– Так вы со Среднего Запада? Никогда бы не подумал. Мне казалось, вы местный, коренной нью-йоркец.

– Здесь местных вообще нет. В центре, по крайней мере.

– Тонко подмечено. – Цифер исчез в голубом табачном облачке.

Судя по запаху, сигара была отменная. Я даже пожалел, что отказался.

– Нью-Йорк – город пришлых. Я и сам такой, – добавил он.

– А вы откуда?

– Скажем так, я путешествую.

Цифер отогнал колечко сигарного дыма, причем на пальце у него блеснул изумрудный перстень, поцеловать который не отказался бы даже папа римский.

– Понятно, – кивнул я. – А зачем вам этот Фаворит?

Официант материализовался возле нашего столика, поставил бокалы и так же незаметно исчез.

– Что ни говори, у него был приятный голос. – Цифер по-европейски, молча, поднял стакан на уровень глаз, кивнул мне и продолжал: – Сам по себе свинг я не переношу: слишком громко. Суетливо как-то… Но Джонни – это другое дело. Джонни, когда хотел, пел, как херувим. Когда он только начинал, я взял его, если можно так выразиться, к себе под крыло. Он был этакий гаврош из Бронкса: круглый сирота, тощий, нахальный. На самом деле его звали Джонатан Либлинг – почти то же, что Фаворит, только по-немецки. Он потом для сцены сменил фамилию. Фаворит ведь лучше звучит – не находите? А потом… Знаете, что было потом?

– Понятия не имею.

– В январе сорок третьего года его призвали. Поскольку он пел, то попал в особую часть, ездил по фронтам с концертами. В марте его включили в тунисскую концертную бригаду… Собственно, я не так уж много и знаю. Знаю, что однажды вечером во время представления немецкие бомбардировщики разнесли эстраду. Почти вся труппа погибла, но Джонни выжил. Его ранило в голову и в лицо… Хотя слово «выжил» здесь вряд ли подходит. Жизнь как таковая для него закончилась. Я не врач, не могу сказать точно, но, по-моему, его контузило.

– Контузило? Знакомо.

– Так вы воевали?

– Пару месяцев, в самом начале. Мне повезло.

– Ну вот, а Джонни – нет. Когда его привезли обратно, это был не человек, а овощ.

– Невеселая история. Только вам зачем я? Что именно вы от меня хотите?

Цифер потушил сигару и повертел в руках пожелтевший от времени мундштук из слоновой кости в виде свернувшегося змея с головой петуха. Петушиный клюв был раскрыт в крике.

– Прошу вас, имейте терпение, мистер Ангел. Окольным путем я подвожу вас к главному. Как я уже говорил, я помог Джонни в начале его карьеры. Агентом его я не был, но использовал кое-где свое влияние. И поскольку я принимал в нем довольно большое участие, мы с ним заключили договор. Есть некий залог, который должен быть выплачен в случае его смерти. Больше я, к сожалению, ничего не могу вам сказать: по условиям договора не имею права раскрывать подробности. Но это и неважно. Важно то, что Джонни был безнадежен. Его отправили в больницу для ветеранов в Нью-Гэмпшире, и казалось, что он проведет там остаток жизни. Тогда много было этих несчастных мальчиков. Но у Джонни были друзья, и у него были деньги. Немалые деньги. Он был далеко не скуп, но в последние два года зарабатывал столько, что даже ему не под силу было все это промотать. Часть этих денег он вложил в какое-то дело, причем его агент имел право распоряжаться доходами.

– История осложняется, – заметил я.

– Именно, мистер Ангел, именно.

Цифер задумчиво постукивал мундштуком по краю опустевшего бокала. Хрусталь звенел, словно далекий колокол.

– Друзья перевели его в частную клинику на севере штата, там применяли какие-то радикальные методы. Скорей всего, обычное шарлатанство: по крайней мере, Джонни эти методы не помогли. Но теперь деньги шли уже не от государства, а с его счета.

– А эти его друзья – вы их знаете?

– Нет. Надеюсь, вы не сочтете меня чудовищем, если я скажу вам, что судьба Либлинга интересует меня постольку, поскольку мы с ним связаны договором. С тех пор как Джонни ушел на фронт, я его больше не видел. Единственное, что мне нужно было знать, это жив он или умер. Мои поверенные пару раз в год связывались с больничным начальством и получали письменное подтверждение того, что Джонни еще жив. Так продолжалось до прошлого воскресенья.

– А в воскресенье?..

– В воскресенье случилась странная вещь. Я был по делу в Покипси и решил заехать в клинику: там недалеко. Так сказать, проведать старого приятеля. Зачем – не знаю. Может быть, из любопытства. Хотелось взглянуть на него: каково это шестнадцать лет не вставать с постели? Но меня к нему не пустили, сказали, что посещения – вечером по будним дням. Я настаивал. Тогда вышел его врач и сказал, что Джонни сейчас проходит курс терапии и его нельзя беспокоить до будущего понедельника.

