От Лукова с любовью

Мариана Запата

Mariana Zapata

FROM LUKOV WITH LOVE

Copyright © 2018 Mariana Zapata

© 2018 Mariana Zapata

© Наумова И., перевод на русский язык, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Моей лучшей подруге и вообще – лучшей из всех, кого я знаю, моей маме, поистине классной женщине

Глава первая

Грохнувшись на задницу пять раз подряд, я решила, что пора закругляться.

По крайней мере, на сегодня все.

Еще пару часов многочисленных падений моя задница может стерпеть и завтра. Точнее, могла бы, если б я, черт побери, поняла, что делаю неправильно. Уже второй день я не могла нормально приземлиться после проклятого прыжка.

Переворачиваясь на ягодицу, которая больше всего пострадала от падений, я в отчаянии выдохнула, едва сдерживаясь, чтобы не выругаться – хотя больше всего мне хотелось заорать «сукин ты сын». Я запрокинула голову к потолку и в ту же секунду осознала свою ошибку, потому что помнила, что свисает с потолка куполообразного строения. В принципе то же, что маячило у меня перед глазами последние тринадцать лет.

Баннеры.

Баннеры, свисающие со стропил.

Баннеры с одним и тем же дурацким именем на них.

ИВАН ЛУКОВ. ИВАН ЛУКОВ. ИВАН ЛУКОВ.

И снова: ИВАН ЛУКОВ.

Были и другие имена, по праву находившиеся рядом, – другие несчастные души, партнером которых он был много лет, но именно его имя неизменно бросалось мне в глаза. Не потому, что он делил фамилию с дорогим мне человеком, а потому, что его имя напоминало мне о самом Сатане. Я была совершенно уверена, что родители усыновили его прямиком из ада.

Но в тот момент ничто больше не имело значения, кроме этих свисающих с потолка шпалер.

Пять голубых баннеров, каждый из которых свидетельствовал о выигранном им национальном чемпионате. Два красных баннера за два чемпионата мира. Два бледно-желтых баннера за две золотые медали. Один серебристый баннер в честь его единственной серебряной медали, взятой на чемпионате мира, которая теперь лежала в наградном ящичке на входе в здание.

Фу. Выскочка. Мудак. Придурок.

И слава богу, блин, что там не было баннеров за каждый его кубок или каждое соревнование, в которых он одерживал победу на протяжении долгих лет, иначе весь потолок был бы завешан разноцветными баннерами и мне пришлось бы блевать каждый день.

Столько баннеров… и ни одного с моим именем. Ни единого. Неважно, как упорно я трудилась, как старательно тренировалась, все это было неважно. Потому что никто не помнит о том, кто стоит на втором месте, если только ты – не Иван Луков. А я им не была.

Зависть, на которую я не имела права, но которую не могла оставить без внимания, пронзила меня прямо в грудь, и мне стало противно. Офигительно противно. Волноваться из-за того, что делают другие, – пустая трата времени и сил, я поняла это еще ребенком, когда видела красивые костюмы и новые коньки у других девочек. Завидовать и обижаться – удел тех, кому больше нечего делать, вот так-то. Я это знала. Если тратить время на сравнения с другими, не получится стать успешным. Это я тоже знала.

И мне никогда не хотелось быть таким человеком. Тем более такой дурой. Я бы лучше унесла эту трехсекундную зависть с собой в могилу, чем рассказала бы кому-то, как на меня действуют эти баннеры.

Напомнив себе об этом, я перевернулась на колени, чтобы больше не видеть дурацких тряпок.

Шлепнув руками по льду, я заворчала, подтянув под себя ноги – удерживать равновесие на коньках было моей второй натурой, – и наконец встала. Снова. В пятый, мать твою, раз меньше чем за пятнадцать минут. Слева все болело – тазовая кость, ягодица и бедро, а днем позже будет болеть еще сильнее.

– Вот херня, – пробормотала я себе под нос, чтобы никто из девчонок, катающихся вокруг, не услышал. Меньше всего мне хотелось, чтобы одна из них нажаловалась на меня администрации. Снова. Маленькие стукачки. Как будто они не слышали мат в телевизоре, на улице или в школе.

Стряхнув с бока лед, оставшийся после падения, я сделала глубокий вдох, втягивая вспыхнувшее в теле разочарование во всем – в себе, в своем теле, в своем положении, в своей жизни, в других девушках, рядом с которыми, черт побери, даже ругаться нельзя, и особенно в сегодняшнем дне. Мало того, что я проспала и не смогла приземлиться после прыжка, на работе я дважды пролила кофе себе на юбку, чуть не сломала коленную чашечку, пока открывала дверцу машины, а теперь еще и вторая долбаная тренировка подряд…

Если воспринимать жизнь как грандиозный замысел, тот факт, что я не смогла приземлиться после прыжка, который делала уже на протяжении десяти лет, ничего не значит. Об этом легко забыть. Просто неудачный день. Очередной неудачный день. Ничего сверхъестественного. Всегда найдется что-нибудь похуже, что в теории могло бы произойти, а когда-нибудь, в один день, и произойдет. Легко принимать все как должное, когда думаешь, что у тебя есть все.

