Она чуть было не добавила: «И не сиди тут долго, простудишься». Ветерок казался прохладным, а парень сидел в расстегнутой рубашке навыпуск и старых джинсах с подвернутыми штанинами, открывающими узкие щиколотки. Стоптанные теннисные тапочки он надел на босу ногу, видимо, второпях. Лежал, а потом выбрался из постели, чтобы вдохнуть привычный горький яд. Много курит, очень много. Зависимый. С кучей дурных привычек… Стоп! Стоп! Прекрати немедленно!

– Так ты Алексей или Александр?

– Александр. – Выпуская дым из ноздрей, он щурился, что придавало ему вид усталый и высокомерный, как у актера, обремененного славой. – Мою добрую матушку во время беременности угораздило подпасть под очарование личности Александра Македонского, так что участь моя была решена.

– В самом деле? – Вера невольно улыбнулась. – В наше время стало модным перекраивать имена на иностранный манер. Русские говорят Саша, англичане и американцы Алекс.

– Вообще это имя происходит от греческих слов, «алекс» – защитник и «андрос» – мужчина, – заметил он, немного помолчав. – Так что я не возражаю ни против Алекса, ни против Саши.

– Защитник, – повторила она. Просто вырвалось.

Он мгновенно уловил сарказм. Кивнул с преувеличенным раскаянием.

– Знаю, я не произвожу впечатление сильного мужчины.

– И, похоже, гордишься. Ладно. Меня это не касается.

Он молча смотрел на нее, не делая ни малейших попыток оправдаться. И Вера вдруг почувствовала себя круглой дурой. Вот так, ни с того ни с сего. Стоит тут посреди кухни в домашнем халате и препирается с любовником младшей сестры – фу! Одновременно пришло прозрение: он действительно только что выбрался из постели. Выбрался, почувствовав страстное желание выкурить сигаретку, а желание это, как правило, появляется у мужчин после бурного секса. Если бы она легла спать в обычное время, то имела бы счастье насладиться звуками джунглей, но засидевшись допоздна в библиотеке, за плотно закрытой дверью, с окнами на оживленный проспект, банально все пропустила. Повезло.

Назавтра, отчитав две пары в Историко-архивном институте, Вера вернулась пораньше домой с твердым намерением заняться уборкой и другими делами, которые накопились за последнюю неделю, прожитую как в кошмарном сне. Так. Первым делом загрузить стиральную машину. Перевернув корзину, она вытряхнула все тряпье на кафельный пол и принялась сортировать по цвету. Под руку ей попалась синяя клетчатая рубашка Алекса. Рефлекторным движением Вера отбросила ее, как мерзкое насекомое, но продолжала сидеть на корточках, не спуская с рубашки глаз.

Медленно протянула руку. Коснулась плотной байковой ткани, смягченной многократными стирками. Погладила клапан кармана. Отвернулась. Немного посидела, разглядывая узор на кафельной плитке, потом решительно взяла рубашку в руки, встряхнула, развернула, расстелила на коленях и принялась внимательно изучать. Ей было стыдно и противно, но заставить себя оторваться от этого занятия она не могла.

Воротничок вытерся на сгибе и размахрился на уголках. Манжеты тоже выглядели потрепанными. Верхняя пуговица отсутствовала. Покраснев до ушей, Вера поднесла скомканную рубашку к лицу и осторожно потянула носом. Да, этот запах… запах мужчины. Не пота и не грязи, потому что при всех своих недостатках он чистоплотен, а именно мужской кожи с легкой примесью почти выдохшегося аромата туалетной воды.

Нет, нет, сейчас главное не думать. Не думать о том, что все они в конце концов оказываются ничтожествами… мелочными, примитивными существами с колоссальными запросами и непомерными амбициями. Недостойные мысли среднестатистической разведенки, склонной во всех своих неудачах винить кого угодно, только не себя.

Неловкими, торопливыми движениями, каждое из которых выдавало скрытое раздражение, она затолкала в барабан все майки, фуфайки, пижамки, и, немного помедлив, отправила туда же вывернутую наизнанку клетчатую рубашку. А потом часа два или три скребла, мыла, чистила без остановки, пока в замке входной двери не защелкал ключ, возвещая о прибытии еще как минимум одного обитателя коммуналки, в которую превратилась уютная, благоустроенная четырехкомнатная квартира на Олимпийском проспекте. Стараясь не прислушиваться к звукам, доносящимся из коридора, Вера сосредоточенно терла губкой варочную поверхность газовой плиты. Но она, конечно, уже догадалась, кто пришел.

– Добрый вечер.

Сдвинув крышку с пластикового контейнера в углу, Алекс пересыпал туда картошку из сетки (интересно, кто его надоумил… неужели сам?..), затем обернулся и, встретившись взглядом с обомлевшей Верой, широко улыбнулся.

