Сиблаг НКВД

Александр Макеев

Памяти предков, на память потомкам. Моим жене и сыну

Музей истории ГУЛАГа

Фонд Памяти

Издательство ACT

Александр Макеев,

автор-составитель, руководитель Центра документации Музея истории ГУЛАГа

Книга издана при поддержке посольства Федеративной Республики Германия

Расшифровка документов: Александр Макеев Рамона Луома Ольга Бровкина

Расшифровка и перевод с немецкого: Алёна Шипилова Александр Макеев Александр Баумунг (Германия)

Dr. Mir jam Sprau (Германия)

Gunnar Wendt (Германия)

Время идет, и сегодняшние молодые люди оказываются все дальше от событий XX века. При этом многие из них, видя диаметрально противоположные оценки прошлого, хотят самостоятельно разобраться: что же тогда на самом деле произошло?

Один из самых действенных способов составить собственное мнение – обратиться к изучению семейной истории. Но у многих жителей постсоветского пространства связь со своим прошлым прервана из-за длительного периода политических репрессий. Решив восполнить этот пробел, нужно быть готовым к тому, что полученная в ходе поисков информация может изменить тебя и твою жизнь навсегда.

Книга Александра Макеева – пример того, как целеустремленность, терпение и упорная работа могут вернуть из небытия судьбы своих предков и не только. Автору удалось также установить личности людей, участвовавших в расстреле его прадеда, и всех, кто был к этому причастен.

За три года Александр Макеев проделал большой путь – разобрался в законодательстве и специфике работы архивов, нюансах составления запросов и общения с ведомствами, узнал, как собрать необходимые документы и какую информацию можно получить, – и теперь он делится этим опытом с нами. Хочется верить, что эта книга и работа Центра документации Музея истории ГУЛАГа, которым теперь руководит Александр, помогут многим людям восстановить историю репрессированных родственников и составить свое мнение о советском периоде нашей истории.

Роман Романов,

директор Музея истории ГУЛАГа, руководитель Фонда Памяти

Вступление. Время всегда одно – здесь и сейчас

Эта книга – не историческая монография. Она посвящена прошлому моей семьи, но ее нельзя назвать научным исследованием. Да, у меня есть историческое образование. Но между получением диплома и работой над этой книгой прошло почти двадцать лет, и все это время моя деятельность не касалась выбранной когда-то специальности. С большой долей вероятности, я допустил массу неточностей. Но я готов к критике.

Тема репрессий для меня и моей семьи стала важной абсолютно неожиданно. История моих репрессированных родственников, как и миллионов других, была осознанно вычеркнута из общей истории нашей страны. Но я уверен, что отголоски тех событий до сих пор проявляются в моей жизни. Чтобы наконец разобраться с этим «багажом», я и начал это расследование. Хотел расставить все точки над «Ь>, раз и навсегда понять, что тогда произошло и как к этому относиться.

Цель этой книги – вовсе не анализ явления в историческом контексте. Я хотел поделиться своим опытом и показать: каждый желающий может узнать, что действительно произошло с его семьей в годы репрессий.

Я намеренно старался соблюдать чистоту эксперимента: даже став сотрудником Музея истории ГУЛАГа, все запросы я делал от своего имени, то есть от частного лица. Нарушил этот принцип я лишь дважды. Когда искал последнего неизвестного из команды, расстрелявшей моего прадеда (поиски зашли в тупик, и я сделал ряд запросов от имени Музея, чтобы придать им вес и перевести переписку в официальное русло), и когда запрашивал цветные цифровые копии документов.

Тот факт, что почти всю информацию я собрал как частное лицо, доказывает: любой из вас может сделать это самостоятельно. Нужно только желание, терпение и нацеленность на результат.

Я бы очень хотел, чтобы как можно больше читателей этой книги нашли и прочли следственные дела своих репрессированных родственников: близких и двоюродных, дедов и прадедов, отцов и матерей. Когда знаешь все доподлинно, уже никто не сможет убедить в том, что «было такое время» и «так было надо». Нет этому никакого оправдания. И время всегда одно – здесь и сейчас.

Буду рад вашим отзывам и вопросам.

