Девочки процветали. Дейзи, такая же милая и домовитая, как и раньше, стала спутницей и отрадой матери. Джози, четырнадцатилетняя, выросла большой оригиналкой, причудницей и озорницей – последней ее причудой стала страсть к сцене, что не столько забавляло, сколько тревожило ее тихую матушку и сестру. Бесс превратилась в стройную красавицу, выглядела на несколько лет старше своего возраста, но сохранила грацию и утонченность маленькой принцессы, сполна унаследовав достоинства и отца, и матери, взлелеянные дарами любви и богатства. Но главной их гордостью стала непоседа Нан: как и многие подвижные и своевольные дети, она выросла в энергичную и многообещающую девушку – такие таланты внезапно расцветают, когда целеустремленный искатель находит для них подходящее дело. В шестнадцать Нан начала изучать медицину и в двадцать отважно продолжала идти по тому же пути, ибо теперь, благодаря усилиям других умных женщин, для нее были открыты двери колледжей и больниц. Она ни разу не отступила от своей цели с того далекого дня, когда, еще в детстве, к изумлению Дейзи, произнесла на старой иве: «У меня будет кабинет, а в нем – пузырьки, ящики и лекарства, я буду ездить в экипаже и лечить больных». Будущее, предсказанное маленькой девочкой, стремительно наступало для молодой женщины и приносило ей столько счастья, что ничто не могло отвлечь ее от любимой работы. Несколько достойных молодых джентльменов попытались склонить ее к тому, чтобы изменить свои планы и выбрать, вслед за Дейзи, «хозяйство и уютный дом», но Нан только смеялась и отпугивала поклонников, предлагая осмотреть тот самый язык, который произносит слова обожания, или профессионально пощупать пульс в мужественной руке, предлагавшейся ей вместе с сердцем. В результате отпали все, кроме одного юноши, столь преданного Трэддлса^[5], что его было не отвадить.

Речь идет о Томе, который хранил ту же верность своей первой любви, что и она – своим «пузырькам», и его неизменная верность сильно ее трогала. Только ради Нан он решил изучать медицину, которая ему совсем не нравилась – его куда сильнее тянуло в коммерцию. Но Нан была упорна, и Том изо всех сил пытался от нее не отставать, надеясь, что, став практикующим врачом, не загубит слишком много жизней. При всем при том они крепко дружили и постоянно забавляли всех знакомых перипетиями своего прихотливого романа.

В тот день, когда миссис Мег и миссис Джо беседовали на веранде, оба направлялись в Пламфилд. Оба, но не вместе: Нан размашисто шагала по живописной дороге одна, обдумывая заинтересовавший ее медицинский случай, а Том поспешал следом с целью нагнать ее будто бы случайно уже за пределами городских окраин – привычная его уловка, их общая шутка.

Нан стала хороша собой: свежий цвет лица, ясные глаза, улыбчивость, сосредоточенный вид, который всегда бывает у целеустремленных молодых женщин. Одета она была просто и практично, шагала легко и буквально излучала энергию – широкие плечи развернуты, руки свободно опущены, гибкость юности и здоровья в каждом движении. Те немногие, кто встретился ей на пути, смотрели ей вслед – приятно наслаждаться видом крепкой, жизнерадостной девушки, шагающей за город в погожий денек; за ней поспешал раскрасневшийся молодой человек – шляпа в руке, тугие кудряшки подпрыгивают от нетерпения – он им тоже нравился.

И вот ветер подхватил негромкое: «Привет!» Нан попыталась – вполне безуспешно – изобразить изумление и воспитанно произнесла:

– Никак это ты, Том?

– Да вроде бы. Вот, подумал, ты сегодня пойдешь прогуляться.

Жизнерадостное лицо Тома просияло от удовольствия.

– Да ты все знал. Как там твое горло? – поинтересовалась профессиональным тоном Нан – такой тон помогал сдерживать буйные чувства.

