KNIGID.RU Проспал я, как мне сказали потом, восемь часов: оказалось, к вину, что я выпил, подмешали какое-то снотворное средство. Пока я спал, человечки начали подготовку к перевозке меня в свою столицу. Несомненно, это было для них делом непростым: шутка ли, переправить такого великана в резиденцию самого императора! – но человечки эти оказались прекрасными математиками. Благодаря поддержке своего императора, который покровительствовал наукам, они достигли выдающихся успехов в механическом деле: научились делать машины на колёсах не только для перевозки людей, но и для леса и других тяжестей. Они также строят громадные военные корабли. Верфи находятся в местах, где есть строевой лес, а оттуда корабли на машинах перевозят к морю.
Итак, чтобы меня перевезти, пятьсот плотников и инженеров соорудили удивительную платформу: длина её равнялась моему росту, а высота достигала трёх дюймов. Эта платформа была установлена на двадцать два колеса.
После этого в землю около меня вбили восемьдесят кольев, снабжённых блоками; всё моё тело обвязали крепкими канатами и перекинули их через блоки. Девятистам рабочим пришлось около трёх часов тянуть канаты, чтобы поднять меня, но я так крепко спал, что ничего не чувствовал. Всё это я узнал позднее из рассказов. Чтобы перевезти меня, потребовалось полторы тысячи самых сильных ломовых лошадей размером едва ли не с мою ладонь.
От столицы нас отделяло расстояние, которое я мог бы пройти менее чем за час; мы же ехали целый день, ночью останавливались в лесу для отдыха, потом опять ехали. Во время ночёвки возле меня стоял караул – по пятьсот гвардейцев с каждой стороны: одни – с факелами, другие – с луками, готовые стрелять при первой же моей попытке двинуться с места. К полудню следующего дня до города оставалось не больше полутора сотен средних человеческих шагов. К нам навстречу вышел сам император Бимбул XVII со своей супругой Цимпиллой и всем двором. Храбрый император попытался было тотчас же взобраться на меня, но супруга и придворные принялись заклинать его не подвергать свою драгоценную жизнь такой опасности. С неохотой уступив их просьбам, он отказался от своего рискованного намерения.
Там, где мы остановились, находился величественный старинный храм, но в нём уже давно не совершали богослужений. Ворота его оказались настолько высоки, что я смог пролезть в них на четвереньках, а внутри было достаточно просторно, чтобы можно было свободно растянуться. Тридцать шесть слесарей приковали мою левую ногу к дверям храма – для этого понадобилась девяносто одна цепь вроде обычной дамской цепочки. Напротив храма стояла башня высотой немного ниже моего роста. На эту башню и поднялся император со своей свитой, чтобы лучше разглядеть пленника. Толпа маленьких человечков, собравшаяся посмотреть на меня, насчитывала никак не меньше сотни тысяч, и, наверное, с десяток тысяч из них успели погулять по моему телу. Каждый человечек был не тяжелее нашего обыкновенного письма, а четверо весили приблизительно столько же, сколько одно среднее куриное яйцо. Новорождённый был не тяжелее не очень крупной ягоды крыжовника. Присутствие всей этой толпы, помещавшейся на мне, было бы вполне терпимым, если бы только они вели себя поделикатнее. Многие даже не потрудились вытереть башмаки, прежде чем на меня взобраться, а кроме того, бесцеремонно хлопали и тыкали меня своими палками и тросточками. Некоторые забывались настолько, что стучали по моему лбу, залезали в карманы, в складки одежды, взбирались на нос, как на башню, чтобы насладиться оттуда красивым видом. Один, самый дерзкий, вскарабкавшись ко мне на нижнюю губу, по-видимому, обсуждал с другим, поместившимся на верхней, какова ширина моего рта. Это мне показалось особенно скучным, я не вытерпел и зевнул, и они с криками ужаса бросились бежать. При дыхании грудь и живот у меня равномерно поднимались и опускались, и у многих человечков началось что-то вроде морской болезни, а когда одна неосторожная дама сломала себе ногу, нечаянно попав в петлю моего жилета, император опубликовал указ, который под страхом смертной казни запрещал взбираться на меня без особого на то разрешения. Верёвки, которыми я был привязан к телеге, с меня сняли лишь после того, как со всеми предосторожностями и самым тщательным образом приковали цепями за левую ногу. И только тогда, в первый раз с тех пор, как попал в эту страну, я смог подняться во весь рост. Общий крик изумления вырвался из уст собравшейся толпы. Человечки понимали, что я настоящий великан, но всё же не могли себе представить насколько. Прошло довольно много времени, прежде чем они пришли в себя и успокоились.
Так как цепи позволяли мне удаляться на расстояние не более трёх футов и я мог лечь внутри храма, моё жильё можно было сравнить с хорошей собачьей конурой.
