма. Справедливость этого допущения, возможно, является спорной, но эта новая концепция, несмотря на свою спекулятивность, предложила всеобъемлющую биологическую теорию, касающуюся человеческих страстей.

Исходя из биологической точки зрения, следует отметить, что ранняя теория Фрейда, несмотря на свою узость, была основана на допущении, что в природе живого организма заложено желание жить, в то время как в более глубокой биологической теории второй фазы Фрейд отбросил свою раннюю идею и предположил, что стремление к распаду является такой же полноправной частью человеческой природы, как и стремление к жизни и выживанию. Вместо гидравлической модели нарастающего напряжения и необходимости его уменьшить новым фундаментом мышления Фрейда стало представление о том, что природа живой субстанции зиждется на врожденной полярности жизни и смерти. Трагедия Фрейда заключается в том, что он – по многим причинам – так и не разъяснил базовое противоречие между ранней и поздней теориями и, мало того, даже не попытался их синтезировать в нечто единое.

Создавая параллель связи между некрофилией и анальным садизмом, я попытался вывести связь между элементом фрейдистской теории либидо и его концепцией об инстинкте смерти. Фрейд, продолжая придерживаться своей старой концепции о том, что либидо является мужским влечением, не желал делать почти очевидный шаг, чтобы связать Эрос с полярностью мужского и женского начала, но лишь ограничил концепцию Эроса общим принципом интеграции и единения.

Несмотря на то что биологический подход Фрейда не вызывает никаких сомнений, было бы неверно характеризовать работы Фрейда как противопоставляющие биологическое {004} социальному. Напротив, вопреки этой ложной дихотомии, Фрейд всегда был ориентирован на социальное в человеке. Он никогда не рассматривал человека как изолированное существо, отделенное от социального контекста; он отчетливо заявил об этом в книге «Групповая психология и анализ «Я»:

«Это верно, что индивидуальная психология занимается индивидуальным человеком и исследует способы, какими он пользуется для поиска удовлетворения своих инстинктивных побуждений; но лишь в редких и исключительных случаях индивидуальная психология оказывается в состоянии отказаться от рассмотрения отношения данного индивида к другим индивидам. В индивидуальную ментальную жизнь человека неизменно вовлекается кто-то еще – как образец, как объект, как помощник и как противник; и, таким образом, с самого начала индивидуальная психология, в этом расширенном, но оправданном смысле слова, является одновременно и психологией социальной (Freud 1921c, p. 69)».

Это верно, что, когда Фрейд думал о социальном факторе, он по большей части имел в виду семейное окружение, а не общество в целом, включая классовое деление; но это не отменяет того факта, что в своей попытке понять развитие личности он был вынужден признать воздействие социальных влияний (со стороны семьи) на данную биологическую структуру.

Ложная дихотомия биологического и социального лежит в основе той ложной дихотомии, в свете которой оценивают мои сочинения; их считают «культурными», а не «биологическими». Должен сразу сказать, что мой подход всегда был социобиологическим. В этом отношении он не имеет фундаментальных отличий от подхода Фрейда, но сильно отличается от того типа бихевиористского мышления в психологии и антропологии, каковое исходит из того, что человек рождается на свет чистым листом, на котором культура пишет свои тексты посредством убеждающего влияния обычаев и образования (то есть посредством обучения и определенных жизненных условий) {005}.

На следующих страницах я подведу краткий обзор основных положений, выражающих социобиологический подход (см.: Fromm, 1932a, 1941a и 1955a).

1. Этот подход прежде всего основан на концепции эволюции. Эволюционное мышление – это историческое мышление. Мы называем историческое мышление эволюционным, когда имеем дело с телесными изменениями, каковые происходят в истории развития животных. Об исторических изменениях в узком смысле этого слова мы говорим в том случае, когда говорим о переменах, уже не основанных на физических изменениях организма. Человек появился на определенной стадии эволюции животного мира, и эта стадия характеризуется почти полным исчезновением инстинктивной детерминированности и прогрессивным развитием головного мозга, которое определило появление сознания, воображения, планирования и сомнения. Когда две эти силы достигли определенного порога, родился человек, и с этого момента все его побуждения мотивировались потребностью в выживании в условиях, возникших на этом этапе его эволюции.

«Эволюционные» изменения в живых существах происходят благодаря изменениям физического строения – от одноклеточных организмов до млекопитающих. «Исторические» изменения (то есть эволюция человека) не связаны с анатомическими и физиологическими структурами, но являются ментальными изменениями, адаптированными к социальной системе, в которой был рожден человек. Сама социальная система зависит от многих факторов, таких, как климат, природные ресурсы, плотность населения, средства общения с другими группами, способ производства и т. п. Исторические изменения в человеке происходят в сферах интеллектуальных способностей и эмоциональной зрелости.

Здесь надо добавить важное замечание. Несмотря даже на то что человек сохраняет анатомическую и физиологическую конституцию, которой он обладал в момент своего появления, большой интерес для исследования человека представляет изучение поведения и нейрофизиологических процессов у животных, особенно млекопитающих. Не вызывает, однако, никакого сомнения {006}, что такие поверхностные аналогии, которыми, например, увлекается К. Лоренц, имеют очень небольшое научное значение, и надо проявлять большую осторожность, делая выводы о поведении человека на основании наблюдения за поведением животных, поскольку человек представляет собой систему, характеризующуюся ослабленными инстинктами и высокоразвитым головным мозгом. Но если помнить об этих ловушках, то результаты исследования поведения животных могут оказаться весьма плодотворными для изучения человека. Нет нужды говорить, что психоаналитическое изучение человека должно использовать нейрофизиологические данные, касающиеся человека. Верно, что психоанализ и нейрофизиология – это науки, использующие совершенно разные методы и по необходимости часто ставящие во главу угла совершенно разные проблемы. Благодаря этому каждая из этих наук вынуждена следовать логике своей собственной методологии. Надо надеяться, что в один прекрасный день будет осуществлен синтез психоаналитических и нейрофизиологических данных. Но даже до того, как это произойдет, каждая ветвь науки о человеке должна не только знать о других ветвях и уважать их, но и стимулировать их прогресс, обмениваясь данными и задавая вопросы, помогающие продвигаться в исследованиях.

2. Социобиологический подход ставит в центр исследования проблему выживания. Фундаментальный вопрос звучит так: как может человек, учитывая имеющийся в его распоряжении физиологический и нейрофизиологический аппарат, а также находясь под влиянием своей экзистенциальной дихотомии, выживать физически и ментально? То, что человек должен выживать физически, не требует никакого объяснения, но необходимость выживать ментально требует развернутого ответа.