Пишите по адресу: pismawagnera@gmail.com

Начало. «Отец рассказывает сыну историю»

Я родился в Сибири, в городе Томске, сорок лет назад. Мои родители не были коренными сибиряками, но к тому времени этот город стал для них настоящей родиной. Папа появился на свет в Казахстане, в городе Актюбинске. Мама – в Тамбовской области, но когда она была еще младенцем, вся семья переехала в Братскую область вслед за отцом-машинистом – он работал на строительстве БАМа^[1]. Родители приехали в Томск получать высшее образование, познакомились и стали томичами. Здесь родились мы с моей старшей сестрой. Здесь же я в 2000 году окончил исторический факультет Томского государственного университета и получил специальность «историк, преподаватель истории». Преподаватели получали копейки, и мало кто работал по специальности – все зарабатывали как могли. Не стал исключением и я. Увлекся музыкой, начал работать со звуком – звукорежиссура стала моей профессией на ближайшие пятнадцать лет. Однако интерес к истории семьи все в корне изменил.

Когда что-то происходит прямо перед носом, постоянно, с самого детства – это не кажется чем-то необычным, скорее, воспринимается как данность, обыденность. Интерес, если и приходит, то гораздо позже, когда появляется возможность увидеть привычное со стороны. И тогда примелькавшаяся до незаметности вещь становится открытием. Подобно легенде о Ньютоне и падающем яблоке – все видели, что яблоки падают, но никто не задавался вопросом: почему? Ты всю жизнь жил с чем-то рядом – и лишь через много лет понял, что именно находится прямо перед тобой.

Мне никогда не казалось странным то, что мой папа – русский, но родился в Казахстане. Не казалось необычным, что его маму зовут Фрида, а у его тети, с которой мы с сестрой проводили много времени, потому что она жила со своим мужем в Томске и, по сути, заменила папе мать, – совсем не русское имя Тильда. Было немного обидно, что нас с сестрой отдали в специализированную немецкую школу. Это не всегда понимали друзья во дворе, это нас вроде как выделяло. В этой школе, впоследствии ставшей гимназией, многие учителя носили немецкие фамилии, немецкий язык преподавали со второго класса, а в учебной программе старших классов были «Литература Германии», «Технический перевод», «Гид-перевод» – все на немецком языке. Частично на немецком вели историю и астрономию. Дома было очень много книг, и абсолютно буднично среди прочих смотрелись книги на немецком. С бабушкой Фридой, которая жила в Екатеринбурге с семьей старшего сына, Виктора, мы иногда переписывались на немецком для школьной практики. И я никогда не задавался вопросом, откуда она знает этот язык.

Как-то раз, когда я учился во втором или третьем классе, папа рассказал мне о том, что бабушки Фрида и Гильда – немки, их папа, Вольдемар Вагнер, был священником и пропал в лагерях, а дочерей (еще была младшая – Изольда) вместе с их мамой, прабабушкой Паулиной, сослали в Казахстан. Я наивно рассказал об этом одноклассникам в школе, и порой это служило хорошим поводом для дразнилок. Для нас тогда все было просто, как в советском кино: если немец – значит, фашист. Один раз пришлось даже подраться, когда одноклассник Андрей Попов сказал мне, что моего прадедушку сослали правильно. Я ничего не знал о прадедушке, но это почему-то обидело меня до слез – помню этот момент до сих пор.

Уже в сознательном возрасте, переехав жить в Санкт-Петербург, я смутно начал понимать, что на самом деле произошло с прадедом. Я знал о том, что перед высылкой семья жила в Ленинграде. Вот я иду по тем улицам, по которым, возможно, ходили они. Вот передо мной церковь, в которой служил мой прадед. Вот Павловск, где жила семья, а вот и «Большой дом»^[2] – печально известная громадина – крепость на Литейном проспекте, где прадед сидел под следствием, где его допрашивали и где в очередях, в надежде узнать хоть что-нибудь о судьбе своего мужа, стояла моя прабабушка. Эти женские очереди, с их ужасающим отчаянием, описала в своей повести «Софья Петровна» Лидия Чуковская, которая знала об этом времени не понаслышке.

Прошлое стало для меня гораздо ближе, но сделать первый шаг тогда я так и не решился. Несколько раз ходил вокруг «Большого дома», один раз даже открыл эту массивную дверь и вошел, но, увидев там огромную очередь и суетящихся людей, ждать не решился и поспешил уйти. Честно признаться, я чувствовал страх. Не поверхностный страх, когда ты пугаешься какой-то неожиданности, а страх животный, какой-то глубокий, засевший в костях. Страх, что обо мне узнают «там».