– Та женщина, Ха Инсук. Как вы думаете, что с ней стало, когда главный герой уехал, не сдержав обещание, и она осталась в Муджине одна?

Вот и развилка с указателем «Муджин». Кан Инхо свернул – город ожидал его там, за перевалом. Однако с вершины ему открылось лишь необъятное море облаков, сбившихся в один огромный белесый ком, окутавший Муджин. Туман шевелился, будто белоснежные морские водоросли. Кан Инхо въехал в облако, словно в туннель с призрачными белыми стенами. Машину опутали тончайшие седые нити, похожие на космы ведьмы. Отчего-то ему вспомнилось, как давным-давно на летней рыбалке он чуть не утонул. Это ощущение чего-то склизкого и вязкого от опутавших его голые ноги водорослей, когда он занырнул в водохранилище, чтобы вытащить упавшую в воду удочку. Он перестал барахтаться, пытаясь выплыть сам, и кликнул на помощь приятеля, что рыбачил вместе с ним. Казалось, путы из водорослей высосали из него все соки. Силы разом оставили его. И хотя он неплохо плавал, тут все было бесполезно. Ему стало не по себе от этих воспоминаний, навеянных туманом. Даже шея внезапно задеревенела от необъяснимого зловещего предчувствия, что любая неосторожность может привести к гибели. От напряжения пересохло во рту, он врубил аварийные фары экстренного торможения. Раздалось равномерное тиканье стоп-сигналов. Навигатор отдал распоряжение: «Зона густого тумана. Через километр поверните направо!»

Он послушно свернул.

Интернат «Чаэ» был окутан туманом. Проехав через главные ворота и намереваясь припарковаться, Кан Инхо увидел, что синяя иномарка, явно стоившая бешеных денег, собирается тронуться с места. Он хотел опустить стекло и заговорить, однако водитель синего авто, не обращая на туман абсолютно никакого внимания, вдавил педаль газа и на всей скорости скрылся за белой завесой. Единственное, что удалось рассмотреть сквозь стекло, так это облысевший затылок. Осторожно, почти на ощупь Кан Инхо припарковался на стоянке, окутанной туманом. Иногда с побережья налетал бриз, туман чуть-чуть редел, и смутно вырисовывались контуры огромного каменного здания интерната, однако почти сразу оно вновь исчезало в белой пелене.

Он вышел из машины. Затекшие плечи ломило, и виной тому была не четырехчасовая дорога до Муджина, а последние двадцать минут в городе, что заставили напрячь все его внимание. Он поднял правую руку и сделал несколько махов, после чего закурил. В это время неподалеку послышалось какое-то похрустывание, постепенно оно становилось ближе. Вскоре показалась фигурка маленькой девчушки. Коротко остриженная, невысокая и щуплая, с огромным пакетом в руках, она приближалась к нему из тумана, хстя чипсами.

– Эй! Послу… – обратилсяру он к ней.

Но девочка была поглощена чипсами. Его вдруг осенило, что ведь это интернат для глухонемых детей. Ему стало смешно и неловко оттого, что он пытался заговорить. Но пока все это проносилось в его голове, девочка, видимо, наконец обнаружила его присутствие. Хруст чипсов постепенно смолк. Несколько неуклюже, на языке жестов, который начал осваивать перед поездкой, он попробовал поздороваться с ней:

– Привет, рад тебя видеть!

Он не успел опустить руки, как в глазах ребенка отразился неописуемый ужас, а изо рта вырвался нечленораздельный вопль, после чего девочка развернулась и бросилась прочь.

Он оцепенел и мог лишь провожать удаляющуюся фигурку взглядом. Вскоре туман поглотил ребенка, не оставив и следа. И только в ушах продолжал звучать жуткий, непередаваемый крик.

– …Похоже, из-за тумана.

Инспектор Чан выслушивал донесение патрульного Кима, когда его сотовый завибрировал: пришло сообщение. Инспектор, вполуха слушая доклад, покосился на телефон и пробежал глазами сообщение: «Милый! Как ты мог? Я же говорила, что надо поскорее!»

Инспектор Чан, сам того не замечая, расплылся в улыбке, вспомнив белые бедра Мисук из кафе «Дикий цветок», – его пальцы до сих пор хранили ощущения от прикосновения к ним.

– Он же глухой, вот и не услышал гудок и, по всей видимости, не заметил приближение поезда.

– Это да… Туман и вправду стоял жуткий… – Поддакивая Киму, Чан усиленно стучал по кнопкам телефона: «Ну потерпи несколько дней. Хотя, что говорить, горячность тебе к лицу… Хочешь, сегодня после работы угощу тебя саннакджи?»^[1]

Когда он наконец нажал кнопку «Отправить сообщение», у патрульного Кима на губах промелькнула усмешка. Инспектор Чан неторопливо вернул сотовый на стол и, зная, что Ким смотрит на него, несколько наигранно, с задумчивым видом обхватил голову руками.

