– Коли быстрее, я уколов жутко боюсь, – признался капитан.

Я уколола чуть ниже татуировки – горы, небо, птицы какие-то и надпись внизу полукругом – «Афган – 87». На лице капитана не дрогнул ни один мускул, ну, еще бы! Не даром же меня прозвали «руки ангела» за мое умение ставить уколы безболезненно и незаметно. Чем, собственно, и горжусь.

– Все, одевайтесь. А правда, что вы в Чечню просились?

– Что я – мальчик, проситься? Это моя работа, я должен – я делаю, такое уж у меня правило.

Он оделся и пошел к выходу, задержавшись в дверях:

– Ну, прощай, ласточка! А, кстати, ты это правильно сказала – настоящие мужики только в армии.

Дверь за ним давно закрылась, шаги отзвучали в коридоре, а я все стояла у окна, сняв синюю шапочку, и ждала, когда же он выйдет во двор, чтобы еще хоть несколько минут посмотреть на этого человека. Зачем – даже не скажу, не знаю… Капитан Кравченко. Мой капитан Кравченко. Мой – потому что уже тогда я твердо знала, что так и будет.

У крыльца был припаркован «газик», около которого курили двое военных. Один, наголо бритый, облокотившись на капот, разглядывал что-то на асфальте, другой, светловолосый, невысокий, кидал семечки налетевшим прямо ему под ноги наглым госпитальным голубям. Кравченко подошел к военным, они оживились, похлопали его по плечу, сели в «газик» и укатили. Черт возьми, даже не оглянулся… И почему ласточка, интересно?..

Через неделю я уже и думать забыла о капитане, только один раз мне приснилась почему-то его татуировка – горы, небо, птицы…

В мой выходной, совпавший с субботой, мы с подругой Юлькой сидели в кафе, отмечая ее повышение по службе – подругу назначили начальником отдела в налоговой инспекции. Честно сказать, если бы я была более закомплексована, чем я есть, то ни за что не пошла бы куда-то в людное место с такой женщиной, как Юлька. Ее финансовое положение было куда как лучше моего, одета она всегда была дорого и модно, и вообще яркая и красивая, притягивающая к себе внимание девица. На ее фоне я выглядела девочкой-простушкой, но мне на это всегда было наплевать. Юлька, кстати, тоже этого не замечала, мы дружили много лет, делились всеми секретами и тайнами, и людей ближе у нас не было.

Наш столик находился в самом углу зала, мы потягивали вино, болтали, словом, расслаблялись. Юлька сидела в картинной позе, закинув одну ногу на другую, оглядывала зал в поисках «чего-нибудь подходящего», как она сама обычно выражалась. Подходящего не было – практически все мужчины сидели с дамами, а потому ловить моей красавице-подруге было нечего.

– Что, никого? – сочувственно спросила я, с улыбкой глядя на нее.

Но и это не расстроило кудрявую, рыжеволосую Юльку:

– Ой, да просто не мой день! – она подмигнула мне и потянулась за бутылкой.

Где-то между третьим и четвертым бокалами мне стало как-то не по себе, я обернулась и увидела, что за столиком в нише напротив сидят трое мужчин и разглядывают нас. Один из них – Кравченко. Я чуть под стол не упала от изумления – вот уж неожиданность! Пока соображала, что делать и как себя вести, Кравченко поднялся и подошел к нам.

– Гуляем?

– Да. Здравствуйте, товарищ капитан.

– Вот и мы тоже гуляем. Пойдем, познакомлю с друзьями. Можешь подругу с собой взять, – предложил он.

– Неудобно, – заманерничала Юлька, окинув компанию беглым взглядом и поняв, что и там ловить нечего – военные никогда не привлекали ее ни зарплатой, ни длительными командировками, ни постоянной бытовой неустроенностью. – У вас своя компания, мы помешаем…

– Вот только фасону такого не надо! – попросил Кравченко. – Приглашают – иди.

Видимо, в моих глазах читалось желание присоединиться, и Юлька не смогла отказать мне в этом. Мы пересели за их стол. Кравченко стал знакомить нас с присутствующими:

– Прошу любить и жаловать – мои друзья…

– Капитан Рубцов, можно просто Серега, – отрекомендовался бритый наголо.

– А я – капитан Лещенко, можно без церемоний – Леший, и все, – весело посмеиваясь, сказал светловолосый.

– А это… – замялся Кравченко, глянув на меня. – Слушай, а ведь я даже не спросил твое имя, ласточка…

– Зовите меня просто – госпожа Стрельцова, – засмеялась я. – А я буду звать вас товарищ капитан, потому что вы тоже не представились.

– Алексей, Леха. Как удобнее, так и зови.

– А я – Марьяна. Моя подруга Юлия.

– Вот и прекрасно! Девочки дорогие, скрасьте вечер трем одиноким воякам, которые… – начал было Леший, но Кравченко перебил:

– Цыц! Не пугай детей!

– Обижаете, товарищ капитан! Давно уже не дети! – фыркнула Юлька.