– Горло? Ах, ох! Вспомнил. Все хорошо. Твое лекарство отлично подействовало. Я больше не буду называть гомеопатию шарлатанством.

– Сам ты шарлатан, как и все те немедицинские средства, которые я тебе выдала. Если бы с помощью сахара или молока можно было столь же успешно лечить дифтерию, я бы обязательно взяла это на заметку. Ах, Том, Том, когда же ты прекратишь дурачиться?

– Ах, Нан, Нан, когда же ты прекратишь мною командовать?

И счастливая парочка дружно расхохоталась, совсем как в старые времена, память о которых накрывала их всякий раз, когда они отправлялись в Пламфилд.

– Ну я же знал: не видать мне тебя целую неделю, если я не придумаю повода зайти к тебе в кабинет. Ты все время так занята, что мне уже и не втиснуться, – объяснил Том.

– Так и ты должен был бы заниматься делом, а не этакими глупостями. Право же, Том, если так наплевательски относиться к занятиям, то ничего не добьешься, – рассудительно произнесла Нан.

– Довольно с меня занятий, – с явственным отвращением отвечал Том. – Можно позволить себе развлечения после того, как целый день анатомируешь трупы. Лично меня надолго не хватает, хотя некоторым, похоже, это занятие по душе.

– Так почему не бросить медицину ради того, что тебе лучше подходит? Я всегда считала, что ты делаешь глупость, – заявила Нан с некоторой обеспокоенностью, а ее острый взор тем временем выискивал признаки недуга на лице румяном, точно крепкое зимнее яблоко.

– Ты прекрасно знаешь, почему я выбрал эту профессию, и я не отступлюсь, даже если она меня погубит. Кстати, хотя я и выгляжу отменно здоровым, у меня скрытый порок сердца, который рано или поздно меня доконает; беда в том, что исцелить от него способен только один врач, но она почему-то отказывается.

В тоне Тома звучала задумчивая покорность, одновременно и комичная и жалобная; дело в том, что для него все это было всерьез, и он постоянно рассыпал подобные намеки – без всякого результата.

Нан нахмурилась; впрочем, она к намекам Тома привыкла и знала, как с ним обращаться.

– Она лечит единственным и самым действенным способом; вот только у этого пациента сплошные рецидивы. Ты сходил на бал, куда я тебя отправила?

– Сходил.

– И преданно ухаживал за хорошенькой мисс Уэст?

– Протанцевал с ней весь вечер.

– И как, подействовало это на самый твой чувствительный орган?

– Ни капельки. Один раз я фыркнул ей прямо в лицо, потом забыл предложить закуски и выдохнул от облегчения, когда передал ее обратно маменьке.

– Повторять прием того же лекарства как можно чаще, следить за симптоматикой. Убеждена, что рано или поздно наступит привыкание.

– Никогда! Похоже, мой организм отвергает это снадобье.

– Поглядим! Приказано – выполнять! – Суровым голосом.

– Слушаюсь, доктор. – Смиренно.

Повисло молчание, а потом яблоко раздора сгинуло под наплывом приятных воспоминаний, вызванных знакомой обстановкой. Нан внезапно произнесла:

– Как нам когда-то бывало весело в этом лесу! Помнишь, как ты свалился с высокого орешника и едва не сломал ключицу?

– Как же не помнить! А как ты засунула меня в полынь, пока я не стал красно-коричневым, – тетя Джо долго причитала над моей испорченной курткой, – рассмеялся Том, вновь на миг став мальчишкой.

– А как ты поджег дом?

– А как ты сбежала, чтобы забрать свой ящик?

– А ты по-прежнему говоришь «разгрызи меня крот»?

– А тебя по-прежнему называют Проказницей?

– Дейзи называет. Милочка моя, я ее целую неделю не видела.

– Зато я сегодня видел Деми, он сказал, что она помогает матушке Баэр по дому.