Но когда начинаешь принимать как должное самые основополагающие вещи, жизнь решает напомнить тебе о том, что ты – неблагодарная идиотка.

А сегодня я считала само собой разумеющимся, что приземлюсь после тройного сальхова^[1], прыжка, который исполняю уже десять лет. Это не самый простой элемент в фигурном катании – перед тем как оторваться от земли, нужно отъехать назад на заднем внутреннем ребре конька, а потом сделать три оборота. И при этом фигуристка, сделав мах другой ногой, должна приземлиться на эту же ногу, на заднее наружное ребро конька – но, безусловно, таких трудностей, как сегодня, у меня и в помине не было. Обычно сальхов я исполняла с легкостью.

Но, видимо, не сегодня и не вчера.

Прижав тыльные стороны ладоней к векам и надавив на них, я глубоко вдохнула, а потом медленно выдохнула, вращая при этом плечами. Нужно успокоиться и просто пойти домой. Утро вечера мудренее.

И ведь не то чтобы я собираюсь в ближайшее время участвовать в соревнованиях, – напомнила моя практичная, но абсолютно мудацкая часть мозга.

Как и всякий раз, когда я думала об этом «потрясающем» факте, у меня свело живот от праведного гнева… и чего-то еще, что было ужасно похоже на безысходность.

И я точно так же затолкала эти эмоции глубже, глубже, глубже, так глубоко, что их нельзя было ни увидеть, ни потрогать, ни понюхать. Они были бесполезными. Я это знала. Совершенно бесполезными.

Я не сдамся.

Сделав еще один вдох и выдох и неосознанно потерев ноющую ягодицу, о чем забыть было труднее всего, я в последний раз за день окинула взглядом каток. Видя девушек гораздо моложе меня, все еще продолжающих тренироваться, я снова насупилась. На катке было три девушки примерно моего возраста, а другие казались еще подростками. Может, они были не слишком хороши, по крайней мере не так хороши, как я в их возрасте, но тем не менее. У них впереди была вся жизнь. Только в фигурном катании и, может, в гимнастике вас могут считать старой в двадцать шесть лет.

Да, нужно пойти домой и лечь на диван у телевизора, чтобы покончить с этим проклятым днем. Ничего хорошего у меня никогда не получится, если я буду упиваться жалостью к себе. Ничегошеньки.

Мне понадобилось не более двух секунд, чтобы, лавируя среди других спортсменов на льду и объезжая их, добраться до низкого бортика по периметру катка и ни в кого не врезаться. На том самом месте, где я всегда оставляла чехлы от коньков, я их и нашла и, прежде чем шагнуть на твердую землю, натянула на прикрепленные к ботинкам широкие четырехмиллиметровые лезвия.

Я старалась не обращать внимания на то, что ощущение скованности, опоясывающее грудь, не было просто сильным разочарованием от того, что я так часто падала. А может, и было.

Я была не готова поверить в то, что, скорее всего, попусту трачу время, дважды в день посещая Ледяной дворец спорткомплекса Луковых в надежде однажды снова принять участие в соревнованиях. Потому что сама мысль о том, чтобы отступить, казалось, означала, что последние шестнадцать лет моей жизни были потрачены впустую. Что меня практически лишили детства из-за какой-то ерунды. Что я пожертвовала общением и нормальной человеческой жизнью ради своей мечты, которая когда-то была такой огромной, что ничто и никто не мог отнять ее у меня.

Что моя мечта выиграть золотую медаль… хотя бы на чемпионате мира, даже на национальном чемпионате… не раскололась вдребезги на мельчайшие частички размером с конфетти, за которые я по-прежнему цеплялась, несмотря на то, что в глубине души понимала: все это скорее причиняет мне боль, чем помогает.

Нет.

Но от всех этих мыслей и сомнений у меня почти ежедневно болел живот и меня время от времени тошнило.

Мне нужно расслабиться. Или, может, помастурбировать. Что-то из этого должно помочь.

Дрожа от паршивого ощущения в животе, я обошла каток и, затерявшись в толпе, пошла дальше по коридору, ведущему к раздевалкам. Вокруг катка на бортике висели родители и дети, готовые к вечерним занятиям, тем самым занятиям, которые я начала посещать в девять лет, пока не перешла в небольшую группу и не стала брать частные уроки у Галины. Старые добрые времена.