KNIGID.RU – Это разумно. Экстренная связь? Если мне нужно будет тебе что-то срочно сообщить?
Максим отрицательно покачал головой.
– Крайне нежелательно. Ты ж понимаешь, ты будешь на заметке совсем не у своих бывших коллег. Когда сюда, в Будапешт, придут те, что играют за чёрных – уж они-то постараются отследить все твои связи с заграницей… Хотя, впрочем, есть один вариант.
– Какой?
– Если ты на самом деле решишь, что некая проблема настоятельно требует моего вмешательства – моего и моих людей там, в Москве – то отправь в Вену по почте открытку. Текст не имеет значения, главное – напиши там свой обратный адрес и имя. Я пойму, что произошло нечто экстраординарное. И я пришлю к тебе человека, который возьмётся за это дело.
– Адрес в Вене?
Вместо ответа Максим, порывшись в своём бумажнике, протянул своему собеседнику визитную карточку.
– Это фирма, которой мы владеем – разумеется, через оффшорную компанию на Каймановых островах. Она реально занимается сдачей в аренду выставочных площадей – мы для этого купили небольшую галерею недалеко от Ринга. Весьма, я тебе скажу, прибыльная компания! – и Максим скупо улыбнулся.
– Хорошо. Думаю, этот адрес мне не понадобиться, но, как у вас говорят, запас беды не делает.
– Не чинит.
– Да, не чинит. Я неплохо говорю по-русски, только с идиомами иногда…
– Значит, договорились. Я оставлю тебе немного денег на оперативные расходы?
– Оставь, лишними не будут. – Взяв из рук Максима увесистый пакет, Лайош молча переложил его себе во внутренний карман пиджака, а затем спросил: – Как и когда ты выйдешь на связь?
– Через полгода. Сюда приедет мой человек, и одиннадцатого, двенадцатого и тринадцатого апреля он будет ждать тебя на террасе ресторана «Гундель» с полудня до часу. Он будет читать Гашека, «Бравого солдата Швейка». По-польски. Запомнил?
– Да, запомнил. К апрелю, я думаю, я уже буду в отставке. Что ещё делать отставнику, как не шататься по ресторанам?
– Кстати, раз уж зашла речь о ресторанах – не зайти ли нам в «Гундель»?
Лайош отрицательно покачал головой.
– Не стоит. Скверно готовят и плохое обслуживание. Пошли в метро, я свожу тебя в Буду, там, недалеко от Москва тер, есть чудесный ресторанчик, где подают отличную сегедскую уху.
– Халасле – не уха. Это рыбный суп.
Лайош едва заметно улыбнулся.
– Знаю, знаю… Настоящая уха может быть только в России… Ладно, вот и вход в метро. Давай осторожно, здесь скользкие ступеньки.
Два немолодых человека спустились на станцию метро «Сечени Фюрдо» и сели в смешной желтенький вагончик такого же, почти игрушечного, поезда «первой на европейском континенте» линии метро. Добравшись до будайской стороны, они с удовольствием пообедали на открытой террасе небольшого, но весьма уютного ресторанчика, отдав должное и халасле по-сегедски, и огненно-острому пёркёльту, и бутылочке пусть и немного по-крестьянски простого и непритязательного, но в то же время кружащего голову, лёгкого, терпкого, живого и насыщенно-яркого кёкфранкоша из Виллани.
Была уже середина октября, туристический сезон закончился – но погода в Будапеште была всё ещё по-летнему мягкой и тёплой. Впереди была зима, с её стылым колющим ветром с Дуная, пронизывающим до костей, впереди были холодные угрюмые рассветы декабря, серые блеклые дни в первые дни после Нового года – но всё это будет ещё не скоро. Пока же Будапешт купался в мягкой, едва заметной, дымке тёплой осени…
– Ну что ж, Лаци, спасибо за обед.
– Не за что. Тем более – пёркёльт был несколько жирноват.
Максим улыбнулся.
– Конечно, твоя жена приготовила бы лучше…
– Я и сам бы приготовил лучше. Помнишь, как я готовил гуляш в общаге?
– Помню. И всегда ругался, что в наших магазинах не купить паприки…
Они помолчали. Затем Лайош, прокашлявшись, спросил:
– Когда тебя ждать в следующий раз?
Максим грустно улыбнулся.
– Боюсь, что не скоро… У тебя будет много времени, чтобы достичь совершенства в кулинарии!
– Позавчера было ровно двадцать лет, как мы знакомы…
– Я помню.
– Двадцать лет мы были товарищами по оружию и просто хорошими друзьями…
– Друзьями мы останемся и дальше. Впрочем, как и товарищами по оружию.
– Ты понимаешь, что я имею в виду…
– Понимаю.
– Мы с тобой старые солдаты… Почему мы не удержали свои позиции?
Максим тяжело вздохнул.
– Потому что нельзя удержать позицию, когда Генеральный штаб уже запланировал твоё поражение.