– Ничего подозрительного не нашли?

– Несчастный случай же, что там может быть… Правда, в кармане брюк мальчонки обнаружили вот это…

Патрульный Ким выложил на стол перед Чаном запечатанный полиэтиленовый пакет, а внутри, судя по всему, – вырванный из маленького блокнота листок, испачканный в крови.

– Там записаны имена – Ли Гансок и Пак Бохён. А поверх все перечеркнуто крестами.

Внезапно уголки глаз инспектора Чана, погруженного в воспоминания о Мисук из «Дикого цветка», дрогнули. Все-таки он был ветераном в своем деле. И его опыт расследований, опирающийся уже по большей части на инстинкты, позволил уловить в словах Кима какой-то запашок. Чан внимательно вгляделся в окровавленную записку, упакованную в пакет. Ли Гансок – это директор интерната «Чаэ». А Пак Бохён, если ему не изменяет память, являлся куратором по внешкольному образованию в общежитии того же заведения. Однажды он видел его на каком-то междусобойчике. Они приехали вместе с Ли Гансоком, и этот человек со скользким взглядом и мрачным лицом, несмотря на открытое пренебрежение со стороны Ли Гансока, беспрестанно кланялся и угодничал, так что Чан тогда еще подумал, до чего мерзкий тип. Именно поэтому он врезался ему в память. Да, точно, его звали Пак Бохён!

– Хорошо, можешь идти. Я сам свяжусь с интернатом.

Провожая взглядом Кима, он снова стал тыкать кнопки сотового: «Я все улажу, подумаешь, каких-то три миллиона вон…»

Инспектор Чан внезапно почувствовал умиротворение. Недаром жена как-то обозвала его большим везунчиком – это действительно так. Когда возникала нужда, обязательно что-нибудь да происходило и оборачивалось для него выгодной стороной. Перед его глазами всплыл труп воспитанницы интерната «Чаэ», что упала в море с обрыва на краю стадиона в прошлом месяце, когда туман был особенно непроглядным. Поезд и обрыв – за два месяца уже двое. Падение с обрыва оформили как несчастный случай, и нынешнее происшествие, скорей всего, попадет в подобный разряд. Ведь всему виной этот проклятый муджинский туман. Бросив взгляд за окно полицейского участка, он расплылся в улыбке. Туман потихоньку рассеивался, и во дворе начали проступать очертания машин. Что ж, иногда даже этот осточертевший туман играл на руку. Вот так и в жизни: если действовать осмотрительно, то что угодно может пригодиться.

Хоть поклажа была и небольшая, но переезд – это переезд. Пока все на своих местах, то вроде бы и ничего, а стоит вытащить наружу – хлам, да и только. В Муджине Кан Инхо поселился в съемной квартирке площадью в сорок квадратов и теперь разбирал свое скромное хозяйство: кастрюля, кружка, стакан и пара тарелок – вот и вся утварь. Расставив все аккуратно в буфете и установив ноутбук на кухонном столе, он наконец реально ощутил, что уехал из дома и начал новую жизнь. Настроение, навеянное простотой и новизной, было приподнятое, как в студенческие годы, когда он заглядывал к приятелю на съемную квартиру.

Раздался звонок в дверь. Как он и ожидал, пришла Со Юджин.

– Надо же, и вправду приехал! Кто знал, что увижу тебя вновь, да еще и в таком месте! Рада встрече!

Она протянула ему руку, опуская на пол пакет со стиральным порошком и другими мелочами, что принесла в подарок. Некоторое время они стояли, держась за руки и улыбаясь. В университете она училась курсом старше. Еще в Сеуле от однокашника он узнал, что Со Юджин осела в Муджине. Кан Инхо сначала списался с ней по электронной почте, потом они стали обмениваться сообщениями по телефону, и именно она выхлопотала для него это жилье. Однако лицом к лицу они встретились впервые за почти десять лет после выпуска. Он пытался отыскать в ней ту хрупкую студентку с короткой стрижкой, какой ее запомнил. Однако от прежней Юджин ничего не осталось – перед ним стояла женщина средних лет, на ее лице отразилась вся череда испытаний, через которые ей пришлось пройти.

– Со Юджин развелась. Одна поднимает двоих детей. Говорят, младшая чем-то серьезно больна. Несладко ей приходится… – рассказывал однокашник, который в свое время страдал от неразделенной любви к ней. Он напился вдрызг и сетовал, чуть не плача: – До чего нелепо! И почему только красивым, умным, хорошим женщинам непременно попадаются какие-то придурки, чтобы потом мучиться всю жизнь…

– Эй, старик! Ты на свою жену посмотри, вот уж кому действительно не повезло!

---