Невозможность страсти

Алла Полянская

Copyright © PR-Prime Company, 2015

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо»», 2015

1

Кирпичная стена расплывается перед глазами, но её нужно удержать. С той стороны осталось всё, что составляло его жизнь, а здесь, за стеной, – только он сам. Голос что-то говорит ему, о чём-то спрашивает, и это длится очень долго, но ему всё равно: за стеной голос почти не слышен, зато он видит вращение планет. Ему надо обязательно рассмотреть, как вращается полюс под его ногами, но полюс остался позади, и он летит, летит в пустоту, Солнце ослепляет его, и глазам больно.

Стена расплывается перед глазами, он напрягает руки, боль – хорошая штука, она значит, что ты жив. Он любит эту боль, потому что она возвращает его туда, где он был. Вот стена, вот кирпичи, их можно считать. А голос грохочет в голове, сбивая его со счёта, но он не слушает – он не должен слышать, в голове гремит рояль, а потом вдруг зазвучал орган, и он замер, спрятавшись в эти звуки.

– Без толку.

Этот голос не гремит. Он звучит совсем рядом, обычный, ничего гремящего.

– Что значит – без толку?! Дай ему ещё дозу!

– Он просто воткнёт, и всё. – Голос звучит насмешливо. – Я могу задавать ему вопросы обычным порядком. Мы же не собираемся его отпустить?

– Конечно, нет. Но обычный допрос может не дать результатов.

– Ну, мы уже попробовали по-твоему – теперь сделаем по-моему.

– Сейчас?

– Сейчас, даже если ему голову отрежу, он не поймёт ничего. – Голос хихикнул. – Нет. Я просто кое-что уколю ему и отправлю спать. Отходняк усилит действие допроса.

– Когда?

– Не раньше чем завтра.

Второй голос грязно выругался, послышались шаги, лязгнула дверь.

– Ну, видишь, дружок, всё вышло как я хотел. – Голос звучит монотонно, из него ушли эмоции. – Кто бы мог подумать… ну да ладно, это даже к лучшему. Всегда надо совершенствоваться, а ты отличный объект для этого.

Укол почти не ощутим, но тело, настроенное как антенна, воспринимает его. Удержаться, удержаться на краю полюса, не лететь во тьму! Если бы не солнце, слепящее глаза…

– Полежи здесь, мы ведь никуда не торопимся.

Его тело ощущает металлическую сетку – она холодная, и это приятно. Хочется нырнуть во тьму, закружиться в хороводе планет, забыть то, что делало его тем, кем он был. Тьма зовёт его, она мягкая и качает его как на волнах. Он снова напрягает руки – боль, пробивающаяся сквозь вязкую тьму, возвращает его туда, где он может ощущать.

Он попытался открыть глаза. Предметы слились в какой-то безумный хоровод, и понять, что его окружает, невозможно. Дёрнув рукой, он понял, что прикован – сознание, норовящее ускользнуть, такое неустойчивое, словно вода в переполненном ведре, нужно нести и не расплескать и удержаться, удержаться…

Лязгнула дверь, кто-то дотронулся до его запястья, резкая боль, которой он возвращал себя в собственное тело, сменилась саднящей, далёкой, а тьме только этого и надо…

– Поднимайся же!

Голос тихий, совсем рядом, и запах тонких духов.

– Поднимайся, я не смогу тебя тащить!

Прикосновение ткани к телу. Плотная ткань. Рывком поднявшись, он чувствует, как ткань обволакивает его, отгораживая от всего, что снаружи. Он внутри этого кокона, голова совсем тяжёлая, тьма зовёт его и кружит.

– Идём же, идём!

Ступеньки, резкая боль в ступне. Он открывает глаза – серые стены, металлическая лестница, металлическая дверь. Тонкая загорелая рука, толкающая дверь, короткие чёрные волосы, длинная шея, изящный нос с небольшой горбинкой. Тьма отступила.

– Ты кто? – спрашивает он.

– Какая разница?

Тонкие духи, шёлковый топ, хрупкие плечи, тёмные глаза, горящие на смуглом лице.

– Я выведу тебя, беги. Тут берег, спрячешься в зарослях, слышишь меня?

Боль в ступне такая сильная, что тьма отступает и приходит страх. Стены смыкаются вокруг них, и аромат тонких духов кажется запахом умирающих цветов. Мир сворачивается, и становится видна только одна точка – та, что под ногами.

– Иди, слышишь? Иди же! Убегай!

Она толкает его в песок, он расплавленным свинцом вливается в раненую ногу, и мир расширяется. Боль – это твой друг, боль означает, что ты ещё жив.

Лето превратило жизнь города в ад, полный горячих маршруток, похожих на печи крематория, раскалённого асфальта и мусорных баков, заваленных пластиковыми ёмкостями для воды и прочих напитков.

И только в офисе прохладно, солнечные лучи, пробиваясь сквозь стёкла, теряют свойства обжигать – кондиционеры работают на всю мощность, давая возможность людям нормально дышать и работать. Офисное здание из стекла и бетона, самое современное, самое новое, – гордость застройщика и украшение проспекта, который как главная артерия проходит сквозь самое сердце города.

