метит балагур татарин
в поддёвку короля лукошке
а палец безымянный
на стекле оттаял
и торчит гербом в окошко
     ты торчи себе торчи
     выше царской колончи

распахнулся о́рлик бу́бой
сели мы на бочку
рейн вина
океан пошёл на убыль
в небе ки́чку не видать

в пристань бухту
серую подушку
тристо молодок
и сорок семь
по́ют китайца жёлтую душу
в зеркало смотрят
и плачат все.

вышел витязь
кашей гурьевой
гу́жил зи́мку
рыл долота
накути Ерёма
вздуй его
вздулась шишка
в лоб золотая

блин колокольный в ноги. бухал
переколотил на четвёртый раз
суку ловил мышиным ухом
щурил в пень
солодовый глаз.

приду́ приду́
в Маргори́тку
хло́пая зато́рами
каянский пру
па́ла́ша́ми́
ка́лику едрит твою
около бамбука
пальцем тпр

скоро шаровары позавут татарина
книксен кукла
полька тур
мне ли петухами
кика пу́ подарена
чи́рики боя́рики
и пальцем тпр

зырь мани́шка
пу́говицей пли́совой
грудку корявую
ах! обнимай
     а в шкапу то
     ни чорта лы́сого
     хоть бы по́лки
     и тех нема.

шея заболела на корону у́была
в жаркую печку затылок утёк
не осуди шерстяная публика
громкую кичку^[11]
Хармса – дитё.
Хармса – дитё.

ВСЁ

Даниил Хармс1926, 1 янв.

10. Вью́шка смерть

Сергею Есенину

ах вы се́ни мои се́ни
я ли гу́сями вяжу́
при́ходил ко мне Есе́нин
и четы́ре мужика́

и с чего́-бы это ра́доваться
ло́жкой стуча́ть
пошиве́ливая па́льцами
гру́сть да печа́ль

как ходи́ли мы ходи́ли
от поро́га в Кишинёв
проплева́ли три неде́ли
потеря́ли кошелёк

ты Серё́жа рукомо́йник
сары́нь и дуда́
разохотился по мо́йму
совсе́м не туда́

для тебя́ ли из корежё́ны
ору́жье шты́к
не тако́й ты Серё́жа
не тако́й уж ты́

по́й – ма́й
щё́ки ду́ли
скарлоти́ну перламу́тр
из за во́рота поду́ли
Vа́ter Únser – Líeber Gо́tt

я пляса́ла сокола́ми
возле де́рева круго́м
ноги то́пали пляса́ли
возле де́рева круго́м

размога́й меня заты́ка
на кало́ше и ведре́
походи́-ка на заты́лке
мимо за́пертых двере́й

гу́ли пе́ли ха́лваду́
чири́кали до́ ночи́
на́ засеке до́лго ду́мал
кто поёт и брови чинит

не по́ полу пе́рвая
залуди́ла пе́рьями
сперва́ чем то ду́дочны́м
вро́де как уха́бица́

полива́ла сы́пала
не ве́рила ле́бе́дя́ми́
зашу́хала кры́льями
зуба́ми зато́пала

с э́тако́го по ма́тери
с э́такого ку́барем
в обни́мку целу́ется́
в о́чи ва́лит бли́ньями

а лета́ми плю́й его́
до бе́лой доски́ и ся́дь
добреду́ до Клю́ева́
обра́тно заки́нуся́

просты́нкой за ро́дину
за ма́тушку ле́вую
у де́рева то́ненька
за Ду́нькину пу́говку́

пожури́ла де́вица́
неве́ста сику́рая́
а Серё́жа де́ревце́м
на груди́ не кла́няется

на груди́ не кла́няется
не бу́кой не вечеро́м
посыпа́ет о́коло́
сперва́ чем то ду́дочны́м

14 января 1926Даниил ХармсШкола чинарей Взирь з́ауми

11. Ваньки встаньки <I>

волчица шла дорогаю
дорогаю манашенькой
и камушек не трогала
серебрянной косой
на шею деревянную
садились человечики
манистами накрашеннами
где-то высоко́.

никто бы и не кланялся
продуманно и холодно
никто бы не закидывал
на речку поплавок
я первый у коло́дица
нашёл её подохлую
и вечером до ку́зова
её не повалок

стонала только бабушка
да грядка пересто́нывала
заново еро́шила
капустных легушат
отцы мои запенелись
и дети непристойные
пускали на широкую
дорогу камыши

засни засни калачиком
за синей гололедицей
пруда хороший перепел
чугунный домовой
щека твоя плакучая
румянится цыганами
раскидывает порохом
(ленивую) войну

идут рубахи ры́жики
покрикивают улицу
веревку колокольную
ладошки синяки
а кукла перед ужином
сырому тесту молится
и долго перекалывает
зубы на косяк

я жду тебя не падаю
смотрю – не высыпаюся
из маминой коробочки
на ломаный сарай
обреж меня тапориком
клади меня в посудину
но больше не получится
дырявая роса —

ВСЁ

Даниил Хармс4 февр. 1926 г.

