– Молодец, Клара! – говорит она. А через мгновение бормочет: – Не может быть.

Замедлив шаг, я возвращаюсь к ней, чтобы узнать свое время.

– Я уложилась в десять минут?

– Ты пробежала за пять минут сорок восемь секунд. – В ее голосе слышится невероятное удивление.

Она смотрит на меня так, словно у нее тоже было видение, только в нем меня взяли в команду по легкой атлетике.

Ууууупс. Я задумалась и перестала сдерживаться.

Мне придется придумать убедительное оправдание, если мама об этом узнает.

– Наверное, вы что-то напутали с секундомером, – пожав плечами, говорю я.

Мне остается лишь сохранять спокойствие и надеяться, что она купится на это, хоть мне и придется вновь бежать полуторакилометровку на следующей неделе.

– Да, – рассеянно кивнув, соглашается она. – Должно быть, я неправильно засекла время.

Вечером, развалившись на диване, я пересматриваю «Я люблю Люси»^[1], когда мама возвращается домой.

– Все так плохо?

– Это мой запасной вариант, если не получается отыскать «Прикосновение ангела»^[2], – насмешливо отвечаю я.

Словно угадав мое заветное желание, она достает коробку с мороженым «Бен энд Джерри» из бумажного пакета.

– Ты богиня, – говорю я.

– Не совсем.

Она показывает мне книгу: «Деревья Северной Америки: иллюстрированный справочник».

– Может, мои деревья вовсе и не в Северной Америке.

– Но нам же надо с чего-то начать.

Мы идем к кухонному столу и склоняемся над книгой, выискивая сосны из моего видения. Если бы кто-то увидел нас, то подумал бы, что мама просто помогает дочери с домашним заданием, а вовсе не о двух полуангелах, которые пытаются разгадать миссию небес.

– Эти, – наконец говорю я, ткнув в одну из картинок, а затем с довольным видом откидываюсь на спинку стула. – Сосна скрученная широкохвойная.

– Желтоватые скрученные иглы, растущие пучком по две хвоинки, – зачитывает мама. – С коричневыми шишками яйцевидной формы?

– Я не рассмотрела шишки, мам. Просто у них очень похожая форма, и ветви растут с середины ствола, – отвечаю я, зачерпнув ложкой мороженое.

– Понятно. – Она снова переводит взгляд на книгу. – Похоже, она растет в Скалистых горах и на северо-западном побережье США и Канады. Коренные американцы использовали стволы деревьев для опор своих вигвамов. Отсюда и название^[3], – продолжает мама. – А еще здесь говорится, что шишкам требуется очень много тепла – как, например, от лесного пожара, – чтобы раскрыться и выпустить семена.

– Очень познавательно, – язвлю я.

Хотя при мысли о соснах, которые растут только на выжженных участках, мое тело охватывает дрожь волнения. Даже у дерева есть какое-то предназначение.

– Отлично. Теперь мы примерно знаем, где это произойдет, – говорит мама. – И нам остается лишь сузить круг поисков.

– А что потом?

Я рассматриваю изображение сосны и вдруг вижу, как ветви словно охватывает пламя.

– А потом мы переедем.

– Переедем? Мы уедем из Калифорнии?

– Да, – подтверждает мама.

И, судя по всему, она не шутит.

– Но… – бормочу я. – А как же школа? Мои друзья? Твоя работа?

– Ты переведешься в новую школу и заведешь новых друзей. Я найду новую работу или попробую работать из дома.

– А Джеффри?

Она усмехается и хлопает меня по руке, словно я ляпнула глупость.

– Конечно же, он поедет с нами.

– Да уж, он будет в восторге, – говорю я.

У Джеффри тут армия друзей, нескончаемая вереница бейсбольных матчей, соревнований по спортивной борьбе, футбольных тренировок и прочего. И впервые я осознаю, что все намного сложнее, чем мне казалось. Мое предназначение изменит все.

Мама закрывает справочник деревьев и серьезно смотрит на меня с другой стороны кухонного стола.

– Это очень важно, Клара – говорит она. – Это видение, это предназначение – цель твоего существования.

– Я понимаю. Просто не думала, что нам придется переезжать.

Я смотрю в окно на двор, где играла в детстве, на качели, которые мама так и не снесла, на кусты роз у забора, росшие там всю мою жизнь. А вдалеке виднеются смутные очертания гор, которые всегда казались мне краем мира. Если прислушаться, можно различить грохот поездов «Калтрейн», пересекающих бульвар Шорлайн, и тихую музыку из бара «Великая Америка» в трех километрах отсюда. И мне не верится, что мы когда-нибудь уедем в другое место.

