Часть I
Реаниматор культового кино. Три истории о неснятых фильмах трех культовых режиссеров

В этой части книги Дмитрий Мишенин встречается с легендарными кинодеятелями и знакомит читателей с их неосуществленными проектами. Каждая история посвящена одному неснятому фильму, у которого были все шансы стать культовым

Эпизод I
Слава Небесам!

Первый эпизод книги посвящена самому успешному советскому кинорежиссеру за рубежом – Славе Цукерману. Его легендарный фильм «Жидкое небо», снятый в эмиграции и вышедший на экраны в 1982 году, стал классикой американского кинематографа, одним из самых экстравагантных фильмов о Нью-Йорке и любимым зрелищем панков, уфологов и наркоманов конца XX века.

Это было время, когда наш соотечественник обсуждал с Грэйс Джонс^[1] производство ее клипа, Билл Боггс^[2] интервьюировал его на ТВ, а с Диной Меррилл^[3] он обедал. Дима Мишенин поговорил со Славой Цукерманом о его неосуществленном проекте под названием «Сладкие шестнадцать», в котором одну из ролей должен был сыграть сам мэтр поп-арта Энди Уорхол.

«Sweet Sixteen» – Сладкие шестнадцать

Д.М.: Слава, ты можешь назвать точную дату, место, обстоятельства, когда родилась идея фильма, в котором ты решил отдать одну из ролей Энди Уорхолу?

С.Ц.: Чтобы прийти к этому «как» и ответам на остальные вопросы, нужно осмыслить предысторию. Перенестись в начало пути. Итак, после эмиграции из России в Израиль, где я провел три года, мы с женой приехали в Америку. И поскольку три года я уже жил за пределами «железного занавеса», слегка изучил, как устроен мир, в Америку ездил пару раз до этого на фестивали, какой-то определенный план у меня сложился. План был такой: я еду не в Голливуд, а в Нью-Йорк, не стараюсь добиться съемок голливудских фильмов, а пытаюсь сделать независимый дешевый фильм. И для этого у меня были достаточные основания, потому что вряд ли возможно, приехав из-за границы, снять свою первую художественную картину в Голливуде. Так просто не бывает! А кроме того, я чувствовал за собой способность делать фильмы дешевле, чем другие. И у меня был такой редкий опыт. Потом мне казалось, что для меня этот путь вообще наиболее естественный. Была и дополнительная причина: когда я ездил на фестивали в Голливуд, то встречался со многими президентами студий, вообще крутился на очень высоком уровне. И мне все время хотелось сделать научную фантастику, а президенты мне объясняли, – и опыт Голливуда последних лет доказал, – фантастика – мертвый жанр, ее никогда уже больше не будет. То есть я понимал, что с фантастическими идеями обращаться в Голливуд бесполезно. (Через очень скорое время после этого на экраны вышли «Звездные войны», и вся ситуация с фантастикой в Голливуде быстро и кардинально изменилась.) Но в тот момент Голливуд не хотел слышать ни про какие фантастические сюжеты.

Идея у меня была такая: я приеду в Нью-Йорк, буду писать сценарии и изучать жизнь. Чем больше я изучу жизнь, тем лучше будет сценарий. Чем больше я изучу тамошнее производство, тем легче мне будет работать. Чем больше повстречаю людей, тем больше у меня будет возможностей собрать какие-то деньги. И когда бюджет отыщется, возможности собрать деньги встретятся с качеством моего сценария, – тогда и будет снят фильм. Что и получилось с «Жидким небом». Но перед этим было несколько этапов.

Вспомни один из самых известных американских романов – «Великий Гэтсби» Фицджеральда. На Лонг-Айленде есть полуостров Грейт-Нек^[4], где живут миллионеры, и там стоят дома, из которых можно через огромный пролив видеть вдали как призрак стоящий Нью-Йорк. Наши с женой первые американские друзья жили как раз в одном из таких домов, судя по всему, именно в том самом доме, где жил великий Гэтсби. Познакомила нас наша первая американская подруга, – из-за того, что жена в этой паре изучала в студенчестве русский язык. И это должно было облегчить нашу жизнь. К тому моменту я уже понял, что облегчать жизнь не надо, – это самоубийственный путь, и за всю нашу долгую дружбу с этой парой я ни разу не произнес ни одного русского слова, кроме тех случаев, когда мы писали сценарий и надо было что-то перевести.

