– Пустяки, – я скрестила руки на груди.

– Айя, если бы твоя матушка была тут! В этот раз твой отец зашел слишком далеко.

Несмотря на мои попытки успокоить Ама, заслоняя лампу от мечущихся теней и укладываясь в кровать, я чувствовала неловкость. Наш дом был старым и большим, из-за финансового упадка в нем не жило и десятой части требующихся слуг. При жизни дедушки дом был полон народа: здесь обитали его супруга, две конкубины и несколько дочерей. Единственным выжившим сыном стал мой отец. Теперь женщины умерли и оставили дом. Мои тетушки давно вышли замуж, а кузины, с которыми я играла в детстве, вместе со своей ветвью семьи переехали в Пинанг. По мере того как наше состояние таяло, все больше и больше комнат закрывалось. Я смутно припоминала кучу гостей и слуг, но это было еще до того, как отец отрешился от мира и позволил деловым партнерам себя надувать. Ама иногда вспоминала о былых временах, однако всегда завершала свои речи, проклиная глупость моего отца, его злобных дружков и особенно божество оспы, которое позволило всему этому произойти.

Я не была уверена, что верю в божество оспы. Казалось неправильным, что высшее существо вынуждено унизиться до подобного – расхаживать всюду, швыряя оспу через окна и двери в людей. Иностранные доктора в больнице говорили о болезни и карантинных мерах против вспышки, и такое объяснение казалось мне куда более разумным. Порой я думала, что стану христианкой, как те леди-англичанки, посещавшие англиканскую церковь каждое воскресенье. Я никогда туда не заходила, но снаружи церковь выглядела такой мирной. А их кладбище, с опрятной зеленой лужайкой и ухоженными надгробиями под франжипановыми деревьями^[2], казалось куда более удобным местом поклонения, чем дикие китайские кладбища, притулившиеся на склонах холмов. Во время фестиваля мертвых Цинмин^[3] мы ходили туда подмести могилки, почтить предков и предложить им еду и благовония. Гробницы напоминали маленькие домики или очень большие кресла, с крыльями по обе стороны, чтобы охватить табличку в центре и маленький алтарь. Дорожки на холмах, ведущие наверх, заросли бурьяном и лалангом, остролистой «слоновьей травой», которая, чуть дотронься, резала пальцы. Кругом располагались заброшенные могилы покойников, о которых забыли, или у них не осталось заботливых родственников. Мысль о том, чтобы отдать долг уважения в качестве вдовы незнакомца, заставляла меня содрогаться. И что конкретно подразумевает свадьба с призраком? Отец преподнес эту идею как шутку. Ама не желала пояснять: она суеверно считала, что упомянуть что-то – значит воплотить в действительность. Ну, а я могла лишь надеяться, что знание такого рода мне никогда не понадобится.

Глава 2

Я изо всех сил старалась выбросить беспокоящую меня затею Лим из головы. В конце концов, оно было не тем, на что могла рассчитывать девушка в качестве первого предложения о замужестве. Я знала, что придется однажды вступить в брак, – и этот день приближался, – однако моя жизнь пока не слишком связывалась запретами. Если сравнивать обычаи в Китае с обычаями в Малайе, мы жили довольно-таки свободно. Местные китаянки не бинтовали ноги. На самом деле другие народы косо смотрели на этот обычай, он казался им странным, некрасивым, калечащим женщину и делающим ее бесполезной для работы по дому. Когда португальцы впервые высадились в Малакке более трехсот лет назад, тут уже повсюду находились китайцы, хотя первые из этих искателей удачи приехали без женщин. Некоторые взяли себе малайских жен, и получившуюся смесь культур назвали перанакан. Позднее поселенцы выписали невест из дома, которые зачастую оказывались старыми девами, женщинами в разводе или вдовами, но кто еще бы предпринял столь долгое и рискованное путешествие? Итак, мы жили здесь куда более вольно, и даже незамужняя девушка из хорошей семьи могла гулять по улицам, конечно, в сопровождении компаньонки. В любом случае, несмотря на вечный интерес моего отца ко всему китайскому, правящим классом здесь были британцы. Они составляли законы и прецеденты, учреждали правительственные организации и открывали английские школы для местных жителей. Лучшие из наших юношей стремились работать под их руководством в качестве государственных чиновников.

Мне было любопытно, что случилось с невезучим Лим Тиан Чином и надеялся ли он занять такую должность, или подобные вещи считались ниже достоинства сына богатого человека. Его отец славился как владелец оловянных шахт и плантаций кофе и каучука. А еще мне хотелось знать, отчего эта семья сделала предложение именно нам, учитывая отсутствие личных отношений между мной и их сыном.

