Его и ее

Элис Фини

Alice Feeney

HIS & HERS

Серия «Идеальный триллер»

Публикуется с разрешения Curtis Brown UK и The Van Lear Agency

Перевод с английского Елены Серебро

© Alice Feeney, 2020

© Серебро Е., перевод, 2020

© ООО «Издательство АСТ», 2021

Для них

Это не была любовь с первого взгляда.

Теперь я могу это признать. Но под конец я полюбила ее больше, чем, думаю, можно любить другого человека. Я заботилась о ней больше, чем когда-либо заботилась о самой себе. Вот почему я это сделала. Почему должна была. Думаю, людям будет важно узнать это, когда они обнаружат, что я натворила. Если обнаружат. Возможно, тогда они смогут понять, что я сделала это для нее.

Быть и чувствовать себя одиноким – две разные вещи; можно скучать по человеку, находясь рядом ним. В моей жизни было много людей: семья, друзья, коллеги, любовники. Полный набор подозрительных лиц^[1], которые образуют круг общения, только мой круг имел одну особенность. Все отношения, в которые я вступала с другими людьми, воспринимались мной не как реальные, а скорее как серия неудачных связей.

Люди могут знать меня в лицо, они даже могут знать мое имя, но они никогда не узнают меня настоящую. Этого не знает никто. Я всегда держала при себе подлинные мысли и чувства; я не делюсь ими ни с одним человеком. Потому что не могу. С одной из моих ипостасей только я сама могу быть наедине. Иногда мне кажется, что секрет успеха заключается в способности приспосабливаться. Жизнь редко стоит на месте, и мне часто приходилось перекраивать себя, чтобы не отставать. Я научилась менять внешность, жизнь… даже голос.

Я также научилась вписываться, но от постоянных стараний теперь испытываю не только дискомфорт, но и боль. Потому что все равно не вписываюсь. Я сглаживаю свои внутренние острые углы и стираю наиболее явные различия между нами, но я не такая, как вы. На планете свыше семи биллионов людей, и тем не менее каким-то образом я умудрилась прожить жизнь, чувствуя себя одинокой.

Я теряю разум, и не в первый раз, но здравый смысл можно часто терять и находить. Люди скажут, что я сломалась, сбилась с пути, сорвалась. Но когда пришло время, это – без сомнения – оказалось правильным. После этого я почувствовала удовлетворение и захотела повторить.

У каждой истории есть как минимум две стороны:

Ваша и моя.

Наша и их.

Его и ее.

Это значит, что кто-то всегда лжет.

Ложь, которую повторяют достаточно часто, начинает казаться правдой, и мы все иногда слышим внутренний голос, говорящий такие шокирующие вещи, что притворяемся, будто не имеем к ним отношения. Я точно знаю, что слышала в тот вечер, когда ждала на станции ее последнего приезда домой. Сначала отдаленный звук поезда был таким же, как обычно. Я закрыла глаза и словно услышала музыку, ритмичную песню бегущих по рельсам вагонов, которая становилась все громче и громче.

Стук-постук. Стук-постук. Стук-постук.

Но затем звук стал меняться, превращаясь в моей голове в бесконечно повторяющиеся слова, которые больше нельзя было не услышать:

Убей их всех. Убей их всех. Убей их всех.

Она

Анна Эндрюс

Понедельник 06.00

Понедельник всегда был моим любимым днем.

Шансом начать все заново.

Относительно чистой грифельной доской, где все еще видна пыль твоих прошлых ошибок, которую стерли, но не до конца.

Понимаю, что мою любовь к первому дню недели вряд ли разделяют многие, но у меня полно таких непопулярных пристрастий. Я смотрю на мир немножко под углом. Когда с детства занимаешь в жизни самые дешевые места, без труда видишь, что происходит за марионетками, танцующими на ее сцене. Если разглядеть нитки и того, кто их дергает, нелегко наслаждаться остальным представлением. Теперь я могу позволить себе сидеть, где хочу, и выбирать любой понравившийся мне ракурс, но из нарядных театральных лож хорошо только смотреть вниз на других людей. Но я так никогда не буду делать. Если мне не нравится оглядываться назад, это не означает, что я не помню, откуда я. На свой билет я заработала тяжким трудом, и меня по-прежнему устраивают и дешевые места.

По утрам я не трачу много времени на то, чтобы привести себя в порядок: нет никакого смысла делать макияж, когда потом на работе с тебя сотрут его и начнут заново накладывать грим, – и не завтракаю. Я вообще ем немного, но люблю готовить для других, как настоящая кормилица.

