Нервно переминаюсь с ноги на ногу, ведь каждое лето одно и то же: родители пытаются остановить меня. Крича об имидже семьи и о тени, которую я бросаю на них. Но в этом году все зашло слишком далеко: меня закрыли в собственной комнате, и я не представляю, что мне делать. На часах уже 16:15. Нервно кусаю губу и растерянно оглядываю комнату… У меня забрали телефон и ноутбук, я не могу предупредить парней, рассказать им, как со мной поступили. На глазах выступают слезы, но вдруг я слышу легкий скрежет, а затем вижу светлую макушку. Мой брат Марсель аккуратно открывает дверь моей комнаты, стараясь не скрипеть. Прикладывает палец к губам в немой просьбе о тишине. На цыпочках подходит ближе и шепчет:

– Выходи с черного хода, на углу тебя ждет такси. – Он сует мне в руку несколько купюр и просит поторопиться.

Меня не надо просить дважды, я быстро обнимаю его и тихо произношу:

– Спасибо.

Мой младший братик – единственный из всей родни, кого я считаю своей семьей. Его голубые глаза поглядывают на меня с легкой усмешкой, он берет меня за руку и выводит из комнаты.

– Беги, Адель, – тихо напутствует он, – отличных тебе каникул!

Я целую его в щеки, прощаюсь и тихонечко мчусь к черному ходу. На часах 16:18, а это значит, что у меня все еще есть возможность успеть на поезд. «Ты мой маленький ангел-хранитель», – думаю я о Марселе, когда успеваю впрыгнуть в вагон ровно в 17:00. И знаю, что через четыре часа на юге Франции меня встретят два других ангела-хранителя. Луи и Артур. Моя семья.

Наши дни

Сквозь сон до меня доносятся хлопки окон и дверей – я оставил окна открытыми нараспашку, и теперь в моей комнате бушует сквозняк. По телу бегут мурашки от холода, но мне так отчаянно хочется спать, что я ныряю с головой под одеяло и, вновь обретая тепло, проваливаюсь в забытье. Я снова вижу ее глаза, они темно-карие, почти черные, зрачок сливается с радужкой, отчего взгляд кажется глубоким и проникновенным. Они такие большие, задумчивые, мне всегда казалось, что она видит меня насквозь. Вот и сейчас она смотрит прямо внутрь меня и беззвучно зовет: «Артур». Я не слышу ее голоса, я лишь вижу, как полные потрескавшиеся губы произносят мое имя. Сердце сжимается. Я хочу открыть глаза и прекратить эту пытку, созданную моим же сознанием, но не могу себя заставить. Я не могу перестать смотреть на нее, мне хочется протянуть руку, дотронуться до ее лица, нежно погладить по каштановым волосам, обнять и сказать ей, что я рядом. Но она всего лишь мне снится. Три месяца назад я забыл, что такое крепкий полноценный сон. Последнее время я лишь пребываю в бредовом состоянии, когда не могу уснуть, но усталость берет свое и погружает мозг в некую прострацию. Голова кипит, мне не хватает воздуха под одеялом, но, как только я начинаю его приоткрывать, неприятный холодный ветер бьет в лицо, отчего я окончательно перестаю хотеть спать. Окончательно теряю Адель и ее проникновенный взгляд.

Повышенная тревожность, как сказал мне психолог в тюрьме, в которой я пробыл три месяца за нападение. Меня выпустили вчера, выдали справку о судимости и пожизненный запрет на приближение к Адель де Флориан. Девушке, которая снится мне каждую ночь. Документы лежат на кухонном столе. Они реальны. Так же как и мое пребывание в местах лишения свободы. Мне иногда кажется, что я сплю и дикая реальность вокруг является лишь плодом моей больной фантазии.

Все произошло чересчур быстро, моя жизнь слишком стремительно пошла под откос. Так резко, что у меня даже не было возможности очнуться и осознать происходящее. Но пустота внутри меня реальна, так же как и все мои проблемы. Есть те, что видны окружающим: например, мне двадцать три года, я бывший перспективный боксер, который мечтал однажды стать абсолютным чемпионом мира. Я не окончил школу, не поступил в университет, я потратил всю свою юность на тренировки. Сейчас же у меня судимость, моя спортивная карьера пошла под откос, но все, что я умею, – это лишь махать кулаками.

Бокс – очень жестокий спорт, ты очень тяжело карабкаешься вверх, а затем в одну секунду оказываешься на самом дне. И вот тебе все приходится начать сначала. Загвоздка лишь в том, что я не знаю, как начать… Есть и те проблемы, что мучают мою душу. Например, вопрос, который сжимает все внутри меня и разрывает нутро пополам. Как жить с сознанием, что не можешь подойти к человеку, которого любишь? Это гораздо страшнее судимости и несбывшейся спортивной карьеры.

Резко встаю с постели и быстрыми шагами направляюсь в крошечную ванную. Открываю кран и слышу, как шумят старые трубы. А после жду, чтобы вода стала достаточно холодной, и подсовываю под струю лицо. Мне нужно остыть, прийти в себя, собраться. Нельзя раскисать, нельзя мириться с проигрышем. Нужно бороться из последних сил.

Слышу тихий, осторожный стук в дверь.

– Сынок, все хорошо? – спрашивает мама, не в силах скрыть волнения в голосе.

