На следующий день небольшое посольство прибыло в Керново. Миндовг княжил здесь совсем недавно, покорив со своим воинственным прусским племенем юг Литвы. Вытесненный с отчизны рыцарями, он пытался создать мощное княжество, способное противостоять внешним угрозам. Посольство с Новогрудка было как нельзя кстати. Керново не подходило для княжьего стола из-за своей малости. Да и местная знать не жаловала новоявленного правителя и не могла быть надежной опорой. Однако, будучи умным и дальновидным, Миндовг и виду не подал, что предложение на стол в Новогрудке для него так важно. Выслушав пламенную речь Елисея, он рассмеялся:

– Княжить я не против, только зачем веру менять?

– Мы православные, и князь у нас должен быть православный.

– Я и так возьму Чёрную Русь, – метнул Миндовг на юного посла тёмный взор, – в Новогрудке сейчас ни князя, ни дружины.

– Может, оно и так, – рассудительно ответил Елисей, – только одно дело править недругами и совсем иное – другами.

– Что ж, подумаю и завтра дам ответ, – закончил прием Миндовг. – А сегодня приглашаю на пир. Мой сын Войшелк будет тебя сопровождать и, думаю, сдружитесь. Вы, похоже, погодки.

Так Елисей познакомился с Войшелком. Они действительно были почти ровесники. Сын Миндовга отличался от отца моложавостью, светлым ликом и редкой, слегка вьющейся, бородкой. Зато полностью перенял стремительность и напористость. Он незамедлительно обрушил на Елисея массу вопросов.

– Вот ты предлагаешь нам принять Христа, – обратился он к юному князю, прогуливаясь с ним по берегу озера. – А как же заповедь «не убий»? Как нам тогда защищаться от татар, тевтонцев и остальных ворогов? Они только и ждут, чтобы мы подставили им обе щеки.

– Когда встаёшь на защиту малых и сирых, то и смертный грех прощается через покаяние.

– Получается, что, защищая Чёрную Русь, мы при этом не только грешим, но ещё должны и покаяться, – ухмыльнулся Войшелк. – Как-то совсем грустно от такой веры.

– Весёлого мало, – согласился Елисей, – потому что греха всё равно не избежать.

– Как так?

– А разве не грешно взирать безропотно, когда твоих родных и близких насилуют и убивают?

– Тогда зачем Иисус к смирению взывает?

– Чтобы укротить гордыню.

– Выходит, близких я могу защищать, а меня пусть рвут на части!

– Именно, – мягко улыбнулся Елисей. – Спасителя примешь, когда полностью вверишь Ему себя.

– Что-то слишком мудрёно, – покачал головой Войшелк. – Как ни крути, а своя рубашка ближе к телу. Тут надо крепко поразмыслить.

Ежели сын Миндовга имел время на раздумье, то самому князю медлить было нельзя. Собрав дружину, Миндовг окинул воев колючим сверлящим взглядом:

– Ну что, пора крест целовать.

Дружинники возроптали. Всю жизнь покланялись они богу войны Перкуну и не желали Иисуса, который смиренно пошел на распятие.

– Не хотим служить Христу, – твёрдо рёк убеленный сединами Гордень.

– Не мы будем служить Иисусу, а он нам! – назидательно воздел палец Миндовг.

– Как так?

– Я кому угодно поклонюсь ради Новогрудка. Без единой капли крови обретем Чёрную Русь. Навеки! Как Рюрик, Русь!

– А татары? А рыцари? А Данила с братом Василько? – усомнился Гордень. – И сейчас лезут со всех сторон, как саранча. Сечи не избежать.

– Нам ли бояться сечи! – весело воскликнул Миндовг. – Да и биться мы будем за своё, кровное!

– Тут ты прав, – крякнул Гордень, – только веру предков ни на что не променяю. Стар уже. Ты, князь, можешь поклониться Христу. Мы не супротив. Дело того стоит. Престолы на дороге не валяются. Княжь в Новогрудке. Наши мечи будут верно тебе служить. А вот веру нашу не тронь. Вера выше и власти, и богатства, и славы.

Миндовг развёл руками:

– Мне что, одному креститься?

– Сына возьми, – посоветовал Гордень.

– С Войшелком ясно, – изрёк князь, как само собой разумеющееся, – только вдвоём нам с таким княжеством не управиться. А кого мне садить в Нальшаны, Витебск, Пинск..? Там одни православные. Служитель Перкуна им не нужен.

– Я крещусь.

Вперёд вышел молодой воин Довмонт. Дружина осуждающе зашумела, но Миндовг стремительно вскочил с трона и громогласно провозгласил:

– Молодец, Довмонт! Дарую тебе Нальшаны!

Тут спохватились братья и племянники князя. Они сообразили, что могут не получить земель и поспешили дать согласие на крещение. Даже Гордень, почуяв наживу, быстро забыл о вере предков:

– Ради дела и я, княже, готов поклониться Христу.

– Да мне и самому Иисус не люб, – продолжал уговаривать дружинников Миндовг, – не по душе мне его смирение. Не сравниться ему с Перкуном-Громовержцем. Клянусь своим мечом: принесём мы ещё жертвы богам наших предков.

