Городской пейзаж сменился загородным. Какие-то промышленные здания, парк, лес, равнина. Лишь изредка попадались особняки, окружённые высокими заборами, на отдалении от основной дороги. Мимо нескольких из них машина проехала, а к одному свернула.

Ворота неспешно раздвинулись, впуская седан внутрь. Высокие тени сплошного забора с пиками величественно проплыли слева и справа, а вскоре машина остановилась, и водитель сначала вышел сам, а затем открыл дверь мне.

Гордый особняк предстал моим глазам. Пустой роскоши и напыщенности здесь не было и в помине. Только лаконичный, но вместе с тем невероятно величественный модерн. Такой же безупречный и выверенный, как аристократические черты лица мистера Джекобса. Такой же продуманный, как тот серый костюм, в котором я его видела.

Повинуясь жесту водителя, взявшего мой чемодан, я зашагала к главному входу. Только приближаясь к массивным дубовым дверям, в этот момент гостеприимно открытым, я окончательно осознала, куда прибыла и что меня ждёт. Оглянулась, чтобы успеть увидеть мир сквозь открытые ворота – но их уже успели закрыть.

Хозяин дома встретил меня лично, приветствуя в просторном холле. Лишённый какой бы то ни было патетики, одетый в обычную светлую рубашку, он всё равно выглядел настолько притягательно, что я не представляю, кто мог бы остаться равнодушным.

– Рад снова вас видеть, Молли, – поприветствовал он меня, когда мой взгляд на мгновение встретился с его пронзительным зеленоватым взором.

– Это взаимно, мистер Джекобс, – учтиво ответила я, поспешно опуская глаза.

Уже после этого он показал мне лестницу на второй этаж: располагалась там и моя комната. Взглянув на наручные часы, хозяин дома поднялся сам и пригласил меня следовать за собой. За те несколько минут, которые я покорно ходила вслед за ним по второму этажу особняка, успокоиться и прийти в чувство не получилось.

Волновалась я не только потому, что оказалась так близко к своему новому хозяину – в полной его власти. Я никак не могла оторвать взгляд от того, как двигался мистер Джекобс. Во всём его теле ощущалась внутренняя сила. Каждый жест руки, каждый поворот головы – изящны и вместе с тем наполнены мощью, которую ни с чем не спутать.

– Надеюсь, всё понятно? – обернувшись, спросил он.

Я вдруг почувствовала, насколько сильно пересохло в горле. Поэтому, как и в прошлый раз, молча кивнула, стараясь выглядеть при этом как можно учтивее и скромнее. Уж не знаю, какое впечатление это произвело на мистера Джекобса, но он, напоследок ещё раз взглянул мне прямо в глаза – и уже после этого отправился обратно, вниз.

Ещё минуту или две после этого я, оставшись наконец в одиночестве, стояла после освещённого коридора на втором этаже и приходила в себя. Помнила ли я хоть что-нибудь из того, о чём сейчас говорил мистер Джекобс? Едва ли. Но меньше всего хотелось возвращаться и просить повторить. Тем более что произнесённые им слова всё же доходили до меня. Просто до этого я была слишком поглощена звучанием его голоса. А ещё – его бесподобными движениями, конечно же.

Чемодан уже давно ожидал меня в комнате. В ней располагались кровать, тумбочка и шкаф для одежды. Дополняли это всё раковина с зеркалом и невысокий столик. Всё очень строго и лаконично; тяжёлые бархатистые шторы контрастировали с пастельными обоями и тремя изящными рожками люстры.

Ни о какой защёлке, ни о каком замке речи, конечно, и не шло. По тому, насколько мне ограничили возможность закрываться от внешнего мира, я поняла, что не ошиблась. Это действительно было рабство, причём самое что ни на есть откровенное. Как бы это ни называл кто-нибудь ещё. Каким бы цивилизованным ни был мир вокруг.

Надежда на лучшее никуда не девалась, но всё равно медленно-медленно таяла. Я упала на мягкую, ласковую кровать и позволила себе хотя бы на некоторое время расслабиться. А вслед за этим не заметила, как задремала. Лицо мистера Джекобса, его властные движения, его сильные руки…

3

Первый день в этом своеобразном заключении начался спокойно. Очнувшись от дремоты и разобрав вещи, я задвинула похудевший чемодан в шкаф, немного отдохнула, а затем отправилась в душевую. Располагалась она совсем рядом с той комнатой, которую мне выделили. Но всё равно я смущалась от мысли, что придётся идти одной через коридор второго этажа, оставляя комнату на произвол судьбы.

Расслабиться не вышло. Сам душ выглядел более чем эстетично, вода подавалась упругими горячеватыми струями – всё так, как я обожала. И вместе с тем меня не покидали тревожные мысли. Чего теперь ждать от мистера Джекобса? Как он распорядится той властью, которую обрёл надо мной?

