Я убегаю. На улицу. Мама, видимо, попробовала отбиваться или сопротивляться, потому что теперь я снова слышу стоны. Отец кричит. Разбивается стекло. За моей спиной ураган, и я не останавливаюсь. Я хватаю воздух ртом, моя грудь часто поднимается и опускается. Должно быть, на какое-то время я забываю дышать.

На тротуаре нет ни синяков, ни секретов, ни криков. Я вздыхаю и достаю свои наушники. Я выжимаю громкость на полную, не обращая внимания на выскочившее на экране предупреждение о потери слуха. Добравшись до максимальной громкости, я все равно не убираю палец с кнопки – вдруг получится выжать еще немного. Давай же, думаю я. Еще чуть-чуть. Просто заставь мир исчезнуть.

Ревут электрогитары, яростно стучат барабаны, солист орет в микрофон, и мои плечи расслабляются.

Громче не становится. Мир не исчезает, и через десять минут я оказываюсь около своей школы.

Мне становится зябко. Довольно холодно для мая. Небо затянуто тучами. Оно кажется ярким, но на него словно наложили фильтр. Как на фото в Инстаграме, которое обработали так, чтобы цвета стали мягкими и приглушенными. Я склоняю голову набок и моргаю, пытаясь избавиться от наваждения. Подходя к крыльцу школы, я смотрю направо.

Он здесь.

Я не замедляю шага, тут же отвожу взгляд. Но успеваю заметить, что он поднимает глаза, пристально смотрит в сторону дороги. Поднимаясь по ступеням, я сжимаю челюсть.

Ну конечно, он ищет кого-то. Не меня. Кого-то без синяков под футболкой, не слушающего дэт-метал, чтобы заглушить звуки этого мира. Он живет в реальности. Он странное сочетание отличника и рокера, он умный и талантливый, крутой, но не настолько, чтобы из-за этого вести себя как высокомерный придурок. Август Мэттьюс.

Мне даже нравится тот факт, что его имя совпадает с названием месяца, ассоциирующегося с солнцем, влажным воздухом, светлячками, последними летними вечеринками, поездками на пляж и моим днем рождения.

Прежде чем открыть дверь, я решаюсь посмотреть на него еще раз. Он стоит там же, надеется. Ждет. Но не меня.

Я вхожу в здание не оборачиваясь. Кажется, еще вчера он ждал на тротуаре меня.

Мною снова овладевает странное чувство растерянности.

Потеря ощущения времени, невозможность восстановить цепочку событий. Может, это правда было вчера? Мне кажется, что я пытаюсь сделать шаг, но теряю равновесие, вот-вот упаду. Я стараюсь вспомнить, но воспоминания подернуты дымкой. Конечно, нет. С тех пор прошли годы. Я принимаю эту дрожащую мысль, но все равно не чувствую в ней уверенности.

Ученики уже спешат на первый урок. Раздается пронзительный первый звонок. Я хмурюсь. Как получилось, что я опоздала?

Я добираюсь до кабинета английской литературы – единственного предмета в старшей школе, который можно вынести. Отчасти потому, что я хочу стать писателем, когда выберусь из этой проклятой дыры, отчасти потому, что мне нравится учитель, мисс Хупер. Когда она читает вслух отрывок из какого-нибудь произведения, ее глаза блестят, словно слова помогают ей быть настоящей, словно они ее талисман, и ей всего-то нужно прочитать их, чтобы разжечь в себе огонь. Интересно, чувствует ли она его? Я имею в виду сияние жизни. Интересно, бурлит ли оно внутри нее? Интересно, что она при этом ощущает?

Я хочу быть мисс Хупер.

Взглянув на пустую парту Августа, находящуюся через две от моей, я сажусь. Иногда мне кажется, что он наблюдает за мной, но это глупо. Он бы не стал обращать на меня внимания. Не как раньше, особенно когда мисс Хупер сияет от наполняющей ее жизни, а я сижу и гнию на своем стуле.

Я сажусь и удивляюсь, что Бритни не бросает на меня взгляд из серии «о боже, не могу поверить, что я сижу с этой ненормальной». Она продолжает хихикать вместе с Сарой и Терри, а потом они рассаживаются по местам, полностью меня игнорируя. Что мне вполне по душе. Я абсолютно счастлива, когда меня не замечают.

Я потягиваюсь и смотрю в потолок. На нем тридцать шесть трещинок. Я знаю. Я их все посчитала.

Слышен скрип открывающейся двери, и я смотрю, кто пришел. На пороге стоит Август, он еле дышит. У него взволнованный и растерянный вид, что ему совершенно не к лицу. Он направляется к своему месту и по пути стукает костяшками пальцев по моей парте, в то же время оборачиваясь на дверь.

Я смотрю на то место, где была его рука, и моргаю. Что это значит?

Мои мышцы напрягаются, и я оборачиваюсь. Взгляд Августа устремлен на дверь, он вертит между пальцами карандаш. У него всегда с собой карандаш: в руках или заложен за ухо. Он всегда готов нарисовать что-нибудь в своем блокноте для скетчей.

