Но, замечу я, никого бы не заинтересовали замечательные способности мистера Уайта к выражению своих мыслей, если бы не великолепные мысли, которые он выражал.

Введение

Вот вам опять, милости просим, – доподлинные события и мнения, собранные вместе, чтобы явилось на свет этакое здоровенное и нелепое животное, выдуманное прекрасным писателем и иллюстратором детских книжек Доктором Сьюзом, – наподобие всех этих субликов, зебрадилов, пантуаров, а если хотите, вроде тигведя.

КУРТ ВОННЕГУТ, «СУДЬБЫ ХУЖЕ СМЕРТИ»^[2]

В конце 1960-х я училась у Курта Воннегута-младшего^[3] в Писательской мастерской Айовского университета^[4], и с тех пор мы оставались друзьями – до самой его смерти. Я почерпнула столько мудрости от него – писателя, преподавателя, просто человека. Эта книга задумывалась как своего рода история о советах, которые Воннегут давал всем писателям, преподавателям, читателям – и всем остальным.

Воннегут еще не был знаменит, когда он начинал преподавать в айовской Писательской мастерской. К тому времени ему было сорок два, он выпустил четыре романа и работал над «Бойней номер пять».

Когда я его впервые увидела (а я тогда еще не знала, кто он такой), он сумел меня рассмешить. Вместе с другими писателями, которым предстояло нас учить, он стоял перед собравшимися в одной из лекционных аудиторий. Он был высокий, сутулый (человек в форме банана, как он сам себя однажды описал), курил сигарету, вставленную в длинный черный мундштук, слегка откинув голову назад и выпуская дым, явно осознавая всю нелепость и аффектированность этого занятия. Иными словами, он намеренно принял позу (Оскар Уайльд вообще считал, что это наша главная обязанность в жизни).

Как я позже узнала, при помощи мундштука он всерьез пытался как-то ослабить пагубное воздействие курения.

Учебная программа Айовского университета, по окончании которой присуждалась степень MFA (Master of Fine Arts – магистра изящных искусств), занимала два года – достаточно большой срок, чтобы студенты постепенно притягивались, словно под действием осмотических сил, к тем преподавателям, с которыми ощущали сродство. Ко второму году учебы по этой программе я проторила дорожку в мастерскую Воннегута.

Заодно я прочла «Колыбель для кошки» и «Мать Тьму» – две его самые свежие на тот момент книги. Так что я знакомилась с ним как с писателем – через эти романы – в то же самое время, когда узнавала его как преподавателя и человека.

В течение своего первого года учебы я жила по соседству с семейством Воннегутов, в населенном аспирантами месте под названием «Газосветная деревня Блэка»^[5]. Потом эта географическая смежность получила развитие: я навещала Курта в Барнстейбле^[6], виделась с ним в Мичигане (именно там он тогда читал лекции, а я начала преподавать), перебралась в Нью-Йорк примерно в то же время, что и он, а последние тридцать пять лет провожу летние месяцы в часе езды от того места на мысе Код, где он прожил два десятилетия. Время от времени мы с Куртом вместе сидели за ланчем, обменивались письмами, говорили друг с другом по телефону, случайно встречались на мероприятиях. На свадьбу он прислал мне в подарок чудесную вазу из выдувного стекла. В общем, мы с ним всегда поддерживали контакт.

Вероятно, вы тоже познакомились с Воннегутом, прочитав его книги, которые вам задавали в старших классах школы или в колледже или которые вы читали по собственной инициативе (тут многое зависит от вашего возраста). Если вам знакома «Бойня номер пять», самая знаменитая его вещь, то вы знаете и о том, какой именно опыт побудил его написать эту книгу, поскольку он сообщает об этом в первой же главе: во время Второй мировой его (двадцатилетнего американца немецкого происхождения)^[7] захватили в плен немцы и доставили в Дрезден, тот самый город, который затем разбомбили зажигательными бомбами британские и американские войска. Он и его собратья-узники, отправленные в помещения подземной бойни^[8], выжили, чего нельзя сказать о большинстве других людей, животных и растений, обитавших в тогдашнем Дрездене.

