Преподаватель говорит, что мы будем смотреть фотографии в группах по четыре человека. Папку начинают передавать с дальнего конца аудитории. Ожидая своей очереди, мы тихо разговариваем, но каждый из нас то и дело поглядывает назад. Я стараюсь не смотреть на стажеров, которые просматривают фотографии. Не хочу видеть их реакцию. Мне важно, чтобы их впечатления никак не отразились на моем. К тому моменту как папка дошла до моей группы, фотографии успели просмотреть две трети стажеров. Из аудитории никто не вышел.

Сержант Грейси кладет папку на наш стол и открывает первую страницу. На фото мужчина. Старый и толстый. Он лежит на спине, одетый в коричневый кардиган поверх синей рубашки, бежевые брюки и коричневые ботинки. Из центра его груди торчит большая черная рукоятка ножа. Струйка темно-коричневой крови течет из уголка его рта на пол. Глаза выпучены, рот широко открыт, а кожа совершенно белая. В правом верхнем углу страницы приведена краткая информация: «Родригез, Артур, 63. Алкоголик. Убит квартиросъемщиком».

Прочитав его имя, ощущаю, как в горле у меня формируется комок. Это был реальный человек. Мы киваем друг другу, и кто-то переворачивает страницу. Мы листаем и листаем: конечности и туловища, кровавые разводы на стенах, пустые глазницы, открытые рты и застывшие лица. С каждой фотографией мои челюсти все сильнее сжимаются, но я в порядке. Я держусь. У меня получится.

Мы почти дошли до конца, и сержант Грейси снова переворачивает страницу. На этот раз на фото мы видим женщину, которая лежит в прихожей у подножия лестницы. Шею обвивает веревка, кожа вокруг которой вздулась и почернела. Голова повернута в сторону, а кудрявые коричневые волосы отброшены назад так, чтобы веревка была видна. Ее кончик выходит из-под плеча и закручивается на ковре. Ковер выглядит пушистым и чистым. В углу прихожей стоит столик с горшечным растением. Под ним видны две пары обуви. Взрослые кроссовки стоят рядом с крошечными резиновыми сапожками. Она была мамой. Я чувствую, как к глазам подступают слезы. Стоп. Она лежит на спине, ноги перекрещены. Другой конец веревки основательно обвязан вокруг перил. Примерно в метре от ее головы лежит нож для мяса.

Мы листаем папку с фотографиями жертв преступлений, и с каждой я напрягаюсь все сильнее, но держусь.

«Коллинс, Лиэнн, 31. Домашнее насилие».

Однако фотография не соответствует описанию. Она повесилась? Или ее задушили? Что там делает нож?

Я поднимаю глаза на сержанта Грейси.

– Ее задушил жестокий муж, проживавший отдельно. Он запаниковал и попытался создать видимость самоубийства. Повесил ее на перилах. Тело обнаружил их четырехлетний сын, который сразу позвал соседа. Полицейские перерезали веревку. Присутствие ножа смутило детективов. – Сержант делает паузу. Мы вчетвером не сводим с него глаз. Он продолжает: – Специально обученные офицеры поговорили с сыном убитой на следующий день и только тогда поняли, почему там лежал нож. Мальчик сказал, что принес его маме, чтобы она могла перерезать веревку, когда проснется.

Я закрываю рот рукой. В этот момент я вижу лишь четырехлетнего мальчика, стоящего в прихожей с ножом в ручонке. У меня из глаз ручьем текут слезы. Сгорая от стыда, я выбегаю из аудитории. Закрываю руками лицо и рыдаю в коридоре. Ужас этой ситуации разрывает мне грудь, но я пытаюсь снова обрести над собой контроль. Что, черт возьми, со мной не так? Интересно, что подумают обо мне другие стажеры? Она правда полагает, что станет хорошим полицейским? Она даже на мертвецов без слез не может взглянуть. Мне ее жаль. Но я не такая. Мне хотелось прокричать им это. Я не такая! Мне и раньше доводилось слышать трагические истории. В мире их полно. Я пришла в полицию, чтобы попытаться предотвратить подобные трагедии или хотя бы найти виновных. Возможно, я все неправильно понимаю. Возможно, я просто на это не способна.

Смотрю на тест и чувствую, как глаза наполняются слезами. Прошло всего девять недель обучения, а я беременна. Сижу в зловонном туалете Хендона, вспоминаю свое самодовольство на вводной лекции и вздрагиваю. Как я могла поступить так безрассудно? Я знала, что что-то изменилось: последние несколько недель я была сама не своя. Как я могла забеременеть? У меня кончились таблетки всего несколько недель назад, и с тех пор мы соблюдали осторожность. В голове всплывают бессмертные слова из журналов для подростков: «Иногда достаточно всего одного раза». Но ведь я уже не подросток. Я взрослая женщина, которая осознанно хочет стать офицером полиции.

Возвращаюсь в комнату. Бросив тест на стол, сажусь на кровать рядом со своим парнем и говорю: «Положительный». Я не могу заставить себя произнести слово «беременна».