– Такое впечатление, что вас хотели спровадить.

– Мне тоже так показалось. Этот врач – что-то мне в нем не понравилось…

Цифер убрал мундштук в жилетный карманчик и опустил на стол сложенные вместе ладони.

– Я остановился в Покипси, дождался понедельника и пошел в клинику – на этот раз уже точно в часы посещений. Доктора я не видел, но когда я сказал, что иду к Джонни, дежурная спросила: вы родственник? Я, естественно, сказал, что нет, и тогда она мне сообщила, что посещения разрешены только родственникам.

– А в первый раз вам этого не говорили?

– Нет. Честно сказать, я тогда слегка погорячился. Кажется, даже устроил скандал. Это, конечно, была ошибка. Медсестра пригрозила, что вызовет полицию, если я немедленно не уйду.

– И вы ушли?

– Ушел. Что же мне еще оставалось? Это частное заведение, я не хотел неприятностей. Поэтому мне и понадобились вы.

– Вы хотите, чтобы я съездил туда и все выяснил?

– Именно.

Цифер воздел ладони, словно желая показать, что ничего не скрывает.

– Прежде всего, мне нужно знать, жив он или нет. Это самое главное. Если жив – я хочу, чтобы вы его нашли.

Я извлек из нагрудного кармана блокнотик в кожаной обложке и механический карандаш.

– Похоже, дело несложное. Так. Что это за клиника и какой там адрес?

– Клиника «Аркадия» имени Прозерпины Харвест. Это на востоке, по дороге на Плезант-Вэлли.

Я все записал и спросил еще, как звали того подозрительного типа.

– Фаулер. Не то Альберт, не то Альфред…

– Так. А этот Джонни там записан как Либлинг?

– Да. Как Джонатан Либлинг.

– Хорошо. На первый раз достаточно.

Я спрятал блокнот и встал.

– Как мне вас найти?

– Лучше всего через поверенного, – сказал Цифер, кончиком пальца разглаживая усы. – Погодите, вы уже уходите? Я думал, мы пообедаем…

– От угощения я обычно не отказываюсь, но если выехать сейчас, то я еще успеваю в клинику до закрытия.

– Но там все время кто-то есть.

– Да, дежурный врач. А мне нужна картотека: кем бы я ни представился, все равно мне путь один – туда. Да и вам накладно ждать до понедельника: у меня такса полсотни в день плюс расходы.

– Что ж, если вы справитесь, цена разумная.

– Справлюсь. Об этом можете не беспокоиться. Как только что-нибудь узнаю, позвоню Штрейфлингу.

– Прекрасно. Рад был знакомству.

Принимая от гардеробщицы пальто и дипломат, я обернулся: на устах метрдотеля все еще играла презрительная усмешка.

Глава 3

Мой шестилетний «шевроле» дожидался меня в гараже «Ипподром» на Сорок четвертой улице неподалеку от Шестой авеню. Гараж! А ведь когда-то на его месте был театр. Легендарный театр «Ипподром», видавший Анну Павлову, гремевший собственным оркестром под управлением Джона-Филиппа Сузы! А что теперь? Бензиновая вонь да музычка из радиоприемника, прерываемая испанским тарахтением диктора-пуэрториканца.

Но сантименты побоку. В два я уже катил на север по Вестсайдскому шоссе. Пятничный исход горожан на природу еще не начался, и дорога была свободна. Чтобы было не так скучно, я остановился в Йонкерсе и купил пол-литровую бутылку бурбона. К тому моменту, как я миновал Пикскил, она наполовину опустела, и я убрал ее в бардачок: надо же оставить и на обратный путь.

Вокруг все было засыпано снегом, выдался хороший тихий денек, и мне совершенно не хотелось портить его еженедельным радиообзором гнусавых эстрадных подвываний. После городской желтоватой кашицы мир казался красивым и чистым, как картинка из детской книжки.

В три с небольшим я добрался до Покипси и выехал на дорогу, ведущую в Плезант-Вэлли. Несмотря на то, что в сих краях находится славный женский университет «Вассар», на пути своем я не встретил ни одной ученой девицы. Зато в пяти километрах от города я увидел кирпичную стену с затейливой аркой чугунных ворот, ограждающую дом и участок земли. На кирпиче красовались бронзовые буквы: «Аркадия». Неврологическая клиника имени Прозерпины Харвест». Я свернул на извилистую дорожку, посыпанную гравием, и, проехав еще с полкилометра в тоннеле из разросшейся туи, остановился перед шестиэтажным зданием красного кирпича в стиле короля Георга, больше походившим на университетское общежитие, чем на сумасшедший дом.

---