12. Ваньки встаньки <II>

ты послушай ка карась
имя палкой перебрось
а потом руби направо
и не спрашивай зараз
то Володю то Серёжу
то верёвку павар
то ли куру молодую
то ли повора вора

Разбери который лучше
может цапаться за тучи
перемыгой серебром
девятнадцатым ребром
разворачивать корыто
у собачий конуры
где пупырыши нерыты
и колеблется Нарым

Там лежали Михаилы
вонючими шкурами
до полуночи хилые
а под утро Шурами

и в прошлую середу
откидывая зановеси
прохожему серому
едва показалися

сначало до плечика
румяного шарика
а после до клетчатых
штанишек ошпаривали

мне сказали на́ ушко
что чудо явилося
и царица Матушка
сама удивилася:

ах как же это милые?
как же это можно?
я шла себе мимо
носила дрожжи

вошёл барабанщик
аршином в рост
его раненная щека
отвисала просто

он не слышет музыки
и нянин плач
на нём штаны узкие
и каленкоровый плащ

простите пожалуйсто
я покривил душой
сердце сжалося
я чужой

– входит барабанщик небольшого роста —

ах как же это можно?
я знал заранее
– взял две ложи —
– ВЫ ИЗРАНЕНЫ. —
– ЗАНОВЕСЬ

собака ногу поднимает
ради си ради си
солдат Евангелие понимает
только в Сирии только в Сирии

но даже в Сирию солдат не хочет
плюет пропоица куда то
и в Сирию бросает кочень
где так умны Солдаты

ему бы пеночки не слизывать
ему бы всё: «руби да бей»
да чтобы сёстры ходили с клизмами
да чтобы было сто рублей

солдат а солдат
сколько тебе лет?
где твоя полатка?
и твой пистолет. —

кну́чу в при́хвостень кобыле
хоть бы куча
хоть бы мох
располуженной посуды
не полю не лужу
и в приподнятом бокале
покажу тебе ужо́!

Едет мама серафи́мом
на ослице прямо в тыл
покупает сарафаны
и персидскую тафту

– солдат отворачивается и больше не хочет разговаривать —

открылось дверце подкидное
запрятало пятнашку
сказало протопопу Ною:
– позвольте пятку вашу —

я не дам пятку
шнельклопс
дуй в ягоду
шнельклопс

разрешите вам не поверить
я архимандрит
а вы протопоп
а то рассержусь
и от самой Твери
возьму да и проедусь по́ полу

он рас-стегивает мундир
забикренивает папаху
и садится на ковёр
и свистит в четыре пальца:

пью фюфю́лы на фуфу́
еду мальчиком а Уфу
щекати меня судак
и под мы́шку и сюда
и́хи блохи не хоши́
пу́фы бо́же на матра́сс.

за бородатым бегут сутуленькие
в клети пугается коза
а с неба разные свистульки
картошкой сыпятся в глаза

туды сюды
да плеть хвоста
да ты да я

да пой нога
считает пальцами до ста
и слышет голос: «помогай»
обернулся парусом
лезет выше клироса
до месяца не долез
до города не дошёл

обнимались старушки плакали
замочили туфли лаковые
со свечой читали Лермонтова
влюбились в кого го то кавалера там
    на груди у него солнышко
     а сестра его совушка
     волоса его рыжие
        королеву прижили
        может кушать рябчика
        да и то только в тряпочке
        у него две шашки длинные
                  на стене висят…
        Господи Помилуй
         свят свят свят

– черти испугались молитвы и ушли из Гефсиманского сада, тогда самый святой человек сказал: —

здорово пить утрами молоко
и выходить гулять часа так на четыре
О человек! исполни сей закон
и на тебя не вскочит чирий.

ПОСЛУШАЙТЕ
сегодня например
какой то князь сказал своей любовнице:
– иди и вырый мне могилу на Днепре
и принеси листок смаковницы —

Она пошла уже козалось в камыши
Но видет (!) князь (!) за ней (!) бежит (!)
кида́ет сумрачный ноган
к её растерзанным ногам
прости-прости я нехороший
раз 2 3 4 5 6 7ю…………………… (быстро)
а сам тихонько зубы крошит
как будто праведный совсем

О человек! исполни сей закон
и на тебя не вскочит чирий
метай рубашками в загон —
как говориться в притче:
– плен духу твоему язычник
и разуму закованная цепь —

– за кулисами говорят шёпотом, и публика с трепетом ловит бабочку. Несут изображение царя. Кто то фыркает в ладонь и говорит: блинчики. Его выводят —

Выйди глупый человек
и глупая лошадь
на Серёже полаче
и на Володе тоже
стыдно совестно и неприлично
говорить блинчики
а если комната вдобавок девичая
то нужно говорить как-то иначе
– Все удовлетворены и идут к выходу —

ВСЁ

ДаНиил Хармс1926 г. 11 февр.