Победа франкистов во многом была обеспечена поддержкой из-за рубежа: от нацистской Германии и фашистской Италии. Адольф Гитлер рассчитывал, что Испания, во-первых, вернет долг чести, выступив в войне на стороне Берлина, а во-вторых, не откажется от передела мира в свою пользу. Однако Франко так не думал. Он отлично осознавал, что его страна просто не выдержит еще одной крупномасштабной войны. Поэтому, когда началась Вторая мировая война, Испания приняла декларацию о нейтралитете (5 сентября 1939 г.). 13 июня 1940 г. она была объявлена «невоюющей страной». Гитлера это не устраивало.

19 июня 1940 г., разъясняя свои намерения, правительство Испании направило Германии меморандум, в котором обещало вступить в войну в будущем, «если в этом возникнет необходимость». Франкисты уточняли, что в качестве платы за такой шаг хотели бы получить Гибралтар, Французское Марокко и часть Алжира. В то же время Мадрид не брал на себя обязательства начать боевые действия немедленно^[3].

Чтобы получить согласие франкистов на проход своих войск через испанскую территорию, германское руководство пригласило в Берлин министра внутренних дел Испании Серрано Суньера. Однако Гитлер и Риббентроп не получили от него четкого ответа на вопрос, чем же конкретно франкистская Испания может помочь державам «оси» в начавшейся войне. Разозленный министр иностранных дел Германии назвал территориальные притязания Испании «нереальными». Гитлеровцы предъявили испанскому гостю счет на оплату испанского военного долга Германии, который, по их утверждению, достигал 378 миллионов рейхсмарок^[4].

Вот как описывает эту часть переговоров генерал Франц Гальдер: «Фюрер поднял вопрос об уплате Испанией долгов, которые она сделала в период гражданской войны (1936–1939 гг.). Суньер ответил, что “испанцам непонятно подобное смешение идеализма и материализма”, что фюрер ведет себя, как “мелкий еврейский торгаш”»^[5].

Несмотря на все эти заявления, Франко начал торговаться с Гитлером об условиях, при которых Испания готова стать военным союзником Третьего рейха. Однако определенные имперские амбиции Мадрида при весьма неразвитой экономике страны, разрушенной гражданской войной, не устраивали Берлин.

23 октября 1940 г. в Эндайе, недалеко от испано-французской границы, состоялась единственная встреча Гитлера и Франко. Переводчик Гитлера Пауль Шмидт так описывает поведение испанского каудильо: «Сникли большие надежды Гитлера, почти наверняка предполагавшие и завоевание Великобритании. Франко придерживался мнения, что Англию можно завоевать, но тогда британское правительство и военно-морской флот продолжат войну из Канады при поддержке Америки.

По мере того как Франко излагал эти замечания спокойным мягким голосом, своей монотонной напевностью, напоминавшей призыв муэдзина к молитве, Гитлер становился все более беспокойным, беседа явно действовала ему на нервы»^[6].

Высокие стороны так, по сути своей, ничего не решили. Пауль Шмидт позднее вспоминал: «Кипя от ярости, Риббентроп поехал со мной на машине в Бордо, где находился ближайший аэродром…

Всю дорогу Риббентроп поносил “иезуита” Суньера и “неблагодарного труса” Франко, который “обязан нам всем, а теперь не хочет присоединиться к нам”. Подпрыгивания машины на ухабах, казалось, еще сильнее усиливали его досаду»^[7].

Но окончательный разрыв с нацистской Германией в планы Франко не входил, тем более что в начальный период Второй мировой войны события складывались для Берлина весьма благоприятно. Практически вся Европа была или покорена Третьим рейхом и его сателлитами, или находилась с Германией в союзнических отношениях. Летом 1941 г., после нападения Германии на Советский Союз, в испано-германских отношениях как будто вновь возродилась утерянная теплота. Испанская пресса встретила события 22 июня 1941 г. восторженными статьями.

Уже с первых недель войны вместе с вермахтом сражались против Красной армии солдаты Финляндии, Венгрии, Румынии, Италии, Словакии. В частях СС воевали добровольцы из Норвегии, Дании, Франции, Бельгии. Гитлер в целом принял предложение министра пропаганды Геббельса объявить начинающуюся войну против СССР «походом народов Новой Европы против ига большевизма».

В Испании также с большой помпой началась вербовка добровольцев для войны с Советским Союзом. Но 24 июня Франц Гальдер с известной долей скепсиса записал в своем дневнике: «Испанский легион еще не известно, когда будет сформирован и переброшен. Вооружение его нам лучше всего взять на себя»^[8].