Я разворачиваюсь обратно, и у меня вдруг начинает кружиться голова. Мисс Хупер стоит у учительского стола, сложив перед собой руки. Она молода и красива, но от нее не исходит ее обычного сияния. Ее челюсть слишком сильно сжата, а в глазах совсем нет блеска. Я замечаю, что она снова и снова сглатывает, как будто ей необходимо что-то сказать, но она не может выдавить из себя ни слова.

Кто-нибудь еще это заметил? Я оглядываюсь по сторонам. На мисс Хупер никто не смотрит. Все либо склонили головы и уставились в экраны телефонов, либо развалились на партах и общаются со своим друзьями. Август качает ногой, отчего она бьется о парту, и все не сводит глаз с двери. Кого он ждет?

Наконец мисс Хупер прокашливается, но большинство учеников все еще не обращают на нее внимания. Она смотрит на меня. Я подаюсь вперед. Да, я слушаю. Я здесь.

У красивых, светящихся изнутри людей есть одна особенность. Когда они смотрят на тебя, общаются с тобой, начинает казаться, что ты тоже начинаешь светиться. Но сейчас ее свет направлен не на меня, поэтому я не могу сиять в ответ. Она смотри сквозь меня стеклянным взглядом, и я уверена, что моя внутренняя черная вакуумная пустота каким-то образом поглотила ее прекрасное свечение и рассеяла его. В ней уже потеряно множество всего, включая мою улыбку, и не только.

Мисс Хупер наконец начинает говорить:

– Класс, тишина.

В ее голосе слышится надрыв, чего раньше не случалось. Я напрягаюсь, гадая, кто же сумел списать на контрольной в прошлую пятницу. Я обвожу взглядом помещение. Бекка или Тай? Я всматриваюсь в лица двух учеников, сидящих на первой парте бокового ряда. Красные глаза, дурацкие улыбки, отсутствующий взгляд, устремленный в пустоту. Они накуренные? Серьезно? В 7.45 утра? Я закатываю глаза. Меня окружают идиоты.

Мисс Хупер вновь откашливается.

– Я… я вынуждена сообщить очень печальное известие. Одна из ваших одноклассниц, – у нее срывается голос, – вчера умерла.

Ее лицо краснеет и покрывается пятнами, а я выпрямляюсь. Умерла? Кто-то умер? Про себя я перебираю учеников по списку и пытаюсь вспомнить, кого я видела в коридоре.

В классе воцаряется тишина.

Мисс Хупер продолжает

– Элли Уокер, – голос ее снова дрогнул, – вчера покончила с жизнью у себя дома.

Тишина. Невыносимая. Мое сердце бьется о грудную клетку, едва ли не ломая ребра. Нет. Нет-нет-нет-нет-нет. Я вскакиваю и вот-вот закричу.

Я же прямо перед вами!

Готова швырнуть в кого-нибудь эту парту. В кого угодно. Чтобы меня заметили. Чтобы меня увидели.

Кто-то начинает кричать. Я резко поворачиваю голову. Август встает и, тыча в мисс Хопер пальцем, громко обвиняет ее:

– Вы врете! Это все чертова ложь!

Я никогда не слышала, чтобы Август ругался. Или кричал. Или чтобы его голос звучал уязвленно и с надрывом. В этот момент я начинаю ощущать вопиющую странность происходящего. Все, что меня окружает, кажется каким-то иным, и я не вписываюсь в картину этого мира.

Мисс Хупер вскинула руки так, словно она успокаивает какое-то священное животное. В ответ Август закрывает лицо ладонями.

Его трясет. Меня тоже.

И я больше не могу здесь оставаться. Больше не могу задерживать дыхание. Мне нужен воздух. Поэтому я бегу.

Я оказываюсь в женском туалете, легкие болят от напряжения. Я смотрю в зеркало…

И ничего не вижу. Я кричу. И никто меня не слышит.

3

Воспоминания,

я пытаюсь вас удержать, но вы продолжаете ускользать из-под кончиков моих пальцев.

4

Мама,

я бегу домой, жадно втягивая воздух в легкие, и, пошатываясь, поднимаюсь к себе в комнату. Поначалу я не открываю глаза. Они крепко зажмурены от страха.

Вдох. Выдох.

Я открываю глаза. Я помню… свое частое поверхностное дыхание, когда я завязывала шнурки. Я торопилась. Я нервничала. Мои пальцы продолжали двигаться. Они не хотели умирать. Они знали, что делать, лучше, чем мозг. Лучше, чем мое разрывающееся сердце. Я опираюсь на раму дверного проема.

Мой взгляд падает на ноги. Они босы. Я моргаю. Разве я не обувалась? Я ищу свои исписанные маркерами кеды Converse – те самые, что должны были пройти со мной мой путь к успеху. Когда я пытаюсь до них дотронуться, моя рука проходит насквозь.

Я. Умерла.

Я падаю на пол. Мы живем в таунхаусе – он длинный и узкий, как будто его сплюснули по бокам. Мне кажется, что он сжимается еще сильнее. В этих стенах я задыхаюсь.

Позади стула стоит глубокая металлическая чаша, внутри которой пепел. Я моргаю. Я не помню эту чашу. Не помню, что могло гореть внутри нее. Я подползаю поближе, чтобы посмотреть. Опускаю руку внутрь, чтобы перевернуть несколько обугленных клочков бумаги, но пальцы проходят сквозь твердую поверхность. Я поджимаю под себя ноги и с содроганием вздыхаю.

---