KNIGID.RU Девушка пыталась что-то еще мне сказать, но я поспешно удалился. В этой истории адвокат Добровинский не возбуждал Владимира Николаевича, а они оба – меня.
Довольно быстро я потерял всякий интерес к этому делу. Али и Мия иногда интересовались происходящим у общих знакомых. Следствие, а затем и сам процесс шли довольно долго. И даже был какой-то приговор. Наверное… Я уверен.
Но однажды около «Кофемании» на Никитской меня окликнул забытый голос:
– Александр Андреевич! Как вы? А я слежу за вами только через Tatler. Часто вас вспоминаю. Недавно читала ваш рассказ про то, как жена отравила мужа, когда он собрался ее бросить и оставить без денег. Очень смеялась. Все вспоминала наши разговоры.
– А что с вашей затеей?
– Ой, вы знаете, ужасно. Этот идиот погасил, как это называется… ущерб, полностью. Понимаете? Полностью! И получил шесть лет условно. В швейцарском банке остались две жалкие копейки. Теперь от всех дел у нас маленький ресторанчик в Бибирево. Правда, ребенок родился таааакой классный, просто на радость нам всем. А, вы не поверите, я вообще-то к вам собиралась. Недавно нашла еще документы: оказывается, когда он был богатым, то застраховал свою жизнь на пять миллионов долларов. Это, конечно, не двести, но ведь можно подумать, что с этим делать? Я зайду на днях?
В это время подъехала моя машина и благополучно перекрыла движение общему потоку.
Я, извинившись, юркнул в открытую дверь, на ходу крикнув: «Может, все-таки к Горенштейну? Хороший адвокат, специализируется на water cases», и со вздохом облегчения плюхнулся на сиденье.
Все-таки мокруха («water cases» – авторский перевод) – явно не мое. Вот если кому надо забеременеть – это, пожалуйста, это ко мне…
Поймать на мормышку
– Александр! Спроси у этого мудака, он ловит на мормышку?
Кому надлежало задать этот тонкий вопрос, я знал точно. А вот как перевести «мормышка» на любой другой известный мне язык – ставило меня в тупик.
Я – это двадцатилетний парень с веселыми глазами и хорошим французским. Любопытствующий господин, которого волнует судьба некой «мормышки», – приемщик огромного заказа, размещенного Советским Союзом во Франции под названием «ГАЗОДЮК», а один из собеседников – хозяин крупнейшего французского конгломерата, семейного предприятия, целой империи, куда входят банки, сталелитейные заводы, шахты и еще всякая муть, о которой я и не догадывался в ту пору.
За три дня до этого мне позвонила моя приятельница переводчица Зинка и сообщила шепотом, что заболела. Я слегка обомлел от страха, так как до этого дня не болел ни разу, и на всякий случай сказал, что у меня пока все в порядке. Зина-переводчица шепнула в ответ, что я клинический идиот, так как она простудилась и потеряла голос, а то, что было два месяца назад, надо забыть. И вообще она любит своего мужа, чудного человека, бухгалтера по национальности и француза по профессии, хоть он и старше ее в два раза, а я, скотина, с тех пор не позвонил ни разу. Но дело не в этом.
У нее была договоренность с французской компанией на большой переводческий подряд с советскими инженерами-приемщиками. Первый спец уже уехал, а сейчас в Париже находился главный технарь. Французы сказали, что его надо ублажать, холить и лелеять, так как от него зависят несколько сотен миллионов франков капиталистической наживы. И если он подпишет всю приемку, французы осчастливятся так, что всем будет потрясающий «о-ля-ля» в виде серьезного бонуса.
Короче, могу ли я ее заменить, при этом заработать кучу денег и ее благодарность после выздоровления, несмотря на то, что я сволочь и скотина. Кое-какие аргументы в этом предложении были весьма убедительны, и я согласился.
Советский инженер Петр Засуля оказался симпатичным голубоглазым парнем 35–40 лет в сером костюме фабрики «Красная швея» и зеленом свитере, который, очевидно, до Финской войны связала крючком его бабушка своему папе. Узел галстука развязке не подлежал, и поэтому за годы пота приобрел траурный оттенок. Какого цвета на самом деле был галстук, сказать трудно. Но ка-а-а-ак Петр разбирался в технике! Французы ахали и дрожали, боясь, что Засуля в конце концов сделает им «козулю», а не приемку их дорогущего оборудования…
В конце второго дня изучения чертежей и каких-то огромных железяк в трехстах километрах от Парижа, меня пригласили в святая святых – кабинет хозяина.