Глава третья
Страна лилипутов и её повелитель. Как Гулливер вызвал общее волнение, а затем снискал себе полное расположение
Поднявшись на ноги, я мог окинуть взором громадную часть страны, и это зрелище перенесло меня в далёкие времена, когда, будучи ребёнком, на полу одной из больших комнат нашего дома строил точно такие же города, как столица страны, лежавшая теперь передо мной. Вся страна напоминала клумбу. Тут были поля и пастбища – одни величиной с шахматную доску, а другие даже достигали размеров самой большой скатерти моей матери, – леса, которые нельзя было бы накрыть четырьмя широкими простынями. В ближайшем лесу я заметил старые вековые деревья, прямо-таки громадные – высотой с нашего мальчика-подростка! Размеры животных соответствовали, конечно, всему остальному. Лошади и коровы были приблизительно с белку, не считая хвоста; гуси не превосходили нашего крапивника; мухи казались едва заметными точками, а блохи были хоть и не видимы простым глазом, но присутствие их чувствовалось не меньше наших. У всех жителей этой страны очень хорошее зрение, но лишь на близком расстоянии: они могли видеть, как мухи чистят себе хоботок, и, конечно, солнце и луну, но из звёзд им удавалось разглядеть только ближайшие и те, блеск которых был особенно ярок. Бесконечные россыпи далёких звёзд для них не существовали вовсе.
Пока я обводил взглядом раскинувшуюся передо мной страну, ко мне приблизился верхом на лошади сам император со своей свитой, и тут едва не случилось несчастье: лошадь императора, хоть и была прекрасно выезжена, всё же испугалась, увидев меня, и встала на дыбы. К счастью, император, прекрасный наездник, сумел удержаться в седле.
Тут же он приказал накормить меня и напоить, и вскоре подкатило двадцать телег с пищей и десять – с напитками. Я поднимал их одну за другой и опустошал, вытряхивая содержимое прямо в рот. Все опять безмерно удивлялись, а императрица и несколько принцесс, которые присутствовали при этом зрелище, морщили свои крошечные – величиной не больше муравья – носики.
Когда я закончил обед, император подошёл ко мне так близко, что я хорошо смог его разглядеть. Чтобы видеть его ещё лучше, даже лёг на бок, поэтому могу хорошо его описать, тем более что позднее часто держал его в руках. Фигура императора внушала глубокое почтение: он был выше всех своих подданных на ширину моего ногтя; осанка его поражала величием и достоинством, несмотря на преклонный возраст – двадцать восемь лет (в этой стране живут не так долго, как у нас; учиться дети начинают в два года; девушки могут вступать в брак в двенадцать, а юноши – в пятнадцать лет). Черты лица императора отличались мужественностью и выразительностью. Особенное впечатление производила слегка отвислая нижняя губа и орлиный нос. Голос его, хотя и тонкий, всё же звучал отчётливо и ясно. Одет он был просто и благородно: голову покрывал золотой шлем, украшенный драгоценными камнями, с султаном развевавшихся перьев. Меч императора, рукоять и ножны которого тоже были щедро украшены золотом и драгоценными камнями, был длиной с большую швейную иглу, и он всё время держал его наготове, чтобы защищаться, если бы в этом возникла необходимость. Его многочисленная свита была так пёстро и красиво одета, что казалось, будто по земле разостлано роскошное, богато вышитое дамское бальное платье. Его величество говорил со мной очень долго и снисходительно, а я отвечал почтительно и скромно, но мы совершенно не понимали друг друга.
Наконец император призвал на помощь множество учёных – их легко было узнать по одежде. На каких только языках я к ним ни обращался: на английском, французском, итальянском, латинском, греческом, на всех наречиях немецкого языка, – ничего! Никто меня не понимал. Часа через два двор удалился, и я остался под усиленной охраной, которая должна была защищать меня от любопытства, грубости и злобы толпы. И действительно: не прошло и часа, как в меня стали бросать камни – сначала по одному-два, а потом помногу. Начали даже пускать в меня стрелы, и одна чуть не выбила мне глаз. Тогда начальник стражи велел схватить шестерых зачинщиков и выдать мне. Я поднял их и пятерых засунул в карман, а шестого взял в левую руку, как будто собирался съесть.
Бедняжка запищал от страха, как кролик, которого ухватила лиса, а когда я вынул из кармана нож, который был вдвое длиннее, чем сам преступник, то все оцепенели от ужаса. Но я только разрезал цепи бунтовщика, поставил его на землю и дал ему легкого пинка согнутым пальцем. Проделав с остальными то же самое, я заметил, что это произвело благоприятное впечатление на толпу и солдат: все они явно ко мне расположились.