Быстро захожу на кухню – надо взять контейнер фирмы «Таппервер» с домашними капкейками для моих коллег. Смутно помню, что испекла их. Было поздно – точно после третьего бокала чего-то сухого и белого. Я предпочитаю красное, но оно оставляет красноречивый след на губах, и я приберегаю его для выходных. Открыв холодильник, замечаю вчерашнее вино и выпиваю остаток прямо из бутылки, а потом беру ее с собой, уходя из дома. По понедельникам у меня забирают мусор. Мусорный контейнер набит доверху, что удивительно для одиноко проживающего человека. В основном стеклом.

Мне нравится идти до работы пешком. В это время дня на улицах почти никого, что меня успокаивает. Перехожу через мост Ватерлоо и петляю по Сохо в сторону площади Оксфорд-Серкус, слушая программу Сегодня. Я предпочитаю слушать музыку, возможно, немного Людовико или Тейлор Свифт в зависимости от настроения – это две разные стороны моей личности, – но вместо этого терплю слащавые голоса, вещающие для британского среднего класса о том, что, с их точки зрения, я должна знать. Эти голоса все еще режут мой слух, хотя у меня такой же. Но я не всегда так говорила. Почти два года я веду на «Би-би-си» Дневные новости и до сих пор чувствую себя обманщицей.

Останавливаюсь у расплющенного картонного ящика, на который с недавнего времени начала обращать внимание. Вижу торчащую сверху прядь светлых волос – значит, она еще здесь. Я не знаю, кто она, только знаю, что могла быть ею, сложись моя жизнь по-другому. Я ушла из дома в шестнадцать лет, потому что чувствовала, что должна. Я делаю то, что собираюсь, не по доброте, а из-за сбившегося с курса морального компаса. По той же причине в прошлое Рождество я работала волонтером на полевой кухне. Мы редко заслуживаем ту жизнь, которую ведем, и расплачиваемся за нее чем можем, будь то деньги, вина или сожаление.

Я открываю пластмассовый контейнер и кладу один из моих тщательно украшенных капкейков на тротуар, между картонным ящиком и стеной – так она увидит его, когда проснется. Затем, боясь, что ей может не понравиться шоколадная глазурь или она не оценит ее – а вдруг у нее диабет, – достаю из кошелька купюру в двадцать фунтов и подкладываю под капкейк. Я не против, если она потратит мои деньги на выпивку, я же покупаю.

Радио-4 продолжает меня раздражать, и я выключаю последнего политика, врущего мне в уши. Много раз отрепетированный обман не вяжется с образом реальных людей с реальными проблемами. Я никогда не произнесу это вслух или в эфире во время интервью. Мне платят за беспристрастность, независимо от того, что я чувствую.

Может быть, я тоже лгунья. Я выбрала эту карьеру, потому что хотела говорить правду. Хотела делиться наиболее животрепещущими историями, теми, которые, по моему мнению, людям надо услышать. В надежде, что эти истории смогут изменить мир и сделать его лучше. Но я была наивной. Люди, работающие сегодня в СМИ, имеют больше власти, чем политики, но что хорошего в попытках говорить правду о мире, когда я не в состоянии честно рассказать собственную историю: кто я, откуда и что сделала.

Я прячу свои мысли, как всегда. Запираю в безопасный секретный ящик внутри моей головы, запихиваю в самый дальний, темный угол и надеюсь, что они не скоро вновь убегут оттуда.

Прохожу еще несколько улиц и приближаюсь к Телецентру. Затем роюсь в моей дамской сумочке в поиске служебного пропуска, который, как всегда, куда-то запропастился. Но вместо пропуска мои пальцы находят одну из маленьких жестяных коробочек с мятными леденцами. Коробочка гремит в знак протеста, когда я открываю ее и кладу в рот крошечный белый треугольник, словно это таблетка. Лучше, чтобы до утреннего совещания от меня не пахло вином. Я нахожу пропуск и вхожу в стеклянную вращающуюся дверь, чувствуя, что несколько пар глаз смотрят в мою сторону. Все нормально. Я довольно хорошо изображаю ту версию себя, которую, как мне кажется, привыкли видеть люди. По крайней мере, снаружи.

Я знаю всех по именам, включая уборщиков, еще подметающих пол. Почти ничего не стоит быть добрым, и у меня очень цепкая память, несмотря на пьянство. Пройдя контроль безопасности – немного более тщательный, чем обычно, – все благодаря состоянию мира, которое мы себе обеспечили, – пристально смотрю вниз на отдел новостей и чувствую себя как дома. Хотя отдел находится на цокольном этаже здания «Би-би-си», его видно с каждого этажа – он напоминает ярко освещенный красно-белый муравейник с открытой планировкой. Почти все имеющееся пространство заставлено экранами и заваленными бумагами столами, за каждым сидит представитель разношерстной компании журналистов.