Внимательно глядя ей в глаза, от чего моя подруга вдруг сделалась меньше ростом, Кравченко тихо спросил:

– Тебе сколько лет было в восемьдесят седьмом?

– Четырнадцать… А что?

– А то, что мы тогда уже в Афгане «духов» на тот свет сгружали, пока вы в школу с бантиками бегали.

Юлька умолкла, поняв, что сморозила какую-то глупость.

– Ротный, не надо, не заводи! – попросил Рубцов. – Позвал девчонок, а сам опять…

– Действительно, Леха, заканчивай! – поддержал его Леший. – В кои-то веки собрались втроем, и опять начнем за Афган разговаривать. Давай лучше напьемся!

– Да-да, правда, – сник Кравченко. – Наливай тогда…

– Я не пью водку, – отвела я руку Рубцова, потянувшуюся с бутылкой к моей рюмке.

– У-у, какая же ты тогда боевая подруга? Звание-то есть у тебя? – спросил тот.

– Я старшина. Но даже это не обязывает меня пить спирт стаканами.

– Какая колючая девочка! – одобрительно захохотал Леший.

– Нет, я ж не про то, – смутился почему-то Рубцов. – Просто я привык, что сейчас все пьют, никто не отказывается.

– Ну, простите, что разочаровала – такая уж я нестандартная!

– Да, и мужиков по морде хлещешь! – насмешливо глядя на меня, добавил Кравченко. – Прикинь, Леший, она какому-то лейтенанту в госпитале по роже съездила! И…как ты его там назвала, я не запомнил?

– Уродом и козлом.

– Так и сказала? – удивился Леший.

– Так и сказала.

– Ну, молоток! А за что? Приставал?

– Что же у вас всех мозги под одно заточены? «Приставал, приставал»! – бросила я с досадой. – Уже не пристает, передумал.

– Вот я и говорю – так их всех и надо, иначе достанут! – захохотал Леший.

– Простите, а мы так и будем весь вечер обсуждать мою личную жизнь? – поинтересовалась я, устав от такого пристального внимания.

– Вот, кстати о личной жизни! – подхватил Леший, закуривая. – Я не женат, не интересуетесь?

– Чем, залежалым тридцатишестилетним мясом? – толкнул его в бок Рубцов, и Леший обиделся всерьез:

– Сам ты мясо! Женился сразу после школы и гордится! А бедная Ленка даже нагуляться не успела, как все нормальные девки – сразу киндер, и муж то в Афгане, то еще где!

– Дурак ты! Может, я только из-за сына и выжил там, да из-за Ленки, потому что ждала…

– А я не спорю.

Все это время я, не отрываясь, смотрела на Кравченко – он молча сидел, глядя куда-то мне за спину, на темную штору окна. Казалось, что он ушел куда-то далеко в своих мыслях и не замечает, не слышит ничего вокруг. Я не могла оторваться от этого лица, во мне все разрывалось от чего-то неизвестного ранее, и вдруг поняла, что могу вот так часами смотреть на него, просто смотреть, и все. Я увлеклась настолько, что даже не заметила, как и он, очнувшись будто, посмотрел на меня.

– Не надо, девочка, – негромко попросил он.

Я вздрогнула, его ручища накрыла мою:

– Не надо, не смотри на меня так, не придумывай себе красивых историй про войну и раненого героя, это не обо мне сказка.

– А как вы можете знать, о чем я думаю?

– Я старше тебя почти на твою жизнь.

– Неправда.

– Правда. Я же все вижу – тебе романтики захотелось, а я для этого не создан, я…

– Ага, «я – простой солдат, и не знаю слов любви!» – фыркнула я. – Где-то я уже это слышала.

– Образованная, комедии старые знаешь…

– При чем здесь это? Я просто хотела тему сменить.

– И все же, я очень прошу тебя – не придумывай себе ничего, не ломай свою жизнь.

– За меня не решайте, ладно? Я взрослая женщина.

– Вижу. Взрослая, – усмехнулся он грустно.

…В конце концов мы, кажется, напились, не помню уже. Назавтра раскалывалась голова, и перед глазами плыли круги, а вечером вдруг позвонил Рубцов. Я удивилась – телефон никому не оставляла, но все оказалось просто – разведчик Серега «вынул» всю информацию обо мне у моей сменщицы Лорки в госпитале.

– Мне надо тебя увидеть, – сказал Рубцов. – Выходи через двадцать минут на улицу, – и положил трубку.

Ой, мама, кажется, даже зеркало испугалось моего вида – ну и морда! Кое-как нарисовав на ней лицо, что, правда, тоже было весьма условно, я влезла в джинсы, кроссовки и джинсовую ветровку и спустилась во двор. Меня пошатывало, я вообще-то не пью, но вчера… У подъезда стоял «жигуль» зеленого цвета, из него-то и высунулся Рубцов:

– Садись!

Я шатнулась в сторону машины, и ехидный разведчик подмигнул:

– Ой-ё-ёй, такая маленькая, а так пьёть! Болит голова?

– Я ее вчера где-то оставила, – пробормотала я, сжимая пальцами раскалывающиеся виски.

---