На восьмой день после нападения Германии на Советский Союз германский генеральный штаб начал подсчет сил своих союзников, которые должны были быть задействованы на Восточном фронте: «Испания намеревается направить в Россию один легион численностью 15 000 человек. Мы хотим перебросить его в Рембертув (Варшава) и здесь вооружить»^[9].

Уже в первые недели в формирующуюся дивизию было подано заявлений примерно втрое больше, чем это было нужно. В телеграмме от 4 июля 1941 г. германский поверенный в делах Геберлейн сообщил в Берлин: «На призыв к вербовке в Голубую дивизию откликнулось в 40 раз больше добровольцев, чем это было необходимо. Сегодня окончательный отбор проведут все штабы корпусов»^[10].

Единственным, что вызывало тогда серьезную озабоченность у германских официальных лиц, причастных к созданию Голубой дивизии, была политическая благонадежность добровольцев. Вопрос об этом встал сразу же, как только дивизия начала передвижение на Восток через Германию и гитлеровцы смогли достаточно близко познакомиться с ней. В телеграмме от 20 августа гитлеровский дипломатический чиновник с тревогой сообщал из Берлина в Мадрид, что, по имеющимся сведениям, как во французские (пронацистские), так и в испанские добровольческие формирования пытаются проникнуть коммунисты с целью перехода к русским^[11].

Да, безусловно, среди добровольцев были и бывшие республиканцы, противники режима Франко. Но считать первый призыв в Голубую дивизию «красным» ошибочно. Более того, вступающие в ряды добровольцев были в чем-то большими фалангистами, чем сам каудильо.

Почти все добровольцы либо являлись членами фаланги, либо активно сочувствовали ее платформе, причем каждый из командиров имел заслуги перед этим движением.

Старые фалангисты, «эксальтатос» (экстремисты), с трудом мирились с франкистской умеренностью и требовали копировать германский и итальянский образцы государственности, но их поползновения к эскалации режима встречали серьезный отпор со стороны властей. В июне 1941 г. появилась возможность избавиться от тех, кто «не настрелялся» в годы гражданской войны, отправив их подальше.

Из множества заявлений от добровольцев выбирали те, авторы которых считались наиболее беспокойными элементами, требовавшими бесконечно свершать революцию. Таким примером являются фалангисты-утописты с поэтическими талантами – Дионисио Ридруэхо и Агустин де Фокса. Их приняли в дивизию как будущих певцов многочисленных побед фалангистов «в мрачной стране большевизма». За поэтами последовали 6 госсоветников и 7 гражданских губернаторов, государственное творчество которых, видимо, не очень удовлетворяло Франко. Положительные решения принимались по заявлениям от членов студенческих лиг фаланги и от представителей прочих перманентно революционных общественных организаций^[12].

Возможность участия в войне нового союзника нацистской Германии была встречена в Советском Союзе весьма негативно. Необходимо было собрать про него максимум информации как военного, так и пропагандистского характера. 24 февраля 1942 г. член Президиума Исполкома Коминтерна Дмитрий Мануильский получил подробный отчет из Главного политического управления РККА. Он был составлен полковым комиссаром Михаилом Бурцевым, известным советским пропагандистом, на основании опросов перебежчиков, допросов пленных, захваченных трофейных документов, дневников, а также данных, полученных разведывательными органами^[13].

Документ под общим названием «Об испанской “Голубой дивизии”» включал в себя три раздела:

1. Формирование «Голубой дивизии».

2. Путь дивизии от Испании до Новгородского фронта.

3. «Голубая дивизия» на фронте^[14].

О первых днях Голубой дивизии рассказывалось следующее: «Через несколько дней после предательского нападения Германии на СССР министр иностранных дел Испании Серрано Суньер в речи, произнесенной с балкона здания национального комитета испанской фаланги на улице Алкала, 42 в Мадриде перед демонстрацией испанских студентов, призвал испанское юношество к борьбе против коммунизма, к защите святой религии, присоединению к всеобщему крестовому походу против большевизма»^[15].

В объявлениях о вербовке сообщалось, что с 27 июня по 2 июля будет производиться запись фалангистских добровольцев, «желающих сражаться против Советской России». Далее указывалось: «Записываться могут все члены фалангистской партии, желающие принять участие в славном крестовом походе. При записи предпочтение отдается:

1. Бывшим фронтовикам из националистической армии.

2. Бывшим пленным.

3. Товарищам-фалангистам, неопровержимо доказавшим свою преданность Испании.

Желательный возраст: 20–28 лет.