Индукция страсти

Лина Мур

© Л. Мур, 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2019

Глава 1

Лондон. Что может привлекать в этом дождливом мрачном городе, наполненном эмигрантами и беженцами? Скорее всего, возможность потеряться. Навсегда. Потерять все, что имел или мог бы иметь, превратиться в ничтожного раба государства и власти. Но все стремятся попытать счастья. Смешно, не правда ли? Зависеть от удачи и везения, которых вообще не существует… Это вымысел, психологическое отклонение человеческого мозга, подталкивающее несостоявшуюся личность к неминуемому краху. Но люди предпочитают надеяться на удачу – иного не остается. Только фантазии. Бессмысленные. Губительные.

Серый город предстает перед глазами, вызывая такую скуку, что я решаю поиграть, разгадывая спутников, ведущих меня к выходу для вип-персон из аэропорта Хитроу. Картинка уже сложилась в голове. У одного расширенные поры на покрасневшем носу, потрескавшиеся губы, заметно дрожащие руки – мужчина прячет их под моим пристальным взглядом. Пристрастен к алкоголю. Скучно… Второй молод, идеально выбрит, парфюм несколько приторный, форма выглажена и не застирана – новичок. Маникюр, лукавая улыбочка… наверняка гей, чей-то любовник, и это тоже безумно скучно, как все в этом городе, как встречающий меня человек.

– С возвращением, сэр. Ваш рейс задержали…

– Оставь это для моего отца или брата. Просто делай свою скучную работу, – обрываю Декланда. Шофер, доверенное лицо семьи, служащий нам так долго, что, умей я думать нерационально, поверил бы в существование вампиров и прочей нечисти. Но инъекции ботокса, операции, вуалируемые болезнью жены и детей, сохраняют шестидесятилетнего мужчину в достаточно пригодном виде пятидесяти девяти лет.

– Ты только прилетел, а уже не в духе, Эйс. Что тебе не нравится? – Усмехаясь, Декланд поворачивается ко мне, пока машина везет нас в дождливый и унылый город.

– Что может понравиться в задержке рейса, ужасном питании и отсутствии удобств?

– Не тебе высказывать претензии – ты летел на частном самолете, для тебя приготовили специальный ужин, обед и завтрак на всякий случай. И все же недоволен?

– Недоволен, – сухо киваю и отворачиваюсь к окну, демонстрируя нежелание говорить.

– Господи, да улыбнись ты. Два года не был в Лондоне, родные скучали…

– С Молли я виделся в прошлом месяце на каком-то показе в Сиднее. Стэнли слышал чаще, чем хотелось бы. Мать звонила по нескольку раз на дню, а отец успокоился три месяца назад. Так что я не собираюсь улыбаться. Жду, когда смогу спокойно вернуться на работу и заняться делами, а не бессмысленной болтовней. К слову, улыбка – это нервное поражение лицевых мышц. Я, слава богу, контролирую разум. Поэтому подари мне спасительные минуты тишины. Вскоре придется терпеть такой шум, от которого буду вынужден поддаться такой глупой людской особенности, как разговор.

– Мда… Думал, правительственное задание и долгое отсутствие хоть немного тебя изменят, а стало еще хуже. Ты хотя бы сексом занимался?

Закатываю глаза и даже отвечать не желаю, но ведь он не отстанет.

– Секс отвлекает от мыслительного процесса и не позволяет сконцентрироваться на деле. Это развлечение для тех, кто в жизни не имеет ничего более значимого, кроме как опуститься до животных инстинктов и сношаться, – все же произношу я. Не люблю, когда последнее слово не за мной.

– Но благодаря этим инстинктам ты появился на свет, – смеется Декланд, хотя сам уже не в восторге от темы, смущающей его больше, чем хотел бы показать. Скучно.

– К сожалению. И из-за этих инстинктов мне приходится терпеть еще несколько миллиардов людей, хотя я бы предпочел изолировать низший ум от высшего, еще четче разграничив слои общества. Но меня осудили бы и обвинили в предвзятом отношении к беднякам и рабочему классу, хотя именно сословия, стоящие ниже нашего, имеют потенциал. Как подающий надежды пэр Англии я не имею права считать их за людей, а лишь хотел донести то, что зло живет не внизу, оно над нами. Если чего и бояться, то поднебесной, где совершаются самые жестокие вещи, уж я-то о них не понаслышке знаю, наслаждался последние два года. Вот это и есть мой секс, возбуждение и интерес. Теперь тебе стало понятнее, уподобился ли я считающим женщину единственным источником наслаждения?

Во взгляде собеседника сквозит абсолютное непонимание. Вот так всегда. Мой склад ума многим кажется странным, но без него я никогда бы не работал там, где решается судьба человечества, – благодаря мне и «братьям по разуму» сглаживаются международные конфликты. Нас называют по-разному: послы, секретная служба, мафия, наемники. Но все намного проще: мы – часть правительства, мы и есть поднебесная со всей ее грязью. Хотя меня это не волнует. Меня в этом мире вообще мало что волнует, кроме задач, которые ставят мне или я ставлю себе сам. Вот это не скучно.

