– А там… что-нибудь слышно про погибших? – спрашиваю я.

Хуанита поворачивается ко мне лицом.

– Пока нашли два тела, но все засыпано снегом. Продолжают поиски.

– Пойдемте, – говорю я.

И отталкиваюсь от стены, хотя легкие до сих пор горят огнем.

Медсестры дают мне морфин, и дни текут один за другим. Я замечаю у двери тень полицейского, сторожащего палату. Хорошо, что он такой здоровяк. Мне часто вспоминаются Пророк с топором и кулаки озверевшей толпы, но, глянув на синее плечо за дверью, я быстро успокаиваюсь. Знаю: он сторожит меня, чтобы я не сбежала, однако, наверное, не только – еще и бережет от того, что снаружи.

Приходит физиотерапевт, чтобы научить меня жить без рук.

– Сперва будет очень трудно, – предупреждает она. – Возможно, сперва без чужой помощи ты не сможешь, но вскоре освоишься.

Она кладет на пол спортивные штаны и учит меня медленно натягивать их культями. Руки из-за бинтов толстые, каждое движение отзывается болью в костях, я с трудом затаскиваю пояс на угловатые бедра.

Врач говорит, что, когда швы заживут, мышцы иссохнут и станут тонкими. Тоньше, чем запястья. Будут работать как большие пальцы. И я даже забуду, что когда-то у меня были руки.

Глава 5

Хуанита приходит ко мне в палату, когда я завтракаю – доедаю кашу с тонкими ломтиками клубники. Она говорит, что прошло уже три недели со дня моего ареста и настала пора действовать. Я спрашиваю, что это значит, и она вываливает из пакета на кровать гору одежды. Фабричной, окрашенной в неестественные цвета, каких нет в природе. Я упрямо качаю головой.

– Тогда попроси кого-нибудь, чтобы это постирали. Носишь вещи с самого ареста…

Она тычет пальцем в мою рубашку. Та, что Джуда. Он дал мне рубашку, когда я оказалась у него в хижине после того, как потеряла руки. Воняет, конечно, я и сама чувствую, но забрать не позволю. Это единственное, что от него осталось.

Я обхватываю себя руками и кивком указываю на гору одежды.

– Это зачем?

– Для суда.

Там несколько потрепанных костюмов, вылинявших от частых стирок, и пара платьев, бежевых и серых, безжизненных на вид. Хуанита поднимает их по очереди и прикладывает ко мне.

– Не хочу платье, – бормочу я.

– Все так говорят.

Платья мне ужасно велики. Хуанита выбирает непрозрачную блузку, чтобы я могла поддеть под нее рубашку Джуда, и юбку до колена. Потом затягивает чуть выше талии ремень.

В день суда на улице светло и сухо, а у меня, когда мы выезжаем со стоянки, идет носом кровь. Я не успеваю и слова сказать, как та уже течет по подбородку. Хуанита прижимает мне к лицу салфетку. Я, сама не зная почему, плачу. Теплые слезы медленно и почти беззвучно впитываются в ткань. Я всегда так плакала в Общине – чуть слышно, чтобы никто не заметил.

Прокурор в суде кидает громкие фразы: «сильно изувечен», «брошен на произвол судьбы», «ни малейших угрызений совести». Отчаянно жестикулируя, он указывает на пробковую доску, где прилеплены доказательства – рентгеновские снимки, на которых видны трещина в черепе вдоль нижней челюсти и темно-синее пятно на месте расплющенной, точно мандарин, селезенки.

Я оглядываюсь через плечо туда, где с отцом сидит Филип Ланкастер в слишком широком для него костюме. Глаза у парня сегодня ясные, в них нет бешенства, как в ту ночь. Правда, он нервно переставляет ноги, скрипя по полу резиновыми подошвами, и барабанит по коленям.

– Господа присяжные, – начинает Хуанита, когда наступает ее черед. – Факты этого дела неопровержимы. Молодой человек с психическим расстройством напал на юную девушку, которая менее суток назад лишилась дома. Девушку, которая годами подвергалась насилию. Моя клиентка действовала исключительно в целях самообороны, и все доказательства, предъявленные вам в ходе процесса, подтвердят ее невиновность.

Я гляжу на зрителей, сидящих на полированных деревянных скамьях, и вижу, как Филип под пиджаком прижимает к животу руку в том самом месте, куда я от души его пинала. Передние зубы торчат изо рта, обмотанные проволокой.

Шагая к трибуне, Филип смотрит на меня сверху вниз, и я заглядываю ему в глаза. В свете ламп из зала суда они выглядят совершенно обычными. Ничем не примечательными. На цвет как сельдерей.

Парень как парень.

Глаза у меня вмиг застилает слезами, и я громко плачу, свернувшись пополам и почти уткнувшись носом в густо навощенный стол.

Хуанита оглядывается.

– Минноу, тебе это не поможет, – строго шепчет она. – Судью слезами не растрогать.