Струи душа согревали и самую малость обжигали. Поливая свою кожу водой, я успела на всякий случай оглядеться вокруг: нет ли каких-нибудь камер, которые бы меня снимали?..

Камер не было. Покончив с водными процедурами, я намотала полотенце на волосы, оделась в халат и через коридор проскользнула обратно в комнату. Былое безразличное спокойствие сменилось подозрительностью. Сначала я подумала: нет ли в коридоре камер, которые бы снимали, как я иду в халате из душа в комнату?

Потом, уже согреваясь под одеялом, я поняла, насколько наивно рассуждаю. Ведь этот дом принадлежит мистеру Джекобсу. А значит, он мог поставить камеры где угодно. Хоть в душевой, хоть в коридоре, хоть в моей комнате. Более того, он мог позаботиться о том, чтобы съёмка велась скрытно – и я никогда, никогда не узнаю, следил за мной кто-нибудь или нет. После этого простого, хотя и запоздалого вывода подозрения опять сменились спокойствием, а точнее – безысходностью.

Ещё какое-то время я подремала, приходя в себя, затем размотала полотенце и развесила его на спинке кровати. Высушила и расчесала волосы, успев в очередной раз ими полюбоваться. Всё-таки, кто бы что ни говорил, а такие длинные – почти до пояса – золотистые локоны много у кого могли бы вызвать зависть.

Солнечное утро незаметно перешло в яркий, безоблачный, хотя и прохладный день. Однако солнечный свет не слепил меня: он рассеивался сквозь шторы. Комнату можно было бы даже назвать уютной и тихой. Всё в ней было обустроено со вкусом. Мешало только осознание того, на каком положении я в этой самой комнате оказалась.

Из-за всё тех же размышлений я оделась гораздо быстрее, чем это бывало обычно. Как можно меньше времени я оставалась без халата, предпочтя вместо этого почти сразу облачиться в платье. Хотя вдохновиться своей фигурой я всё равно не упустила возможности. Упругой, подтянутой грудью я могла гордиться с полным правом. И гладкой, нежной кожей, которая после душа ощущалась под пальцами мягче, чем какой бы то ни было шёлк.

И всё-таки слишком беспокоила мысль об отсутствии замка или защёлки на двери. Сразу представлялось, как мистер Джекобс – или кто-нибудь ещё – войдёт в комнату как раз в тот момент, когда я буду переодеваться. В первый же день оказаться обнажённой перед совершенно посторонним мужчиной… это, пожалуй, всё-таки слишком!

Я надела изумрудное платье – более открытое и лёгкое, чем то, в котором прибыла. Туфли в тон тоже нашлись, равно как и серебряные украшения: даже несмотря на свой страх, даже несмотря на неясность того, что ждало меня потом, я всё равно хотела выглядеть как можно изящнее.

Мистер Джекобс вновь пришёл лично. Его уверенные, спокойные шаги я услышала заранее, а потому успела подготовиться. Точнее, мне казалось, что успела. Потому что после этого он вошёл, сказал:

– Прошу к обеду, Молли, – и подал мне руку, чтобы провести на первый этаж, в столовую.

Взяв его за руку, я с трудом удержалась от того, чтобы вздрогнуть: будто электрический разряд множеством иголок вонзился в мою руку, такими сильными и крепкими были его пальцы. В то же время держал он меня не чересчур цепко, не жёстко. В его руке моя покоилась гармонично, как будто мы были знакомы уже не первый год. Как будто уже не раз и не два, а десятки, сотни раз он вот так приглашал меня к обеду.

Я нахмурилась и тряхнула головой, стараясь прогнать это наваждение. О чём я только думаю?! Незнакомый мне мужчина, кредитор моего отца, а судя по увиденному мной – ещё и очень обеспеченный. Я оказалась в полном его распоряжении. Он сделает со мной всё, что ему захочется. А уж чего может хотеться ему, пресыщенному жизнью, я вовсе не могла себе представить – и терялась в догадках, которые не стала бы озвучивать даже самой себе.

Из-за этих мыслей образы окружающей реальности смазывались. Я не могла ни полюбоваться интерьером столовой, ни в полной мере оценить блюда и напитки. Сами собой воспроизводились хорошие манеры, правила поведения за столом – но ничего больше. Я молчала и старалась не смотреть на мистера Джекобса. Но украдкой всё-таки поднимала глаза на него – и каждый раз успевала заметить, что он внимательно за мной наблюдает. Без какой-либо навязчивости, не стреляя взглядом в декольте и не раздевая глазами. Я догадывалась, что он даёт некоторое время – привыкнуть к новой обстановке, к нему самому. И испытала даже что-то вроде признания, благодарности.

Я тут же мысленно одёрнула себя. Кому я должна быть благодарна? За что? Можно, конечно, сказать, будто бы я оказалась здесь по своей воле. Но разве это на самом деле так? Я согласилась только ради того, чтобы отцу простили его безнадёжный долг…

---