– Как и всегда, когда у тети Джо хлопот целый водоворот. Дейзи – образцовая хозяйка, так что я бы посоветовала тебе поухаживать за ней, если у тебя все равно не получается заняться делом, и дождаться, пока ты вырастешь, – а уж там разводить романтические сопли.

– Нат мне размозжит голову своей скрипкой, если я только попробую. Нет уж, слуга покорный. На моем сердце запечатлено другое имя – причем навеки, как и синий якорь на руке. Мой девиз – «Надежда», а твой – «Не сдамся». Поглядим, кто дольше продержится.

– Вы, глупые мальчишки, все пытаетесь разбиться на парочки, как мы это делали в детстве; так вот, не выйдет. Как замечательно выглядит отсюда Парнас! – воскликнула Нан, вновь резко сменив тему разговора.

– Отличное здание, но старый Плам мне нравился больше. Тетушка Марч руками бы всплеснула, увидев все эти перемены! – заявил Том: они остановились у массивных ворот, чтобы оглядеть простиравшийся впереди прелестный пейзаж.

А потом они вздрогнули от громкого вопля: долговязый мальчишка с нечесаными рыжими волосами перескочил, точно кенгуру, через изгородь; за ним прыгнула худощавая девочка, она застряла в боярышнике и там и осталась, хохоча ведьминским хохотом. Она была симпатичной барышней с кудрявыми темными волосами, яркими глазами и очень выразительным лицом. Шляпу она откинула на спину, а юбки откровенно повествовали о ручьях, которые она перешла вброд, о деревьях, на которые вскарабкалась, и об этом последнем прыжке, добавившем несколько новых дыр к старым.

– Нан, помоги мне слезть, пожалуйста. Том, хватай Теда; у него моя книжка, мне ее нужно отобрать, – попросила Джози, которую нимало не смутило появление друзей.

Том тут же схватил похитителя за воротник, а Нан извлекла Джози из колючего куста и без единого слова упрека поставила на ноги – она в детстве и сама была сорванцом и потворствовала подобным наклонностям.

– Что там случилось, душенька? – осведомилась она, закалывая булавкой самую большую дырку.

Джози тем временем разглядывала свои исцарапанные ладони.

– Я учила на иве свою роль, тут подкрался Тед и удилищем выбил книгу у меня из рук. Книга упала в ручей, а я и вскочить не успела, как он умчался прочь. Негодник, немедленно отдай, а то я тебе уши надеру, – пригрозила Джози, сердясь и смеясь одновременно.

Вырвавшись от Тома, Тед встал в напыщенную позу и, бросая нежные взгляды на измокшее существо в разодранных юбках, произнес знаменитую речь Клода Мельнота^[6] в столь патетическом тоне, что все покатились от хохота; закончил он словами: «Нравится тебе картина, любовь моя?» – после чего очень комично завязал свои длинные ноги в узел и скорчил устрашающую гримасу.

Аплодисменты, долетевшие с веранды, положили конец его дурачествам, после чего молодые люди зашагали по аллее вполне в духе прежних времен – когда Том правил четверкой, а Нан была лучшей лошадкой в упряжке. Раскрасневшиеся, запыхавшиеся, веселые, они поприветствовали дам и присели на ступени отдохнуть – миссис Мег залатала дырки на юбке своей дочери, а миссис Джо пригладила гриву Льва и отобрала у него книгу. Подошла Дейзи – поздороваться с подругой, после чего беседа сделалась общей.

– К чаю у нас булочки; советую остаться и попробовать. Дейзи они всегда удаются, – гостеприимно предложил Тед.

– Уж он знает, о чем говорит; в прошлый раз съел девять штук. Вот почему он такой толстый, – добавила Джози, бросив косой взгляд на двоюродного брата, тощего, как щепка.

– Мне нужно пойти посмотреть Люси Доув. У нее был панариций, наверное, пора вскрывать. Выпью чаю в колледже, – решила Нан, ощупывая карман, чтобы убедиться, что не забыла захватить инструменты.