Это событие наряду с другими стало топливом для его творчества и сформировало его взгляды. (Впрочем, вопреки расхожему мнению, оно не явилось для него первым творческим импульсом. Еще до того, как пойти на армейскую службу, он уже двигался к писательству.) Я намерена провести вас сквозь лабиринт его советов, подобно некоему режиссеру-кукловоду: приводя эпизоды его биографии, когда они способны пролить свет на то, как он приобрел мудрость, которой с нами делится; уточняя (по возможности), из какого момента или периода его жизни (начало писательского пути, становление, творческая зрелость) берет начало та или иная рекомендация; рассказывая о подходящих случаях из его жизни – и из моей собственной (когда это уместно).

Меня попросили написать эту книгу в Фонде Воннегута. Собственно, предполагалось, что ею займется Дэн Уэйкфилд^[9]. Но он был слишком утомлен после составления двух других книг воннегутовских текстов – «Писем», комментированного собрания избранных посланий К. В., и «Здорово, правда?», антологии воннегутовских речей. Кроме того, его тянуло вернуться к собственной прозе. Вот он и позвонил мне. И очень настойчиво заявил: «Ты идеальный автор для этой книги. Ты преподаешь писательское мастерство, ты сама пишешь прозу, ты у него училась, ты его знала лично. Замечательное сочетание. Всё сходится».

Предполагалось, что примерно 60 % текста составят слова Курта Воннегута. А все прочее целиком лежало на мне – в том числе и композиция книги.

Дэн уверял: чтобы продемонстрировать свой писательский стиль и показать, что я в состоянии справиться с этой задачей, мне надо просто написать заявку (в виде предисловия к предполагаемой книге) и вместе с составленными мною краткими биографиями Воннегута, которые когда-то напечатали Brooklyn Rail и Writer’s Digest, отправить ее Дону Фарберу, руководителю Фонда Воннегута, другу и адвокату К. В., а также Артуру Клебаноффу, главе электронного издательства RosettaBooks. Обо мне Дэн, по его словам, им уже рассказал.

Месяц спустя, когда я была волонтером на Бруклинской книжной ярмарке за столиком Мемориальной библиотеки Курта Воннегута, Джулия Уайтхед, директор библиотеки, познакомила меня с Дэном Саймоном, основателем издательства Seven Stories Press: в свое время он опубликовал две последние книги Воннегута, да и вообще хорошо его знал. Я объяснила ему суть проекта. Саймон прошептал: «Я бы с радостью выпустил эту книгу». В результате появился новый контракт – между Фондом Воннегута, RosettaBooks, Seven Stories Press и вашей покорной слугой. Вуаля. Так что, в какой бы форме вы ни читали этот текст, знайте: эта форма учтена в нашем контракте.

Уилфрид Шид^[10] писал о Воннегуте: «Его не загонишь в рамки какого-нибудь “изма”, даже самого хорошего», отмечая, что он предпочитал «опираться на интуицию, когда дело касалось его политических взглядов – даже его пацифизма»^[11]. Воннегут всегда склонен был видеть другую сторону медали, всевозможные неоднозначности, двусмысленности и противоречия.

Ведь, как ни крути, его некогда захватил в плен и принудил работать (таскать и перевозить трупы) вражеский режим, погрязший в идолопоклонстве перед тираном, прогнивший из-за стремления людей к легким авторитарным решениям.

К. В. оценил бы палиндром швейцарского художника Андре Томкинса: «DOGMA I AM GOD»^[12][13].

Что до меня, мне хотелось бы по возможности погасить мой личный и читательский порыв относиться к рекомендациям Курта Воннегута как к догме. Я надеюсь добиться этого разными способами – в частности, взяв на вооружение понятие «Протемнения»^[14].

Эта концепция позаимствована мною из «Глубокой простоты» Уилла Шутца, вышедшей в 1979 г. Если верить обложке, это «книга, придающая смысл всему Движению за развитие человеческого потенциала». Шутц, ведущий психиатр этого движения, почти сразу же гордо перечисляет свои «регалии», утверждая, что изучил все пути расширения сознания, души и возможностей тела, какие предлагает движение. Кроме того, он провел бесчисленное множество семинаров в Институте Эсален^[15]. Книга у него получилась лаконичная, практичная и по-настоящему полезная (в настоящее время ее, правда, приобрести нельзя: все предыдущие тиражи раскуплены, а новые не печатаются). Однако за прошедшие с ее выхода тридцать лет мне сильнее всего врезалась в память последняя глава – «Протемнение». Начинается она так: «Иногда мое упорное стремление к росту делается предметом веселого изумления со стороны той моей части, которая постоянно наблюдает за мной». Порой он уставал от этого стремления – и принимался бунтовать.