Суетно стало жить на свете. С каждым годом Москва делается все более неуютной. Если так пойдет дальше, скоро в столице не сохранится ни одного места, где можно глотнуть относительно свежего воздуха и размять ноги, не рискуя попасть под машину или быть растоптанным толпой прохожих.
Рыжеволосый официант вспомнил свой маленький городок, из которого уехал «покорять Москву» пять лет назад, и вздохнул. Понадобилось целых пять лет, чтобы понять: Москву невозможно покорить. Это она покоряет каждого, кто попадается в ее паучьи сети. При мысли о «паучьих сетях» рыжий официант представил себе схему московского метро и усмехнулся – она и впрямь здорово походила на паутину.
Кусочки льда мелодично стукнулись о дно широкого стакана. Рыжий официант посмотрел, как бармен заливает лед янтарной струей шотландского виски, снова вздохнул и перевел взгляд на зал ресторана.
Его занимал странный посетитель, сидящий за столиком у окна. Рыжий официант щелкнул пальцами, привлекая внимание бармена, и сказал:
– Глянь-ка на того типа.
Это был долговязый мужчина в старом застиранном свитере. Черты лица – резкие и суровые, а само лицо – худое, скуластое и, учитывая черный цвет волос, неприятно бледное. В волосах – ярко-белая седая прядь.
Бармен пожал плечами:
– И что в нем странного? То, что одевается с помойки? Так нынче и не такое встретишь.
– Ты посмотри, как он уставился на ту парочку. Будто глазами их сожрать хочет.
Долговязый парень с седой прядью на темени и впрямь неотрывно смотрел на мужчину и женщину, мирно ужинающих за угловым столиком. Мужчина был хорошо упитан и лыс, как колено. Узел галстука распущен, верхняя пуговица рубашки расстегнута, красноватая лысина поблескивает, как полированный шлем.
Спутница лысого толстяка была настоящей красавицей. Брюнетка с бледным чувственным лицом и темными губами. Одета в легкий черный плащик.
Лысый толстяк уминал карпаччо из сырой семги (восемьсот двадцать два рубля за порцию), запивая его белым бургундским вином (пятьсот рублей за бокал). Красавица ничего не ела, а в бокале, который она держала в длинных тонких пальцах, была простая вода.
– Ну и что тут такого? – пожал плечами бармен. – Может, у него анорексия и он ненавидит толстяков.
– Анорексия? – официант возмущенно вытаращил глаза. – Да я ему уже три порции флорентийской говядины с кровью притащил! И он их все умял! Один!
– Три порции? – удивился бармен, разглядывая долговязого брюнета, который продолжал таращиться на толстяка. – По шестьсот пятьдесят рублей каждая? Да вся его одежда стоит в пять раз меньше.
– И я о том же. – Официант снова перевел взгляд на толстяка и красавицу. – Шикарная женщина, – завистливо протянул он.
– Точно, – согласился бармен. – Богиня! Погоди-ка. – Он наморщил лоб. – А ведь я ее знаю. Ну точно – знаю. Это же Наталья Литовцева!
– Какая Литовцева?
– Та самая – жена Литовцева!
– Владельца заводов и судов?
– Ну!
– С ума сойти.
Между тем толстяк вытер салфеткой руки, достал из кармана бумажник, скользнул взглядом по счету, который уже лежал на столе, и небрежно отсчитал несколько купюр. Потом сунул бумажник в карман, и оба – толстяк и его спутница – поднялись из-за стола.
Едва они двинулись к выходу, как долговязый брюнет вскочил на ноги.
– Так я и знал! – тихо выругался официант и ринулся ему наперерез.
Преградив беглецу дорогу, он резко проговорил:
– Уважаемый, надо заплатить!
Брюнет быстро достал из кармана пачку купюр и сунул ее в руку официанта. Двинулся было дальше, но вновь был остановлен.
– Уважаемый, это слишком много! – крикнул официант, ухватив долговязого за рукав. – Возьмите сдачу!
И тут толстый господин обернулся. Увидев долговязого брюнета, он слегка побледнел, затем нагнулся к Литовцевой и что-то быстро прошептал ей на ухо. Она кивнула и стремглав кинулась к выходу. Долговязый одним прыжком настиг толстяка, они сцепились и закружили по залу в невероятном танце. Лопнула лампочка в настенном светильнике, потом еще одна, а затем целая канонада хлопков гулко прокатилась по залу ресторана. Где-то громко взвизгнула женщина, кто-то выругался.
На мгновение противники расцепили объятья, и толстяк предпринял еще одну попытку бежать, но долговязый налетел на него, как коршун. Оба шатнулись к окну и, взорвав витрину дождем сверкающих стеклянных брызг, вылетели на улицу.
И вот тут начался полный переполох. Завизжала сигнализация машин, закричали люди.
Толстяк вскочил на ноги первым. Стряхнув с плеч осколки, он ринулся прочь, прямиком к Манежной площади. Долговязый одним прыжком поднялся и устремился за ним.