Все хуже не бывает, и я не знаю, как найти выход… Я не знаю, как жить в ладу с собственной совестью. Но я молча вытираю лицо и, собравшись с мыслями, открываю дверь. Мама смотрит мне в глаза, и я знаю, что она видит, насколько я потерян. Я стараюсь ободряюще улыбнуться, но чувствую, что выходит крайне неправдоподобно.

– Я приготовила завтрак, но не смогу с тобой посидеть, у меня смена в магазине. – Она приподнимает руку и нежно поглаживает меня по щеке. – Я так рада, что ты дома, – поломанным голосом произносит она и тут же отворачивается, стараясь скрыть слезы.

Я ловлю ее руку, целую, а после притягиваю к себе и обнимаю.

– Я тоже очень рад, – тихо говорю я, поглаживая ее по спине.

Я никогда не знал своего отца, у меня всю жизнь была только невероятно любящая мама. И меня съедает совесть за то, что я позволил ей пережить. Она целует меня в щеку прямо как маленького ребенка, последний раз проводит рукой по волосам и с грустной улыбкой выходит из квартиры. Я всегда мечтал, чтобы она смотрела на меня с гордостью. Мечтал помочь ей выпутаться из бедности, сверхурочной работы и той жизни, которую она влачит. Но все мои мечты пошли прахом.

Есть совершенно не хочется, но я заставляю себя проглотить омлет, который мне приготовили с любовью. На сегодня у меня весьма простой план: найти работу. Я планировал обойти все спортивные залы, предлагая свои услуги. Возможно, помимо судимости, работодатели обратят внимание на мои боксерские данные. Костяшки моих пальцев покрыты корочкой – так бывает, когда разбиваешь их в кровь. Это, конечно, уменьшит шансы, но попробовать стоит. Нельзя сидеть на месте и ждать, когда все наладится, так как ничего не наладится само по себе. Выглядываю в окно: на улице серость и полнейшее уныние. Я так надеялся, что это место больше никогда не будет моим домом. Но у судьбы свои планы.

Здесь ничего не меняется. Шампиньи-сюр-Марн – пригород Парижа. Преступное гетто. Бетонные муравейники, серые безжизненные коробки, здесь чувствуешь себя угнетенным. В то время как молодежь из более обеспеченных семей сидит на террасах парижских кафе, подрастающее поколение в гетто сбивается в банды. Проституция, оборот наркотиков, воровство, убийства, нападения. В месте, откуда я родом, нет сказок о розовых пони, добрых принцах и прекрасных принцессах. Есть лишь отвратительная реальность людей, где ради денег готовы на все.

Я всегда мечтал оказаться как можно дальше от этих трущоб. Пять лет назад мне казалось, что моя мечта сбылась. Когда мне было восемнадцать лет, Хуго, мой тренер по боксу, сказал, что нам необходимо тренироваться в Штатах. Лучшие залы, высокий уровень подготовки, все чемпионы занимаются именно в США. И мы поехали в Сан-Франциско. Мне открыли визу на пять лет как перспективному боксеру. А Хуго отказали: прошлое у него не самое чистое. Но каждый гражданин Евросоюза имеет право безвизово приехать в Штаты и находиться там в течение трех месяцев на законных основаниях. Хуго приехал и не вернулся. В Штатах он сходил к адвокату, который помог ему с кое-какими бумагами. Я особо не вникал в дела тренера, но понял, что во Францию он сможет вернуться не скоро, а он и не хотел.

В Штатах у нас двоих началась новая жизнь. Мы участвовали в турнирах по стране, я выигрывал. Я даже привык к жизни в Сан-Франциско, изредка навещал маму, которая была за меня счастлива, а лето проводил с Луи и Адель. Но жизнь порой переворачивается с ног на голову. И вот я снова здесь, моя жизнь перечеркнута. С судимостью мне вряд ли вновь откроют визу, плюс ко всему я вылетел из боксерского клуба. И мне вдруг становится страшно, что я и сдохну в этом месте, в этих трущобах. Трясу головой, прогоняя слабость. Соберись, ты еще не все проиграл. Повторяю, как мантру, эти слова. Ты не проиграл, пока сам не решил, ты не проиграл, пока не разрешил своему оппоненту выиграть, ты не проиграл, если все еще готов бороться.

Быстро одеваюсь и выхожу из квартиры. Стены подъезда расписаны новыми граффити, запах мочи невыносим. Я перескакиваю через ступеньки, стараясь как можно скорее покинуть этот смрад, и, выскакивая из дома, резко останавливаюсь. Прямо перед моим подъездом стоит «мерседес» представительского класса. Я не один, как истукан, рассматриваю черный, до блеска вылизанный каркас, мне кажется, глаза всего района направлены в его сторону. Он не вписывается, он здесь чужой. Я не раз видел такие машины, но то были другие места, другой мир, в который однажды я хотел попасть. Дверь открывается, и мне навстречу идет водитель. Мужчина средних лет в отутюженном черном костюме – по нему видно, что он нервничает. Еще бы, даже утром здесь далеко не безопасно. Ради такой тачки его убьют голыми руками.

– Месье Артур Бодер? – спрашивает он натянуто вежливым тоном.

– Зачем он вам? – Я натягиваю капюшон и ускоряю шаг.

Нет ни одного человека на этой земле, который заехал бы за мной на такой машине. Неприятное предчувствие и желание не влезать больше ни в какие проблемы подстегивает меня, и я начинаю поспешно удаляться.

---