Мамины губы изгибаются в сочувственной улыбке.

– Ты думала, что сможешь слетать куда-то на выходные, там исполнить свое предназначение, а потом вернуться?

– Примерно так. – Смутившись, я отвожу взгляд в сторону. – Когда ты расскажешь Джеффри?

– Думаю, стоит подождать, пока мы не узнаем точное место.

– Можно я поприсутствую при разговоре? Я захвачу попкорн.

– Когда-нибудь наступит его черед, – говорит она, и в ее глазах мелькает печаль от мысли, что мы так быстро взрослеем. – И когда он получит свое предназначение, тебе тоже придется чем-то поступиться.

– И мы снова переедем?

– Мы отправимся туда, куда позовет его предназначение.

– Это безумие, – покачав головой, говорю я. – Настоящие безумие. Ты ведь понимаешь это?

– Неисповедимы пути, Клара.

Она выхватывает у меня ложку и выковыривает большой кусок ванильно-солодового мороженого с крендельками и арахисовой помадкой. А затем усмехается и прямо у меня на глазах вновь превращается в озорную, веселую маму.

– Неисповедимы пути.

В последующие две недели видение появлялось раз в два-три дня. Я занимаюсь своими делами, а потом бац… оказываюсь на плакате с Медведем Смоки^[4]. В какой-то момент я начинаю неосознанно ждать его появления по дороге в школу, в душе, за ланчем. Иногда видения нет, но меня окутывают ощущения. И тогда я чувствую жар и запах дыма.

Друзья замечают это. А затем дают мне дурацкое прозвище «инопланетянка», подразумевая, что я не от мира сего. Но думаю, могло быть и хуже. Учителя тоже замечают. Но так как к моим оценкам не придерешься, они не обращают внимания, что я большую часть урока пишу в личном дневнике, а не в тетради.

Если бы вы заглянули в мой личный дневник несколько лет назад, в тот блокнот с мягкой розовой обложкой, с замочком и маленьким золотым ключиком, который я носила на цепочке, чтобы до него не добрался Джеффри, то увидели бы бредни вполне обычной девчонки. Там были рисунки цветов и принцесс, заметки о школе, погоде, понравившихся фильмах, музыке, под которую я танцевала, мечты о том, чтобы сыграть Фею Драже в «Щелкунчике» или чтобы Джереми Морис подослал ко мне одного из своих друзей и они попросили меня стать его девушкой, на что я, конечно же, ответила бы «нет», потому что мне претило отправляться на свидание с трусом, который не смог даже самостоятельно подойти ко мне.

Лет в четырнадцать я начала вести ангельский дневник. Для этого я выбрала темно-синий блокнот на спирали с изображением невозмутимой женщины-ангела, ужасно походящей на маму, с рыжими волосами и золотыми крыльями, которая стояла на нижней части полумесяца в окружении звезд и лучей света. В нем я записывала все факты и предположения об ангелах и ангельской крови, которыми мама когда-либо делилась со мной. Там же были заметки о моих экспериментах. Например, как я порезала предплечье ножом, чтобы посмотреть, пойдет ли кровь (ее оказалось много) и сколько уйдет времени на заживление (примерно двадцать четыре часа с появления пореза до момента, когда розовый шрам полностью исчез), как я заговорила на суахили^[5] с мужчиной в аэропорту Сан-Франциско (представьте, как мы оба удивились), или о том, что у меня получилось сделать двадцать пять прыжков grands jetés^[6] назад и вперед по танцевальному залу и даже не запыхаться. Тогда-то мама начала мне читать лекции о том, что необходимо сдерживать себя на людях. И с того времени я стала чувствовать себя не только девочкой Кларой, но и сверхъестественным существом, в котором течет ангельская кровь.

Сейчас мой дневник (простой, черный, с закладкой и на резинке) заполнен всем, что связано с предназначением: рисунки, заметки, различные детали из видения, по большей части те, что относятся к таинственному парню. Он постоянно присутствует на краешке моего сознания – кроме тех моментов, когда мое сознание полностью им захвачено.

И с каждым разом я все лучше изучаю его образ. Силуэт его широких плеч, старательно взъерошенные темно-каштановые волосы, настолько длинные, что закрывают уши и спадают на воротник сзади. Парень прячет руки в карманах черной кофты, сшитой из какого-то пушистого материала, возможно флиса. Он стоит, перенеся вес на одну ногу, словно собирается уйти. Он выглядит худым, но при этом мускулистым. Когда он начинает поворачиваться, я вижу едва заметные очертания щеки, и от этого каждый раз мое сердце начинает колотиться, а дыхание сбивается.

«Что он подумает обо мне?» – задаюсь я вопросом.