Холеный маркиз (со сложной фамилией типа Мудэ де ля Ло), в летах, с орденской ленточкой в петличке элегантного костюма, начал с ходу коррумпировать переводчика, то есть меня. Однако бывший министр де Голля явно просчитался со своими тонкими ходами. Не тут-то было, так сказать, не на того напал. Вопрос цены был ни при чем. Вышла неувязочка…
Дело в том, что несмотря на свой юный возраст, надо отдать мне должное, по принципиальным соображениям коррумпироваться я готов был сразу и без этих французских выкрутасов. В мою задачу входило уговорить Петю все подписать, рассчитаться с ним и уже потом наслаждаться собственными спелыми плодами сочного подкупа. Маркизет был непохож на трепло…
В ответ на мое предложение поставить свою подпись везде где только можно, Петр посмотрел на меня внимательно, отхлебнул пива «Кроненбург» и сказал:
– Будет дорого стоить…
– До фонаря, – ответил я. – Как в том анекдоте: грузин передаст билет. Так вот, представь, что я – «передаст». Ты мне говоришь – я передаю маркизке.
– Мне нужен магнитофон «Akai», японской сборки, с большими бобинами, стоячий, коричневого цвета. Понятно? Иначе хрена лысого с завитушками! – сказал он и победоносно откинулся на плетеную спинку стула местного кафе, с видом, ясно говорящим окружающим: «Нас просто так не возьмешь…»
– Вы далеко пойдете, молодой человек, – подняв тонкую удивленную бровь, заметил мне президент корпорации через полчаса. – Ваш бонус резко увеличивается. Сегодня же приступим к подписанию, а то все наши банковские кредиты горят синим пламенем…
До конца рабочего дня мы наподписывали тонны каких-то бумаг, а к вечеру переехали в столицу. На следующий день мы опять продолжили чего-то подписывать.
После того как все было закончено, президент компании поинтересовался, в каком ресторане г-н Zasulia, хотел бы сегодня вечером отпраздновать столь плодотворную работу.
– Только в русском. Я их лягушек и улиток с тараканами жрать не намерен, – ответил приемщик инженер Засуля. – Короче, в «Максиме», в нашем. Где магнитофон, едреныть?
Объяснять, что «Chez Maxim’s» никогда не был русским рестораном, мне было лень, и мы договорились, что я заеду за Петром в его гостиницу на бульваре Распай около шести часов вечера.
Вечнозеленый в своем пожилом крючкотворном свитере, Петр встретил меня холодным гневом:
– Обманули, суки! Нет магнитофона. Но ничего. Я им в ресторане сейчас дам просраться.
Я весьма реалистично представил себе эту картину, и мы поехали на rue Royal.
Президента компании в «Максиме» знали очень хорошо. Для нас был заказан большой стол: Хозяин с супругой, два главных заместителя, банкир, финансировавший сделку, со спутницей под видом племянницы и мы с Петей.
Приемщик был очень расстроен капиталистической подлостью и действительно решил отомстить за бесплатную продажу Родины. Пальцевый выбор отмщения прошастал по правой колонке меню с ценами и остановился на «Омаре в шампанском с легким дождем из черной иранской икры». Что эта галиматья обозначает по-русски клиент не знал, но дороже на этой странице ничего не было. На закуску, по этой же системе, была выбрана гусиная печенка «Перегор», чуть тронутая горящим «Куантро», в «кровати» из тонко нарезанных фиг, маринованных шефом в «Кальвадосе» 1964 года.
По требованию инженера все это сопровождалось заказом трехсот граммов коньяка «Наполеон» и пива. В ресторане были только хорошие коньяки, поэтому мы остановились на сложной марке французского национального продукта под названием «Пусть козлы принесут самый зашибец типа нашего “Белого Аиста”».
– Мог бы и пол-литра заказать, – шепнул заговорщически Петя, – но они сразу подохнут от жадности. Лучше закажу два по триста. А потом еще.
Жена президента, холеная шатенка с голубыми глазами и сумасшедшей фигурой, 30–50 лет, заметила мне с очаровательной улыбкой:
– А он очень симпатичный, ваш месье СовьетИк…
Президент в ожидании еды рассказывал про поместье с замком, которое они с супругой получили наконец по наследству, и о том, как дорого стоит поддерживать Шато шестнадцатого века, поскольку оно стоит на реке Луаре. Также он говорил, как не хочется разрешать местным жителям охотиться в частных угодьях, но ничего не поделаешь: недавно президент страны Жискар д’Эстен принял на этот счет какой-то идиотский закон. А в хорошую погоду на реке можно ловить рыбу большой компанией.
К концу рассказа про Луару «сраный жирный паштет с вонючим инжиром» был съеден, триста коньяка тоже ушли за горизонт, а свежие триста еще не прибыли.
Вот тут-то и прозвучал уточняющий вопрос от русского приемщика «а про Шато на реке Луаре»:
– Александр! Спроси у этого мудака, он ловит на мормышку?
Слово «мормышка» переводу из моего словарного запаса не поддавалось, и я слегка напрягся.
– Что говорит г-н Пьер? – заинтересовались французы.
Оценив обстановку, я пошел своим переводческим путем, предложив новую трактовку услышанного:
– Советский специалист хочет пива, – сообщил я собравшимся.
Пиво появилось на столе через мгновение.