– Я не буду с тобой, если ты его оставишь. Ты не станешь хорошей матерью. Ты не готова.

Он сидит на краю кровати и хрустит пальцами.

– Но вдвоем мы справимся, – говорю я высоким заискивающим голосом, от которого мне самой становится не по себе. – Мы любим друг друга. У нас получится.

– Нет, не получится. К тому же, тебе придется попрощаться со всем этим, – говорит он, указывая на мою комнату, тетради, мои начищенные до блеска ботинки. – Тебе придется бросить учебу. Ты ждала этой возможности два года. Неужели ты от нее откажешься?

Утром я сижу в маленькой комнате с двумя удобными креслами. Это комната для сообщения плохих новостей. Комната для прощаний. Спокойные цвета, мягкая мебель. Таких много в нашем учебном центре. Я уже побывала в преподавательской рано утром, чтобы сообщить новость до того, как туда начнут заходить другие стажеры. Как только я открыла рот, у меня хлынули слезы.

Жду сержанта Грейси, комкая в руках насквозь промокший носовой платок. Слезы капают на мой колючий синий джемпер. Сержанта Грейси уважают не только все стажеры, но и преподаватели. Он мне нравится. Я уважаю его и доверяю ему. Я жду его совета, и мне хочется произвести на него впечатление. Я и в школе была такой же: всегда стремилась получить золотую звездочку или смайлик.

Он входит в комнату и садится напротив меня. Я говорю, что приняла решение. Он кивает и сразу переходит к делу.

– Мы скажем, что у вас семейные обстоятельства.

– Хорошо.

– У вас есть два дня, но вы должны будете вернуться в Хендон и компенсировать все, что пропустили.

– Спасибо.

Во время разговора с сержантом Грейси я приняла важное решение – и с тех пор сожалею о нем.

– Еще кое-что, – говорит Грейси, наклоняясь ко мне. Он ставит локти на бедра в отутюженных черных брюках, серебристые полоски сержантских погон поблескивают у него на плечах. – Не думаю, что вам стоит сообщать об этом родителям.

– Почему? – спрашиваю я осипшим от слез голосом.

– Мне просто кажется, что так вам будет проще.

Так я приняла решение, о котором жалела следующие двенадцать лет. Это решение травило мне душу и становилось все более значительным. Не знаю, почему я послушала сержанта. Все остальные советы, которые он когда-либо давал мне, были разумными. Он не высказывал своего мнения о том, как мне следует поступить, и не осуждал. Просто выслушал и дал время, чтобы все исправить. Однако я больше всего на свете жалею, что прислушалась к этому последнему маленькому совету. У меня были прекрасные отношения с родителями, и я знала, что они будут рядом и не перестанут меня любить, несмотря ни на что. Я понимала, что, чем дольше буду это скрывать, тем больнее им будет услышать правду. Однако каждый раз, когда открывала рот, чтобы во всем им признаться, я не могла вымолвить ни слова.

– Учитывая дату вашей последней менструации, могу предположить, что сейчас шестая неделя беременности, – говорит врач с явным нигерийским акцентом. Он напоминает мне моего бойфренда и его родственников, что сейчас не слишком уместно. Врач сидит за большим письменным столом. На столе и на стенах кабинета – фотографии семьи. Множество его детей улыбаются мне из деревянных рамок. Я смотрю на распятие у него за спиной и нервно сглатываю.

– Это мое окончательное решение, – говорю я твердым голосом.

– Зачем вы это делаете? – он неодобрительно качает головой.

Меня охватывает ярость. Врачи не должны так себя вести. Я имею право выбора. Я чувствую, как у меня вспыхивают щеки, и мне очень хочется скрыть румянец. Но злость вызвана стыдом. Мне стыдно. Я испытываю стыд и ярость одновременно.

– Сейчас неподходящее время, – говорю я. Стараюсь произнести эти слова как можно быстрее, надеясь скрыть дрожь в голосе. Похоже, разговор окончен, и я безмерно этому рада. Он пишет что-то на листке бумаги, открывает ящик стола, достает оттуда буклет и подает мне и то, и другое.

– Все, что вам нужно, здесь.

– Спасибо.

Да пошел ты.

Потом, держа буклет в руке, я звоню и обо всем договариваюсь. Мой парень стоит рядом. Мне придется подождать неделю. Раньше свободного времени нет.

– Я все оплачу, – говорит мой бойфренд, желая помочь. Желая поскорее избавиться от ребенка.

Я все время напоминаю себе, что моя цель – стать полицейским и помогать людям.

Каждый день той долгой недели я убеждаю себя в том, что поступаю правильно. Днем целиком посвящаю себя учебе, а вечером – тимбилдингу. Каждый день напоминаю себе, чего хочу от жизни. Я хочу стать офицером полиции. Ничто не должно мне помешать. Я хочу помогать людям. Я часто вспоминаю Лиэнн. Возможно, однажды мне удастся сделать так, чтобы то же самое не произошло с кем-то другим.

---