Лена проверила почту и углубилась в чтение документов. Их фирма, объединяющая в себе несколько популярных интернет-магазинов, всегда работает как часы – слаженно, без сбоев и штурмовщины, а ссор и дрязг и вовсе не бывает. Лена всегда была непреклонна и жёстко наказывала всякого, кто нарушал это правило. Не можете решить проблему самостоятельно – для этого есть она, пожалуйте в кабинет, будем разбираться. Ах, проблема не связана с работой? Тогда нечего тащить её в офис.

Вошла помощница.

– Елена Юрьевна, к вам адвокат, некий господин Васильев.

Лена недоверчиво взглянула в расписание – всё правильно, никакого господина Васильева там не водилось, иначе она бы запомнила.

– Тамара, зайди и закрой дверь.

Помощница поёжилась под её взглядом – конечно же, она знала, что Лена терпеть не может никаких незапланированных визитёров и встреч, тема которых ей неизвестна.

– Кто такой?

– Елена Юрьевна, я не знаю. – Тамара нервно сглотнула, уставившись на неё круглыми испуганными глазами. – Он сказал, что вопрос касается вашей семьи. Вот его визитка, Васильев Олег Владимирович, адвокат.

– Вот как? – Лена досадливо поморщилась. – Подожди.

Она нашла номер матери и набрала его.

– Лена, я в парикмахерской, говорить не могу, – ответила та.

Ну, конечно же, по-другому и не было никогда. Дочь ей всегда мешала, как и все остальные, впрочем. Иногда Лена думала о том, что мать, возможно, была бы совершенно счастлива на месте Робинзона Крузо, который провёл на необитаемом острове двадцать восемь лет, два месяца и девятнадцать дней. Пожалуй, окажись там парикмахерская и доступные моющие средства, мать не отказалась бы остаться там навсегда. Никто не раздражал бы её… Может, только попугаи, дикие козы, мотыльки, песок, деревья, море, воздух, облака и бог весть что ещё. И о том, что мать всё-таки не оказалась на этом острове, Лена иногда сожалела. Но не сейчас. Пропустив мимо ушей её фразу, она спросила:

– Ты знакома с неким господином Васильевым, адвокатом?

– Нет. А почему ты спрашиваешь?

– Этот человек пришёл ко мне на работу и сказал, что у него ко мне дело и оно касается моей семьи. Я подумала, что ты можешь знать, о чём речь.

– Я понятия не имею. – Мать умолкла, и некоторое время Лена ждала, надеясь, что ей надоест разговор и она просто отключит телефон. – Послушай, Елена, не встречайся с теми, кого не знаешь. Может, это мошенник какой-нибудь и…

– Всё, мама, пока.

– Елена!..

Но Лена уже отключила трубку.

Она не может долго разговаривать с матерью – просто не может, и всё. Так было не всегда, но иногда Лена думает, что всё-таки всегда, потому что когда мать рядом, они всё равно практически не разговаривают. Как так получилось, Лена не знает, но теперь этого уже не исправить, а потому она старалась свести общение к самому необходимому минимуму. Чтобы не позволить матери задавать вопросы и вести себя так, как привыкла, и чтобы самой не сорваться.

– Зови его.

Тамара едва не вприпрыжку бросилась из кабинета, и Лена ухмыльнулась. Прежняя помощница удержалась недолго именно потому, что не смогла усвоить одно простое правило: делать только то, что велено, и только так, как велено. Тамара пока справлялась, но сегодня оказалась очень близка к опасной черте и сама это понимала. Ну, что ж, впредь наука.

Человек, вошедший в кабинет, оказался сморчком неопределённого возраста в дурно сидящем летнем костюме. Костюм был средней руки, как и туфли, и портфель, как, впрочем, и сам господин Васильев. Лена кивнула на стул для посетителей.

– Присаживайтесь. У меня есть пять минут, слушаю вас.

Такой тон она выработала очень давно, он отпугивал попрошаек и желающих половить рыбку в мутной воде.

– Думаю, это займёт несколько больше времени. – Голос у Васильева оказался вполне ожидаемым – такой же бесцветный, слегка надтреснутый, он звучал словно из недр костюма, лицо говорящего оставалось неподвижным. – Я здесь по поручению вашей сестры.

– Вот видите, мы уже всё выяснили. – Лена в упор посмотрела на адвоката. – У меня нет и никогда не было ни сестры, ни брата, я единственный ребёнок в семье. И я понятия не имею, кто и зачем направил вас сюда, так что, думаю, наша встреча окончена.

– А разве Варвара Леонидовна Тимофеева – не ваша сестра?

На минуту Лена опешила, но, взяв себя в руки, ответила:

– Впервые слышу о такой.

– Эта женщина лежит в больнице, и, скорее всего, жить ей осталось совсем недолго. И потому она просила меня разыскать вас, и…

---