– Я взял четыре килограмма. Хватит до выходных?

Она перевела дыхание.

– Мытая?

– Конечно.

– Красная или белая?

Алекс нахмурился. Посмотрел на картошку.

– Красная.

– В следующий раз бери белую.

Он кивнул, не переставая улыбаться.

– Слушаюсь, мэм.

Вера обратила внимание на белизну его зубов, какой мог похвастать не всякий курильщик со стажем, на стрижку – он явно побывал в парикмахерской, – и тут же вспомнила, что сама стоит перед ним в замызганном переднике, вспотевшая, растрепанная, и пахнет от нее, на минутку, отнюдь не розами. Она почувствовала, что краснеет. К счастью, Алекс быстро сообразил, что сейчас не самое удачное время для флирта и нашел себе какое-то занятие в их с Ариной комнате.

Ужинали, как обычно, порознь. Накрыв на стол, Вера положила себе немного салата, кусок хлеба, куриную грудку и ушла с тарелкой в свою комнату. По телевизору как раз начинался фильм «Крылья голубки», который она давно мечтала посмотреть. Хитренькая красотка Кейт едва успела изложить своему возлюбленному план охмурения состоятельной, смертельно больной американки, как дверь приоткрылась, и младшая сестричка спросила с невинной улыбкой:

– Я не помешаю?

Вера молча уставилась на нее.

– Ну, в общем, – Арина стиснула пальцы, – я только хотела узнать, почему ты нас игнорируешь.

– Ты думаешь, это демонстрация презрения? Ничего подобного. Просто кухонный стол слишком мал для четверых. Когда приедет Данька, все равно придется есть по очереди. Я решила начать прямо сейчас. Это понятно?

– Понятно, – пробормотала Арина и вышла вон с окаменевшим лицом.

Застав его за мытьем посуды, Вера едва удержалась от ядовитой реплики. Что, у ее высочества очередной приступ нарциссизма? Прочитав ее мысли, Алекс как ни в чем не бывало пояснил:

– Арина расстраивается из-за того, что вы никак не можете привыкнуть к моему присутствию. Я объяснил ей, что это нормально, чужой человек в доме не может не напрягать, но решить жилищную проблему прямо сейчас я не могу. То есть могу, но Арину этот вариант не устраивает.

– Что за вариант? – поинтересовалась Вера с прохладцей.

– Временно пожить с моими родителями.

– У них большая квартира?

– Двухкомнатная улучшенной планировки.

– Это неудобно.

– Согласен. Потому и не настаиваю.

– А где ты жил до того как… – Она прикусила губу.

– До того, как поселился у вас? – пришел на помощь Алекс. – У подруги.

Веру слегка передернуло. Вот, значит, как. Из постели в постель. Он спокойно смотрел на нее, не опуская глаз. Вот черт! Напрашивается на нравоучение? С каким удовольствием она влепила бы сейчас со всего размаху по этому дерзкому лицу! Дерзкому и равнодушному. Пора спасаться бегством…

– Можешь говорить мне «ты», – сказала она, отворачиваясь. – Не хватало еще в собственном доме чувствовать себя кандидатом наук.

– Вера. – Впервые он назвал ее по имени. – У вас прекрасная библиотека. Могу я поработать там?

Она удивилась, но для отказа не было причин. Поработать… Это что же за работа такая? Пишет диссертацию? Или занимается самообразованием?

Наутро, когда все уже разошлись, она заглянула в библиотеку и увидела на столе «Закат Европы» Шпенглера, ощетинившийся кучей закладок. Рядом лежал совершенно незнакомый ноутбук. Стараясь не думать о том, как называется подобное поведение, Вера протянула руку и через минуту уже сидела перед мягко светящимся экраном. Ее даже пот прошиб от волнения. Открыла первую попавшуюся папку на рабочем столе, в ней первый попавшийся файл. Дневник?.. Глава из романа?..

Глаза ее торопливо перебегали со строчки на строчку:

«Бывают ночи, когда уснуть невозможно. Звезды небесные заглядывают в окна, подмигивают, покатываются со смеху. Тишина такая, что хочется разорвать ее криком. Убедиться в том, что я есть, я живой. Хотя что значит «живой»? И что значит «не живой»? В какой момент одно переходит в другое?

Бывают ночи, когда смерть подходит вплотную. Склоняется к самому лицу, и даже не открывая глаз, ты знаешь о том, что она здесь, и чувствуешь ее ледяное дыхание. Тогда собственная конечность осознается с особенной ясностью. А вместе с ясностью приходит понимание: бояться нечего, смысла нет. Щелчок выключателя – и тебя нет. Как не было никогда раньше. Все просто.

---