В течение нескольких дней я донимала отца, желая узнать подробности беседы с Лим, но он уходил от ответа, скрываясь в кабинете и, несомненно, выкуривая куда больше опиума, чем следовало. Вид у него был трусоватый, словно он жалел даже об упоминании сватовства. Ама также играла на его нервах. Не смея отчитать отца в открытую, она бродила вокруг с метелкой от пыли, адресуя поток глухих жалоб разным неодушевленным предметам. Не имея возможности сбежать от упреков, отец в конце концов укладывал газету на лицо и притворялся спящим.

Словом, я думала, что дело окончено. Однако несколькими днями позже семья Лим прислала записку. Приглашение от самой мадам Лим на игру в маджонг^[4].

– О, я не умею играть, – вырвалось у меня.

Присланный слуга только улыбнулся и сообщил, что это неважно, – я могу прийти и поглядеть. Что ж, я очень хотела посмотреть на интерьер особняка Лим, и, сделав кислую мину, Ама тем не менее захлопотала о моей прическе и одежде. Назойливость всегда была ее второй натурой, и поскольку я выросла под ее влиянием, то опасалась сама стать такой.

– Хм, если уж тебе надо идти, по крайней мере они увидят, что тебе нечего стыдиться! – заявила Ама, выложив мое второе лучшее платье.

Приличных платьев у меня было всего два: первое из тонкого сиреневого шелка с пурпурными вьюнками, вышитыми на воротничке и рукавах, и второе – бледно-зеленое с бабочками. В основном я носила свободное хлопковое платье ципао или же костюм из блузки и штанов, любимый служанками, сэмфу.

Как всегда, когда эти платья износятся, мы, скорее всего, отпорем вышитый воротничок и манжеты – пригодятся для другого наряда.

– Что же нам делать с твоими волосами? – спросила Ама, забыв о собственном, только что высказанном неодобрении этого визита.

Я обычно заплетала их в две аккуратных косы, хотя ради особых случаев собирала в высокую прическу при помощи длинных шпилек. В такие моменты я зарабатывала головную боль, особенно если прическу делала Ама – ни одного волоска она не выпускала на свободу.

Отступив назад, няня осмотрела свое творение и воткнула в мои волосы пару золотых шпилек с нефритовыми бабочками. Они тоже принадлежали моей маме. После этого Ама застегнула не менее пяти ожерелий вокруг моей шеи: два золотых, одно гранатовое, одно из мелких пресноводных жемчужин и последнее – с тяжелым нефритовым диском. Я ощущала неудобство такого груза, но и ему было далеко до украшений, которые носили богачи. У женщин зачастую не было иной защиты, кроме драгоценностей, поэтому даже беднейшие из нас щеголяли золотыми цепочками, сережками и колечками – своей страховкой. Что же касается богачей – пожалуй, я вскоре увижу, как наряжена мадам Лим.

Особняк Лим располагался за окраиной города, вдали от соседних улиц Йонкер и Хеерен, где богатые китайские торговцы обжили старинные датские лавочки. Я слышала, что у Лим также была такая собственность, но они перенесли свою главную резиденцию в Клебанг – местечко, где толстосумы возводили новые усадьбы. Не так далеко от нашего дома, хотя говорили, что там все не похоже на виллы и бунгало европейского квартала. Те были громадинами, разумеется, со множеством слуг, конюшнями и обширными зелеными газонами. Особняк Лим строили в китайском стиле и, по слухам, он сам по себе был довольно внушительным.

Ама вызвала рикшу, хоть я и считала это расточительством, ведь мы могли бы дойти туда пешком. Она все же возразила, что расстояние довольно большое и не стоит появляться в гостях покрытой потом и пылью.

Полуденная жара начала спадать, когда мы отправились в путь. От дороги поднимались волны зноя и облачка белой пыли. Наш рикша бежал уверенной рысцой, по его спине стекали струйки пота. Я сочувствовала этим кули^[5], вынужденным заниматься подобной деятельностью. Тяжкий способ заработка, но все-таки лучше, чем трудиться на оловянных шахтах, где, как говорили, умирала почти половина рабочих.

Рикши были очень худыми, с впалыми грудными клетками, грубой кожей и босыми ногами, столь мозолистыми, что они больше напоминали копыта. Все же пристальное внимание этих странных людей меня смущало. Конечно, предполагалось, что я выйду на улицу только с компаньонкой и к тому же буду прикрывать лицо зонтиком из промасленной бумаги.

До нового витка размышлений мы успели прибыть к особняку Лим. Пока Ама строго наставляла рикшу ждать нас снаружи, я глазела на тяжелые двери из железного дерева. Они бесшумно распахнулись, явив такого же тихого слугу.