На бегу он вытащил откуда-то из-под полы плаща не то меч, не то шпагу. Двое полицейских, дежурящих возле площади, среагировали мгновенно. Выхватив пистолеты, они взяли долговязого брюнета на прицел.
– Стоять! – крикнул один из полицейских. – Брось нож и подними руки!
Долговязый остановился.
– Вы не понимаете! – прорычал он, яростно сверкая глазами. – Он уйдет!
Полицейский снял пистолет с предохранителя.
– Стой спокойно, мужик, и все будет хорошо! – отчеканил он.
Секунду долговязый брюнет стоял неподвижно, а затем выкрикнул что-то на непонятном гортанном языке, повернулся и бросился вдогонку за толстяком.
– Стой! – хором потребовали полицейские.
Долговязый не остановился. Пистолеты залаяли в их руках, как рассвирепевшие псы. После четвертого выстрела долговязый брюнет споткнулся и упал на асфальт. Он попытался встать, но снова упал. Полицейские опустили стволы и бросились к нему.
Между тем неподалеку от Иверских ворот происходило что-то невероятное. Толстяк остановился и широко раскинул руки, словно пытаясь обнять небо. Послышался шелест крыльев, и к толстяку стали слетаться воробьи. Их было много – десятки, потом сотни. Птичий вихрь яростно закружился вокруг толстяка. Туристы и прохожие замерли и, раскрыв рты, наблюдали невиданное зрелище.
Сквозь невообразимый шум сотен воробьиных крыльев послышался хрипловатый смех. И вдруг серый смерч распался – воробьи резко рванули в разные стороны, как осколки бомбы. Прошло несколько мгновений, и они уже исчезли, упорхнули, улетели туда, откуда появились. Лишь перья темными хлопьями оседали на асфальт.
Полицейские и многочисленные зеваки обескураженно уставились туда, где еще минуту назад стоял толстяк. По толпе пробежал легкий гул. Один из полицейских сглотнул слюну и хрипло спросил:
– Где он? Куда он подевался?
– Не знаю, – ответил другой и опустил пистолет, надобность в котором явно отпала.
Асфальт был усеян птичьими перьями. Чуть поодаль, возле водостока, валялись две воробьиные тушки, выглядящие так, словно их пропустили через центрифугу. И больше ничего. И тут толпа загалдела громче, словно все присутствующие разом проснулись от спячки и сбросили оцепенение. Засверкали вспышки фотоаппаратов.
Полицейский-сержант, стоящий ближе всего к месту исчезновения толстяка, судорожно сглотнул слюну и хрипло пробормотал:
– Чертовщина.
– Какая еще чертовщина? Сержант, ты в своем уме? – капитан полиции Лаврова сдвинула темные брови и пристально посмотрела на смутившегося сержанта.
– Анна Евгеньевна, я не знаю, как еще объяснить, – пробормотал он. – Там правда были птицы. Много птиц. Не знаю, откуда они взялись. А потом этот мужик просто исчез.
Капитану Лавровой было тридцать четыре года. Худощавая, довольно высокая. Каштановые волосы ее были коротко острижены. Одета она была в бежевый свитер и голубые джинсы. На симпатичном и строгом лице – минимум косметики.
– Так, – сухо проговорила Лаврова. – Сейчас же отправляйся к нашему штатному психологу. Скажи, что я направила. Расскажешь ей все, что рассказал мне. Понял меня, сержант?
– Так точно, товарищ капитан, – пробормотал он.
– Свободен.
Сержант поднялся со стула и вышел из кабинета. Капитан Лаврова несколько секунд сидела за столом, о чем-то размышляя, затем взяла мобильник, набрала номер и включила громкую связь.
Раздался гудок, потом второй, после чего бодрый мужской голос проговорил из динамика:
– Да, Анна!
– Сереж, – сказала Лаврова в трубку, – ты узнал, в какой больнице лежит второй участник происшествия?
– Да. Адрес больницы, номер палаты, фамилия лечащего врача. Хочешь, чтобы я съездил?
– Нет, я сама. У тебя и так дел невпроворот. Скинь мне инфу по эсэмэс.
– Как скажешь. Перед полканом потом тоже сама отчитаешься?
– Да.
– Спасибо, Анют. С меня бутылка коньяка.
Капитан Лаврова усмехнулась.
– Степанцов, ты же знаешь – я не пью коньяк. И не называй меня Анютой.
– Хорошо, прости.
– Жду эсэмэс.
Капитан Лаврова отключила связь и положила мобильник на стол.
Каждый врач, практикующий больше десяти лет, наверняка помнит хотя бы один случай, который с большим основанием можно назвать чудом.
Один из коллег заведующего хирургическим отделением Ивана Ивановича Загорского своими глазами видел, как человек встал с кушетки и пошел в туалет с куском арматуры, торчащим у него из головы. Другой лечил пациента, у которого легкие были сдавлены в лепешку. Пациент не только не задыхался, но и порывался позвонить жене и крыл врачей отборным матом, пока те вставляли ему дренаж.