– Ну, есть кой-какая мелочь. Только уж в ту ночлежку не сунусь. Народец там – со здешним не сравнить. На улице переночую. Дождя вроде нет.

Элизабет пронзительно мяукнула.

– Так тебе и надо! – в сердцах рявкнул Питер. – Сотню раз говорил, не суйся под ноги, никто тебе на лапу не наступит!

По правде говоря, Питера разбирала злость на самого себя. По совсем, казалось бы, непонятной причине его мысли упорно тянулись к Илфордскому кладбищу, в отдаленном уголке которого была погребена та хрупкая и нежная, чьи слабые легкие оказались совершенно не способны вдыхать туманный лондонский воздух; а над нею в той же земле лежал еще более крохотный, еще более хрупкий осколок человечества, нареченный в честь единственного мало-мальски путёвого родственника Томасом – именем довольно обыденным, как Питер не раз про себя отмечал. Во имя здравого смысла, какое отношение имел усопший и погребенный Томми Хоуп к тому, что происходило сейчас? Все это – чистейшие сантименты, а сантименты были крайне ненавистны мистеру Питеру Хоупу. Не он ли строчил бесчисленное множество статей, в которых изобличал пагубное влияние сантиментов на нынешнее время? Не он ли клеймил их всякий раз, когда обнаруживал в пьесе или в книге? И все же иногда ум Питера Хоупа пронзало подозрение: что, если, несмотря на свои убеждения, он и сам не чужд некоторой сентиментальности? Тому были свидетельства. Страх, что так и есть на самом деле, всякий раз выводил Питера Хоупа из себя.

– Подожди меня здесь, я скоро вернусь, – буркнул он, хватая изумленного Томми за шерстяной шарф и вытягивая на середину комнаты. – Сиди и не вздумай двигаться с места!

И Питер удалился, громко хлопнув дверью.

– По-моему, он малость спятил, а? – заметил Томми, обращаясь к Элизабет, как только на лестнице затих звук шагов Питера.

Многие имели обыкновение обращаться к Элизабет. В ней было нечто, располагавшее к общению.

– Ну что ж, бывает, – бодро заключил Томми, усевшись, как и было предписано.

Прошло минут пять, а может, и десять. И вот появился Питер в сопровождении дородной, невозмутимого вида особы, которой – в том можно было не сомневаться, судя по ее виду, – чувство изумления органически не было (и никогда не будет) свойственно.

Томми поднялся.

– Вот… то, о чем я вам говорил, – сказал Питер.

Поджав губы, миссис Постуисл еле заметно покачала головой. С подобным незлобивым пренебрежением она обычно взирала на деяния человеческие.

– Понятно, – сказала миссис Постуисл. – Как же, помню, видала ее там… по крайней мере, тогда она явно выглядела девицей. Куда подевалась твоя одежда?

– Она была не моя, – последовал ответ Томми. – Мне миссис Хэммонд одолжила ее на время.

– А это, что ли, твое? – спросила миссис Постуисл, указывая на синюю шелковую блузу.

– Ага.

– И надевалось это с чем?

– С трико. Только его давно уж нет.

– А почему из акробаток ты подалась к миссис Хэммонд?

– Так вышло. Из-за травмы.

– Это где ж случилось?

– В труппе Мартини.

– А до него?

– Да много всяких трупп было!

– Тебе кто-нибудь говорил, кто ты, парень или девица?

– Никто из тех, кому можно верить. Одни так говорили, другие этак. Смотря по тому, что им требовалось.

– Сколько тебе лет?

– Не знаю.

Миссис Постуисл повернулась к Питеру, который стоял, позвякивая ключами.

– Что ж, наверху есть свободная кровать. Вам решать.

– Меньше всего мне хотелось бы выглядеть идиотом, – заметил Питер, понизив голос до доверительного шепота.

– Воистину достойная цель для того, кто способен этого избежать, – согласилась миссис Постуисл.

– Как бы то ни было, – продолжал Питер, – на одну ночь можно рискнуть. А завтра обмозгуем, как быть дальше.

Упоминание «завтра» всегда сулило Питеру удачу. Стоило ему произнести это магическое слово, как у него неизменно поднималось настроение. Вот и теперь, когда он повернулся к Томми, на его лице выразилась уверенность, исключавшая всякие колебания.

– Отлично, Томми, – изрек мистер Хоуп, – сегодня ты можешь переночевать у меня. Отправляйся с миссис Постуисл, она покажет тебе твою комнату.

Черные глазки сверкнули.

– Вы меня испытать хотите?

– Мы поговорим обо всем этом завтра.

Черные глазки померкли.

– Слушайте, это не по совести, вот что я вам скажу.

– О чем ты? Что не по совести? – воскликнул Питер в недоумении.

– Вы меня хотите в тюрьму отправить.

– В тюрьму?!

– Ну да! Вы зовете это школой, я знаю. Не вы первый такие штуки проделываете. Так не пойдет. – Ясные черные глазки сверкнули негодованием. – Я никому ничего плохого не делаю. Я работать хочу. И могу себя прокормить. Мне не привыкать. Кому какое дело?

