Бесславно ретируясь, я утешал себя одним: у меня теперь есть история про Beatles, которой нет ни у кого из моих конкурентов: Пол Маккартни бросил мне свой скрипичный бас и еще назвал себя жмотом.

До конца шестидесятых, и вообще до конца столетия, наши пути так больше и не пересеклись. В London Sunday Times, куда я перешел работать, право писать о Beatles ревниво охранялось старшими коллегами. Поэтому я не написал ни строчки о наступившем вслед за прекращением гастролей в 1966 году творческом расцвете Леннона и Маккартни, который подарил миру альбом-шедевр Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band и такие образцовые маккартниевские вещи, как “Penny Lane”, “Eleanor Rigby” и “She’s Leaving Home”. Не мне, а другим – которых было в избытке – выпало писать хронику двух богатых на события лет после смерти Брайана Эпстайна, когда Пол, казалось, взял в свои руки бразды правления коллективом, – двух лет, в которые уложились поездка в гималайский ашрам, мультфильм Yellow Submarine (“Желтая подводная лодка”), “Белый альбом”, фильм Magical Mystery Tour (“Волшебное таинственное путешествие”), а также основание компании под названием Apple, которая не имела никакого отношения к компьютерам.

Все это время я оставался одним из бесчисленных молодых людей, для которых жизнь Пола Маккартни казалась раем на земле и чьи подружки так обидно млели при каждом его появлении (особенно если это был эпизод из фильма с песней “Fool on the Hill” – эти трогательнейшие глаза, данные предельно крупным планом). Уже тогда существовал подспудный страх, что Beatles – необязательно навсегда; сознание того, что, может быть, совместная жизнь не принесла им высшего счастья, как мы все воображали, и что ее уже начали разъедать непонятные досады и сомнения. Но по крайней мере кто-то из них казался символом стабильности. Пусть Джордж нашел себя в индийской духовности и потерял чувство юмора, пусть Джон бросил свою симпатичную жену ради японской перфомансистки и теперь занимался с ней бог знает какими посторонними делами. Но Пол – Пол по-прежнему был с очаровательной Джейн Эшер, стригся в безупречно битловском стиле, носил последние костюмы от Carnaby, посещал вест-эндские премьеры, раздавал автографы и продолжал улыбаться.

Потом, на самом исходе шестидесятых, чувство долга перед публикой, видимо, стало ослабевать даже у него. Он расстался с Эшер, казавшейся настолько идеальной для него во всех отношениях, и сошелся с не известной никому американкой-фотографом по имени Линда Истман. В день их неожиданной свадьбы в 1969 году разочарование постигло не только миллионы убитых горем девушек. Неслезливые молодые люди вроде меня, с 1963 года проживавшие его жизнь на расстоянии, тоже искренне недоумевали, о чем он вообще думает.

В том же году мне наконец заказали материал о Beatles для одного общенационального издания, хотя и не британского. Американский журнал Show попросил меня разведать все о том, как устроена Apple, о поглощаемых ею огромных капиталах и возникшей из всего этого волне слухов о скором разрыве между битлами. Я связался с их пресс-секретарем Дереком Тейлором, ожидая, что отсутствие статей о Beatles в моем послужном списке, за вычетом той давней заметки в Northern Echo, сыграет против меня. Однако Тейлору нравились кое-какие мои вещи в Sunday Times, написанные на другие темы, особенно история культуриста Чарльза Атласа, и он согласился дать мне аккредитацию. В течение нескольких летних недель мне было позволено наведываться в лондонскую штаб-квартиру Apple, которая располагалась на Сэвил-роу, 3, в георгианском особняке, казавшемся идеальным свидетельством маккартниевского хорошего вкуса.

К этому моменту, кроме вкуса, больше ничего здесь о нем и не напоминало. Джон и Йоко присутствовали почти каждодневно – они вели свою кампанию за мир из переднего офиса на первом этаже; Джордж и Ринго тоже заглядывали довольно часто. Но Пола не было и следа. Возмущенный тем, что Джон назначил Аллена Клейна менеджером Beatles, он вместе с Линдой уехал из Лондона, чтобы залечь на дно на своей шотландской ферме и записать первый сольный альбом. Хотя тогда я этого не осознавал, мне выпала возможность наблюдать в непосредственной близости распад Beatles.