Я мотаю головой, потому что вдруг осознаю свой промах. Я ошиблась, поддалась иллюзиям. И передо мной вживую стоит доказательство моей вины: в начищенных туфлях, с синяками и нормальными, человеческими глазами.

Глава 6

Проходит несколько бесконечных недель судебных заседаний, допросов и гудящего молчания вперемешку с минутами чистого ужаса. Наконец судья объявляет, что присяжным настала пора совещаться. Хуанита ведет меня в маленькую комнату, где предстоит ждать их решения.

Я сажусь на кожаный стул. Хуанита выдавливает очередную безрадостную улыбку. Уверять, что все хорошо, она не станет – это ведь совсем не так.

Через десять минут она выходит позвонить, и я остаюсь одна. Оглядываю комнату. Потолочный вентилятор, заросший пылью. Маленький торговый аппарат в углу, где за стеклом лежат ряды цветных упаковок. Горшочек с бурыми фиалками, только они почему-то совсем не пахнут – их перебивает вонь лака, которым покрыты полы, и чистящего средства из коробки под раковиной.

Отворяется дверь, и заходит мужчина. Я вздрагиваю. Он полицейский – точно знаю, повидала их на своем веку немало. Впрочем, на остальных он не похож: носит очки, костюм в «елочку», и взгляд у него на удивление мягкий, будто он украдкой подмигивает.

Мужчина кивает мне и, шаркая кожаными подошвами, подходит к торговому аппарату. Долго изучает содержимое, словно принимая самое важное решение в жизни. Медленно вставляет три монетки, поворачивает ручку и достает завернутый в желтую бумагу длинный пакетик. Разрывает обертку. Внутри разноцветные конфеты, выложенные в ряд, точно зубы в челюсти. Мужчина разворачивает одну, закидывает в рот и принимается жевать, боком привалившись к автомату, будто находится в комнате совершенно один.

Наверное, стоит отвернуться, но я не могу: любой незнакомец по-прежнему вызывает трепет. Слишком долго я прожила в уединении, когда меня окружали лишь несколько десятков обожженных ветром душ. Я впитываю каждую деталь его образа: то, как он двигает челюстями, как блестит золотое обручальное кольцо на его пальце, как веером расходятся на лбу морщины, – читаю его, как другие читают книги.

А заодно хоть немного отвлекаюсь от того, что происходит в соседней комнате, где обсуждают, какая я дрянь.

Мужчина поворачивается ко мне.

– Хочешь «Старбёрст»? – Он держит между большим и указательным пальцами розовый кубик.

Очень хочу. Однако я пожимаю плечами.

– Мне его не развернуть.

Мужчина в ответ неожиданно улыбается.

– Уверена? – говорит он, кладя конфетку передо мной на кофейный столик. – Возможно, ты куда более талантлива, чем думаешь.

Остальные конфеты ссыпает в карман и идет к дверям, бросив напоследок:

– Ладно, до встречи.

Я гляжу на розовый кубик, лежащий на коричневом столе. Знаю ведь, что не смогу его развернуть. Для этого нужны ногти. Большой палец.

Сглатываю слюну и наклоняюсь. Беру конфету в рот. Нижними зубами вожу по обертке, пока та не разматывается и не удается подцепить ее языком. Выплевываю бумажку на стол, а конфету прижимаю к небу. Челюсть вмиг сводит, а глаза застилают слезы. Ничего вкуснее я не пробовала с пяти лет. «Старбёрст» – просто чудо!

Я все еще жую ириску, когда Хуанита возвращает меня в зал суда. Там я опять вижу мужчину с конфетами – он сидит в заднем ряду, мерно двигая челюстью. Судья зачитывает приговор. Виновна. Шесть лет с возможностью условно-досрочного освобождения в день совершеннолетия. Судья добавляет, что, если в месте лишения свободы я не буду вести себя идеально и не получу рекомендации, условно-досрочного мне не видать.

Я снова еду в полицейской машине. На сей раз в исправительную колонию для несовершеннолетних округа Миссула.

Глава 7

Как надеть наручники девочке без рук?

Ответ очевиден. Есть один человек, его зовут Эрли. По крайней мере, так он представился, когда мы приехали к белому зданию, где живут все несовершеннолетние преступницы. Эрли ждет меня в комнате с глухими стенами. У него длинная измерительная лента и полный рот щербатых зубов.

Работа Эрли, по его словам, заключается в том, чтобы создавать всевозможные приспособления для удержания преступников в исправительных учреждениях города Миссула. Только не подумайте, что это полноценная работа – много ли калек сидит за решеткой? Эрли рассказывает, что концы с концами он сводит по-всякому: мастерит ловушки на лис для охотников, меняет носилки, на которых делают смертельные инъекции тучным заключенным; однажды даже сплел серебряное ожерелье для шестнадцатилетней дочери коменданта.

На вид он странный. Как старый гном: нос крючком, из ушей торчат черные волосы, а в переднем зубе слева круглая дырка. Он болтает со мной не умолкая, но я не спрашиваю, откуда щербина, хоть и интересно.

---