– То есть женщины у тебя не было.

– Что? При чем здесь женщина? – недоуменно поворачиваюсь к Декланду.

– Мы разговаривали…

– Разговор закончился десять минут назад и уже неинтересен. Я не задерживаю бессмысленную информацию в голове и тебе советую делать то же самое.

– Надеюсь, ты не испортишь праздник…

Его тяжелый вздох раздражает. Так утомляет, когда люди, не получив желаемого, проявляют наигранное разочарование в своих мечтах. Меня это жутко выводит из себя.

– Праздник? – переспрашиваю, а в голове перебираю разговоры с родными за прошедшие два года. Ничего. О празднике никто не упоминал.

– Ты спекся, парень. А для чего, по-твоему, ты сейчас в Лондоне?

– Задание завершено, моя работа теперь здесь.

– И тебе никто не сказал, что Таддеус подал прошение о твоем возвращении? – искренне удивляется Декланд.

– Отец. Можно было догадаться. Ему не понравится, если я стану более значимым для страны, чем он когда-то. И все мною выпестованное он с удовольствием разрушил бы.

На секунду закрываю глаза, дабы побороть недовольство. В понимании отца это нормально: я старший, должен быть рядом с ним, сидеть у его ног комнатной собачкой, а лучше – чучелом, коих он коллекционирует. Да, особой любви я к нему не испытываю, любовь – тоже из разряда отклонений, а у меня их нет. Хотя нежные… Нет, не так: я отчасти уважаю маму и отца, однако вторжение в мою жизнь меня сильно нервирует.

– Парень…

– Мне тридцать четыре, прекрати обращаться ко мне словно к безграмотному малышу, который жизни не видел, – хмуро перебиваю его.

– Ладно, Эйс. Так лучше? – Ехидно улыбается, отчего я закатываю глаза и фыркаю. – Не злись, Таддеус всегда желал тебе только хорошего. Он ни разу не обвинил тебя в том, чем ты занимаешься и как живешь, хотя причин было достаточно. Ты одинок и полностью сосредоточен на работе, это губительно. Прекращай наговаривать на отца, будь мягче – у него юбилей, пятьдесят лет, и он желает видеть любимого сына, свою гордость и надежду, рядом с собой в кругу семьи и друзей. К тому же он впервые за последние месяцы покажется на людях.

– С каких пор отец не демонстрирует свое богатство и власть на глупых приемах?

– С тех пор как ушел в отставку.

– Что? Он не мог! Для него работа – все, это я с детства выучил. Он даже мать так не любил, как работу. И я пошел по его стопам, потому что этого хотел он, лишь выбрал другой отдел, чтобы не сталкиваться каждый день.

– Он решил отдохнуть. Поэтому тебя и вернули. Когда пролетает полжизни, понимаешь, что потерял самое ценное. Семью. Думаю, и праздник он организовал, чтобы воссоединиться и уделить больше времени вам, своим детям.

Скептически смотрю на Декланда и не верю. Видимых признаков вранья нет, но я чувствую подвох. Возможно, отец что-то задумал. Обманул друга, коим считал сидящего рядом со мной мужчину, чтобы тот не выказал ложь, ведь я легко вычисляю, говорит человек правду или нет. И сейчас Декланд совершенно искренен.

– И это должно меня тронуть? – Недоуменно изгибаю бровь, рассматривая попутчика.

– Если у тебя есть сердце, то да.

– Насколько знаю, обо мне говорят другое. Я жестокий, наглый и скучный зануда. Во мне нет ничего человеческого, как и души. Так что предпочту отправиться в свой дом, а не к отцу, который вдруг решил все бросить и уйти в отставку. Хотя это все игра на публику. Такой человек, как он, никогда не оставит пост просто так, особенно с его уровнем власти и многочисленными заслугами перед королевой.

– Откуда столько неприязни, Эйс? За что? – недоумевает Декланд.

– При чем здесь неприязнь? Отец показал мне, что одиночество – лучшее проявление сочувствия к окружающим, за это я испытываю к нему уважение. И скажи, чтобы развернули машину. Праздник завтра, насколько помню, день рождения отца третьего октября, а сегодня второе. – Я легко разгадал план Декланда, но следовать ему не желаю.

– Нет, мы едем на предпраздничный банкет в вашем загородном доме, где ты остановишься. Это приказ отца, Эйс. Прости, но тебе придется встретиться с семьей раньше. Это не обсуждается. – Декланд делает паузу, словно позволяя вставить слово, но вдруг поднимает руку и зажимает мне рот. – И даже не думай запутать меня заумными фразами. Ты едешь домой. – С силой отбрасываю его ладонь и кривлюсь, стирая чужое прикосновение. – Это была вынужденная мера. Я уже стар и не могу слушать тебя с тем же наигранным восхищением, как раньше, – добавляет Декланд, наблюдая, как я вытираю губы рукавом пальто.

---