Если бы ясные черные глазки не утратили негодующего выражения, тогда и Питер Хоуп не утратил бы здравый смысл. Однако Судьба распорядилась так, чтобы внезапно глазки исторгли бурные слезы. И при виде этих слез здравый смысл Питера удалился, посрамленный, из комнаты, что и положило начало многим последующим событиям.

– Ну вот, глупости… – произнес Питер. – Да пойми же ты, мне и в самом деле надо тебя испытать. Ведь ты хочешь работать у меня. Потому я и сказал, что все подробности мы обсудим завтра. Ну же, экономки не должны плакать.

Залитое слезами личико вскинулось.

– Это правда? Честное-благородное слово?

– Честное-благородное. А теперь ступай и умойся. После подашь мне ужин.

Странноватое существо, все еще хлюпая носом, поднялось.

– Значит, кормежка, постель и шесть пенсов в неделю?

– Ну да, ну да! На мой взгляд, условия приличные, – согласился Питер Хоуп, подводя итог. – А как вам, миссис Постуисл?

– Прибавьте к этому платье… ну или брючный костюм, – вставила миссис Постуисл. – Это уж как водится…

– Да, разумеется, если так положено, – согласился мистер Питер Хоуп. – Шесть пенсов в неделю плюс одежда.

Теперь Питеру в компании с Элизабет пришлось ждать возвращения Томми.

– Как бы я хотел, чтобы это оказался мальчик, – сказал вслух Питер. – Видишь ли, всему виной туманы. Ах, если б у меня были средства отправить его лечиться!

Элизабет задумчиво внимала. Дверь распахнулась.

– Вот это уже лучше, – произнес мистер Питер Хоуп, – много лучше! Клянусь, ты выглядишь вполне прилично.

Стараниями практичной миссис Постуисл обе стороны в конце концов сошлись на длинной юбке; выше прикрывала наготу широкая шаль, со знанием дела обмотанная вокруг фигуры. С придирчивостью истинного джентльмена Питер осмотрел руки Томми и удовлетворенно отметил, что в чистом виде они выглядят весьма ухоженными.

– Дай-ка мне свой картуз, – сказал Питер и, забрав, зашвырнул его в горящий камин. Картуз ярко вспыхнул, распространяя странные ароматы. – Там в прихожей у меня висит дорожное кепи. Можешь пока поносить. Вот тебе полсоверена, купи мне холодного мяса и пива к ужину. Все остальное, что потребуется, найдешь либо в том буфете, либо на кухне. Не приставай с бесконечными расспросами и старайся не шуметь.

С этими словами Питер вернулся к прерванной работе.

– Насчет полсоверена – это прекрасная мысль, – проговорил он. – Теперь, вот увидишь, «мастер Томми» нам докучать не будет. Вот уж безумие – в мои-то годы превратиться в няньку!

Перо Питера царапало бумагу, разбрызгивая чернила. Элизабет не сводила глаз с двери.

– Прошло четверть часа, – сказал Питер, взглянув на часы. – Что я тебе говорил!

Статья, над которой корпел Питер, начинала ему докучать.

– Нет, все-таки почему он отказался от шиллинга? Лукавство! – заключил Питер. – Чистое лукавство. Элизабет, старушка, мы вышли из этой оказии с наименьшими потерями. Насчет полсоверена – идея прекрасная. – Тут Питер издал смешок, встревоживший Элизабет.

Но все же удача была не на стороне Питера в тот вечер.

– У Пингла все распродано! – сообщил явившийся с покупками Томми. – Пришлось идти к Боу на Фаррингдон-стрит.

– Угу! – отозвался Питер, не поднимая глаз.

Томми продефилировал в маленькую кухоньку за спиной мистера Хоупа. Питер продолжал быстро строчить, стараясь наверстать упущенное время.

– Отлично! – бормотал он, сам себе улыбаясь. – Ловко я выкрутил фразочку. Ужалит как надо!

И пока он так писал, а невидимый Томми бесшумными шагами блуждал из комнаты в кухню и обратно, весьма любопытное чувство овладело Питером Хоупом: ему представилось, что он уже много лет как болен и, как ни удивительно, сам этого не замечал; но вот теперь наконец начинает приходить в себя и постепенно узнавать все, что окружает его. Вот она, его продолговатая, обшитая дубовыми панелями, обставленная добротной мебелью, наполненная достоинством и покоем прошлых лет комната, – эта скромная, милая комната, в которой он жил и работал больше чем полжизни: как он мог забыть ее? Теперь, точно старый друг после долгой разлуки, она встречала Питера веселой улыбкой. Потускневшие фотографии застыли в деревянных рамках на каминной полке, среди них – лицо той нежной, хрупкой дамы со слабыми легкими.

– Господи боже мой! – проговорил мистер Питер Хоуп, отодвигаясь от стола. – Тридцать лет миновало. Как бежит время!.. Это что же, получается, мне уже…

– Вы пиво любите с пеной или как? – раздался голос Томми, терпеливо ждавшего соответствующих распоряжений.

Стряхнув с себя наваждение, Питер принялся за ужин.

---