Лайош спросил с горечью в голосе:
– Максим, скажи мне честно – тебе не кажется, что мы прожили свою жизнь напрасно?
Его собеседник скупо улыбнулся.
– Мы ещё её не прожили. Время покажет… И не спеши себя хоронить! Мы с тобой всё ещё живы – а это значит, что наши враги и дальше будут ночевать с пистолетами под подушкой… А канониры на их береговых фортах по-прежнему вынуждены будут спать стоя – с зажжёнными фитилями!
– Хорошо. – Лайош чуть заметно улыбнулся, а затем добавил. – Я буду ждать твоего человека. На новой позиции. Хотя я пока не знаю, смогу ли её удержать…
– Сможешь. Эту позицию выбираем уже мы сами – без всяких штабов. И победа или поражение на этой позиции – будет зависеть только от нас… А мы с тобой слишком старые и слишком опытные солдаты, чтобы проиграть!
Лайош кивнул.
– Хорошо. Я готов. – И, помолчав минуту, добавил: – Теперь нам будет трудно вот так запросто выпить бутылочку вилланьского кёкфранкоша…
– Ничего. Мы как-нибудь найдём способ, чтобы это сделать. – Максим посмотрел на часы, и, вздохнув, сказал: – Мне пора. Самолёт через полтора часа. А ещё ехать через весь Будапешт…
– Счастливого пути. До встречи!
– Будь здоров, Лаци! До видзення, как говорят наши польские друзья!
Они обнялись, после чего Максим, вскинув руку, остановил такси. Открыв переднюю дверь, он бросил таксисту «Ферихедь!», и, обернувшись, сказал с улыбкой:
– Не кисни! Очень скоро я надеюсь снова попробовать твоего гуляша – такого же, как двадцать лет назад. Тренируйся!
Больше они так никогда и не встретились…
Глава первая
Вот черти! «Таких букв нет в польском алфавите»! Можно подумать, все буквы их номеров, взятых из их алфавита, есть в нашем! Дискриминация по филологическому принципу – им на номерах на латинице к нам можно, а вот нам с кириллическими буквами на номерах – к ним никак нельзя! Суки…
А ведь так хорошо всё начиналось! «Копейку» хлопцы из соседнего гаража довели до идеального состоянии, техосмотр – Техосмотр! – был пройден без сучка и задоринки, полторы тысячи евро командировочных из кассы получены, гостиницы заказаны, люди предупреждены… И на тебе!
Стражи граничны бегают, суетятся, звонят в Люблин и Варшаву… Пятый пункт семьдесят первого артикула их Дорожного кодекса, видите ли, не позволяет им впустить в Польшу этот самоход – «бо у пана бардзо стары бляхи». Старые. Не спорю. Получены в одна тысяча девятьсот семьдесят четвертом году – сиречь, автомобиль обрёл их при рождении. И с ними этот экипаж прожил всю свою жизнь! Сначала – колеся по славному городу Ковелю и его окрестностям, потом с этими чёрными номерами сей самоход проделал трудный путь через всю Украину, с ними же совершил марш-бросок до Берлина (девять лет назад эти номера были вполне законными для великогерманского Рейха, а сегодня не годятся даже для Польши – ну ты подумай!), на них объездил всё Подмосковье, за последние пять лет избороздил всю Белоруссию вдоль и поперёк – и тут бац! Польская засада!
Хорошо хоть, «шенгенка» многократная, если сейчас обратно попрут (а попрут однозначно, к бабке не ходи) – можно будет, сменив номера, послезавтра снова стартануть. Но уже не будет того драйва… Ладно, вон идёт тот хорунжий, который номера фотографировал, сейчас будет объяснять, что они ни в чём не виноваты. Засранцы…
– Пше прошам пану, але не можно. Зазвонили до Варшавы, але ниц не могем зробичь. Тшеба с повротем… – И виновато так смотрит, взглядом побитой собаки.
Одиссей махнул рукой.
– Ладно. Три часа уже простоял, чёрт с вами. По какому коридору я могу вернуться назад?
Воспрявший духом хорунжий (с ним Одиссей час назад яростно изругался вдрызг, пообещав тому все кары небесные и гнев высших польских бюрократов, всуе помянув и Радослава Сикорского[3], и Богдана Клиха[4]) старательно объяснил схему объезда терминала – и Одиссей, плюнув с досады, сел в «копейку» и, назло полякам врубив музыку на полную (очень кстати в магнитоле стоял диск Игоря Сивака, его альбом «Нехолодная война»), развернулся на пятачке у будки польских пограничников, газанул до пола и, пугая польских таможенников воинственными аккордами пронзительно-искренней, по-настоящему военной, песни «Слушать в отсеках», отправился на восток – к алеющему в полусотне метров белорусскому флагу.
Ладно, чёрт с ним, поменяем номера – раз старые советские так напрягают этих чёртовых ляхов. С первого раза не получилось пересечь границу – что ж, получится со второго!