Однако никакие увещания не помогли. Дружина, кроме нескольких воевод, не захотела менять веру. Миндовг приказал виночерпиям принести алус, любимый напиток литовцев, надеясь, что он смягчит сердца воинов. Вои, обмакивая усы в пену, смаковали алус, хвалили напиток и воздавали хвалу князю, но крест целовать не собирались. Миндовг благоразумно не стал настаивать на своём. Не зря его имя означало многомудрый. Умение приспосабливаться к быстро меняющимся событиям во многом помогло ему вознестись на вершину власти. Вот и сейчас он здраво рассудил, что воины – не жрецы. Не важно, какому богу они молятся. Лишь бы исправно вражьи головы рубили. А тут и гонец прискакал с вестью, что татары идут на Лиду. Дружина мгновенно протрезвела. Вои, хватаясь за мечи, вскочили с лавок.

– Дадим отпор супостатам!

– Да они не на нас, а на Новогрудок идут, – рассудил осторожный Гордень, – до нас их коннице через дебри и болота не добраться. А потаенные тропы им не ведомы.

– Вот мы и ударим, откуда враг не ждет! – яростно сверкнул очами Миндовг.

– Не буди лиха, пока тихо, – возразил Гердень, – авось отсидимся.

Миндовг в гневе затряс жёсткой густой бородой:

– Не отсидимся. Рано или поздно татары и сюда придут. Предатели везде найдутся. Тогда и Новогрудка нам не видать как своих ушей, и сами в полон попадем.

Князь окинул ярым взглядом готовых к битве воев.

– Очистим от вражьей силы наши земли!

– Очистим! – как эхо повторила дружина.

– Не посрамим мечей наших!

– Не посрамим!

– Да помогут нам боги!

– Слава Перкуну!

Сборы были недолгими. У воя меч, щит и копье всегда под рукой. Оседлал коня – и в дорогу. Не успели Елисей и Войшелк обсудить богословские вопросы, как дружина была готова к походу. Юные княжичи едва успели примкнуть к выступившему войску. Миндовг всегда отличался стремительностью передвижения. Его дружина заставала противника врасплох и наносила сокрушительный удар. Вот и сейчас расчёт был на внезапность. Татары, обремененные богатой добычей и нескончаемой вереницей пленников, медленно продвигались к Новогрудку. Темник Шейбак решил попутно захватить Лиду, небольшой городок на границе Литвы с Чёрной Русью, чтобы обезопасить себя от удара в спину, а заодно и поживиться. Вряд ли крохотная Лида могла оказать серьёзное сопротивление. Татары разбили стан на берегу небольшой речушки Лидяйка и послали в городок послов с предложением сдачи. В то же время в Новогрудок темник заслал лазутчиков, чтобы выведать пути через леса и топи, найти слабые места в обороне города и подкупить предателей. Татары всегда так поступали перед вторжением, что приносило им неизменный успех. Об угрозе с севера Шейбак нисколько не беспокоился. Он знал, что Литва постоянно воюет с южными соседями и не пойдёт на орду.

Дружина Миндовга, как ураган, обрушилась на почти не укреплённый стан. Тяжёлая конница, словно гнилое полотно, разрезало на лоскуты лагерь противника, сметая и круша всё на своём пути. В ближнем бою татары лишились своих преимуществ: быстрого передвижения и меткой стрельбы из луков. Сам Миндовг во главе небольшого отряда, подобно выпущенной на волю стреле, мчался к шатру Шейбака. Темник спросонья едва успел выскочить наружу, как был сражён наповал ударом копья. Лишившись предводителя, татары бросились врассыпную, разбившись на мелкие отряды. Часть из них отступила к обозам, но тут их встретили бывшие пленники, освобождённые дружиной Войшелка. Хлебнувшие полона вои, как львы, напали на своих поработителей, нещадно мстя за убитых родных и свой позор. Отряд конницы ушёл к Лиде, но был полностью истреблен ратью, выступившей из города. Немало татар пыталось спастись вплавь, перебравшись через реку, но на противоположном берегу их уже поджидала дружина, прибывшая на подмогу из Новогрудка. Победа была полной.

– Вот видишь, без сечи не обойтись, – назидательно указал Войшелк Елисею на свой обагрённый кровью меч. – Как говорится, на Бога надейся, а сам не плошай. Если бы не наши мечи, ни Отец, ни Сын, ни Святой Дух не спасли бы христиан от полона.

– Бог и направляет наше оружие, – мягко возразил Елисей, вытирая меч.

– Тогда в чём грех? Я же выполнял волю Христа!

Елисей вложил меч в ножны и, повернувшись на восток, перекрестился:

– Господи Иисусе, Сын Божия, спаси меня грешного. Прости, что лишил жизни тварей Твоих.

Княжич снова осенил себя крестным знамением и простер руку на поле брани, обильно покрытое мёртвыми татарами:

– Как мыслишь, они творение Отца?

– У них свой Бог.

– Мы все ходим по одной земле и видим одно небо. Земля едина, небо едино, и всё создал Бог единый.

– И что из того? – пожал плечами Войшелк.

– А то, что я лишил живота тварей Его. В том мой грех.

– Мы лишь исполнили приговор.

– А разве палач не грешен?

Лицо Войшелка исказила недовольная гримаса:

– Спасибо! Мы вас спасли, а ты нас в палачи записал.

– Ни в коем разе, – засуетился Елисей, – для нас вы герои. Палачом я называю лишь себя, когда обращаюсь к Богу с молитвой.

– Какая-то двойная философия получается: перед людьми я герой, а перед Богом – грешен.

---