Не прошло и нескольких месяцев с начала мрачного похмелья, которое мы привыкали называть “семидесятыми”, как мне позвонил Тони Брэйнсби, агент-фрилансер, известный своей напористостью и огненно-рыжей копной волос. Брэйнсби, который представлял сольного Пола Маккартни вместе с новой группой (вскоре получившей название Wings), спросил, не хочу ли я взять у Пола интервью для Sunday Times. Я отказался без всяких сожалений. Тогда и еще долгие годы впоследствии Beatles считались неизмеримо больше любого своего отдельного члена. Единственным информационным поводом, вызывавшим чей-либо интерес, было то, как скоро они снова соберутся вместе.

Работая на Sunday Times Magazine, я потом брал интервью у многих крупных фигур рока, кантри и блюза: Мика Джаггера, Боба Дилана, Эрика Клэптона, Beach Boys, Дэвида Боуи, Боба Марли, Элтона Джона, Джеймса Брауна, Стиви Уандера, Джонни Кэша, Рода Стюарта, Би Би Кинга, братьев Эверли, Дайаны Росс, Литтл Ричарда, Фэтса Домино, Fleetwood Mac, Ареты Франклин, Билла Хейли, – но поговорить с Полом мне так никто и не предложил, а сам я не рвался. Как и остальная пишущая братия, я чувствовал обиду за то, что он решил начать с нуля с новой группой – хуже того, на место Джона поставить Линду, – и вместе с остальными не собирался ему в этом потворствовать. У меня, как у первого официального рок-критика (ежедневной) Times, была масса возможностей пообщаться с ним во время пресс-конференций, перед выпуском альбомов Wings, но, так или иначе, этого не произошло. В 1973 году мне пришлось нехотя признать его триумф с Band on the Run, пусть даже некоторые рифмы – “And the county judge / held a grudge…” (“И окружной судья / был обозлен…”) – для человека, сочинившего “Penny Lane”, казались явным шагом назад.

В остальном я придерживался распространенного мнения, что Пол Маккартни превратился в самодовольную посредственность, сожалея при этом об утрате битловского волшебства и о все чаще одолевавших его сентиментальности и эксцентрике. Вскоре после выхода “Mull of Kintyre” я напечатал в Sunday Times Magazine сатирические стишки по этому поводу, последняя строфа которых отдает сегодня ужасающей безвкусицей:

Oh, deified scouse with unmusical spouse
For the cliches and cloy you unload
To an anodyne tune may they bury you soon
In the middlemost midst of the road^[2].

Можно ли было более радикально сжечь за собой мосты?

В 1979 году Sunday Times закрылась на год из-за профсоюзного конфликта, и я решил потратить это время на то, чтоб написать биографию Beatles. Друзья и коллеги убеждали меня не тратить время попусту: к тому моменту слова, написанные и сказанные о них, наверное, исчислялись уже миллиардами; все, что можно выяснить, явно было уже выяснено.

Я передал всем экс-битлам просьбу об интервью, но получил от всех четырех – через пресс-агентов – один и тот же ответ: чем разгребать прошлое, им было гораздо интересней заниматься своими сольными карьерами. По сути, они все еще пребывали (как мы тогда еще не научились говорить) в стадии отрицания того, что произошло с ними в шестидесятые, – своего опыта, который в конечном счете содержал больше чудовищного, чем волшебного. Отказ от Пола, полученный через Тони Брэйнсби, мог быть к тому же продиктован теми самыми недавними виршами в Sunday Times. Переговоры с Брэйнсби по телефону с каждым разом были все напряженней, пока однажды он просто не заорал: “Филип… пошел ты в жопу!” – и бросил трубку.

“Shout!” (“Кричите!”), свою готовую книгу, я сдал в издательство в конце ноября 1980 года, всего за две недели до того, как в Нью-Йорке убили Джона. После пяти лет, проведенных вдали от музыкального бизнеса, он только что выпустил новый альбом, Double Fantasy, и раздавал рекламные интервью направо и налево. Я специально сделал книгу с открытым концом на тот случай, если б он согласился побеседовать со мной для послесловия.

Я сумел-таки побывать в его квартире в “Дакота-билдинг” – но не при тех обстоятельствах, при которых надеялся. Когда весной следующего года книга вышла в Америке, я отправился в Нью-Йорк, чтобы показаться на телешоу Good Morning America. В эфире я сказал, что, на мой взгляд, Джон был не одной четвертью, а тремя четвертями Beatles. Йоко увидела трансляцию и позвонила мне прямо в студию ABC, чтобы сказать, что ей было “очень приятно” услышать мои слова. “Может быть, вы хотите приехать к нам, посмотреть, где мы жили”, – добавила она.