Оба, Рони и его жена, окончили университет, оба были очень образованными людьми, прочитали много книг и очень хотели делать кино. Но работа у Рони была необычной. В студенческие годы он был чемпионом по теннису, и сейчас тренировал миллиардеров, в большой концентрации обитающих в его районе, – это была самая доходная и легко доставшаяся ему работа, которая может быть в Нью-Йорке. Это очень хорошо оплачивалась и, кроме того, формировало круг общения. И нам всем казалось, что это совершенно замечательно, потому что в кругу миллионеров мы легко соберем деньги на кино. И так мы прошли через несколько проектов. Сначала взяли рассказ Башевиса-Зингера^[5]. Не знаю, насколько в России сегодня известно это имя, но в тот момент более известного писателя не только в Америке, но и в мире не было, потому что он только что получил Нобелевскую премию. Тем не менее, собрать деньги на фильм нам не удалось.

После этого я написал свой сценарий на тему, которая мне была известна и понятна, – о русских и американских эмигрантах в Израиле и происходящей с ними мистической истории. Этот проект у нас тоже не получился.

И тогда я написал другой сценарий. К этому моменту я достаточно вошел в американскую жизнь, и в этой жизни меня особенно взволновали несколько моментов. Назывался он Sweet Sixteen, «Сладкие шестнадцать», – история шестнадцатилетней девочки, которая в день, когда ей исполняется шестнадцать, попадает в автомобильную катастрофу, теоретически гибнет, но ее отец, хирург и ученый, умудряется спасти голову и сделать ей механическое тело. И благодаря этой фантастической операции, она, будучи в механическом теле, никогда не стареет, а остается вечно шестнадцатилетней. События этой истории развивались с сорок пятого года, когда она попала в катастрофу (ее день рождения совпадал с Днем победы), до того, когда это писалось, то есть где-то до восьмидесятого года. Получалось, что к этому моменту ей уже около сорока лет, а внутри она, в душе, остается шестнадцатилетней.

Мне эта история нравилась по многим причинам. Во-первых, у меня действительно в тот момент была шестнадцатилетняя подруга. Наблюдая за ней, я строил характер героини, а она мне помогала с английским языком. Во-вторых, меня вообще интересовали подобные истории. В-третьих, все мы помним «Голову профессора Доуэля». Эта книга в детстве на меня произвела большое впечатление. И, в-четвертых, что было очень существенно, – поскольку история начиналась в 45-м, а кончалась в 80-м, я построил все этапы жизни этой девочки как историю рок-н-ролла. Рок-н-ролл был одним из сильнейших моих впечатлений по приезде в Америку. У меня до сих пор хранится уникальная коллекция рок-н-ролльных пластинок: от раннего рок-н-ролла до панк-рока. Многие из тех музыкантов давно позабыты, так что это совершенно уникальные пластинки.

Кроме того, эстетически моим идолом в тот момент был Энди Уорхол. Все, что было связано с ним, меня поражало, и я на него просто молился. И поэтому, когда я писал сценарий, я встроил в него эпизод для Энди Уорхола, который казался естественным для меня. Искусственность героини, то, что героиня большей частью своей не реальна, а имеет механическое тело, искусственное сознание, – все это, мне казалось, очень близко к эстетическим идеям и стилю Уорхола, и поэтому я придумал для него эпизод с цветочным магазином, в котором продаются только искусственные цветы, из пластика. И монолог хозяина: «Почему искусственные цветы лучше реальных», где он в том числе приводит пример, что Сезанн никогда не писал реальные цветы, а только искусственные, потому что они вечные – не меняются, не умирают, не способны умереть. У этих цветов была как бы та же суть, что и у героини моего фильма.

Каким образом мы встретились с Энди Уорхолом? Не помню, кто нас представил. Мне тогда было около сорока, а Уорхолу, думаю, слегка за пятьдесят. Я отправил сценарий. У Уорхола был его знаменитый менеджер, Фред, и все разговоры до встречи с Энди велись с ним. Он прочел мой сценарий, который ему очень понравился, понравился этот эпизод, и он пригласил меня прийти. Я пришел к Уорхолу на «Фабрику»^[6] вместе с женой, а он был с Фредом. «Фабрика» – это огромное пространство, лофт, в котором находилось много людей. Все это было достаточно открыто, дружественно и попасть туда было нетрудно. Мы разговаривали с Энди долго. Роль ему понравилась, и он решил ее играть. Никаких особых фантастических вещей мы с ним не обсуждали.

Надо сказать, что я уже большую часть моей американской жизни живу на той же площади, где находилась уорхоловская «Фабрика». Честно говоря, не знаю, может быть, «Фэктори» до сих пор находится в этом доме, я никогда не проверял этого. Я был там несколько раз, сейчас уже не помню, по каким поводам.

Уже были другие времена, – не те, что описаны во всех знаменитых историях про Энди Уорхола. Все его фильмы снимались раньше, все основные герои вращались там тоже раньше.