Пропала собака. История одной любви

Кейт Спайсер

Kate Spicer

Lost Dog: A Love Story

Copyright © 2019 by Kate Spicer. All rights reserved.

© Шляпин Д. В., перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Кейт Спайсер – английская журналистка, пишущая для Sunday Times, The Times, the Daily Mail, the Evening Standard, Vogue. Она сняла три нашумевших документальных фильма, получивших признание на международном уровне. В своей книге Спайсер рассказывает историю о тех переменах, которые принес с осбой ЗОЛОТИСТЫЙ ЛЕРЧЕР.

Он помог ей изменить жизнь в лучшую сторону. Когда пес пропадает, Кейт разворачивает самые МАСШТАБНЫЕ ПОИСКИ, которые только видел Лондон и социальные сети. В них приняли участие Джереми Кларксон, Рики Джервейс, Аманда Холден, Джейн Фэллон и многие другие звезды.

«Очень наблюдательная и забавная, это одна из лучших и занимательных книг 2019 года до сих пор».

«Наполовину любовное письмо, наполовину гимн надежде, «Пропала собака» – не просто книга для тех, кто любит собак. Прямое попадание в сердце».

«Пропала собака» уже успела стать одной из моих любимых книг года. Спайсер пишет очень бодро… Вы влюбитесь в это».

«Поразительно… гораздо больше, чем история о пропавшем псе».

До

Часы пролаяли двенадцать раз. И день, когда я решила завести собаку, наступил. Бросаю взгляд на часы моего дилера, но вместо цифр – телевизионные семейные любимцы. Очередь Лесси объявлять о полуночи.

Что, черт возьми, здесь делает детский будильник?

Сердце жилища Тима – не камин, не кухня и даже не телевизор, а большой стол из мрамора и стекла. Готова спорить, все сходили по таким с ума в восьмидесятые, когда молодой Тимбо еще носился с товаром по городу. Сейчас лондонцы сами приходят к нему домой и, сгорбившись над старомодным монстром, через свернутые трубочкой банкноты втягивают кокаин в дыхательную систему, откуда он, всасываясь в кровеносные сосуды слизистой оболочки, попадает в кровоток, разносится по телу и ударяет в мозг. Бум – вспышка дофамина. Чудесный дофамин, наркотик счастья, который вырабатывает и наше собственное тело. Если его достаточно, чувствуешь себя великолепно, даже если на самом деле все на редкость хреново.

Время летит незаметно. Каждый проведенный здесь час эхо невинности взывает ко мне из далекого прошлого, из жизни, по большей части прожитой зря. Кажется, Лесси только что предупредительно гавкнула – все должны лежать в постельках, когда Бэгпус^[1] начнет зевать, навевая дремоту. Час ночи. Деткам пора спать. Впрочем, посетителей Тима это не касается. Они всегда страшно общительны, порочны, возбуждены и энергичны; они кричат, признаваясь в самых жутких секретах, спорят, тыча друг в друга пальцами, исполняют унылые, совсем не возбуждающие эротические танцы, с ходу становятся друзьями навек – пока наркотик не выветривается и радость не сменяется отчаянной нуждой в следующей дозе. После этого никто из них уже тебе не друг – кроме Тима, конечно. Старого доброго Тимбо.

Называть Тима дилером не совсем правильно: сначала он просто щедро угощал народ идеальным снежно-белым коксом. Не какой-то разбодяженной мукой дрянью за тридцать фунтов из паба. Грамм аппетитной дорожки Тима стоил сто тридцать фунтов. К нему потянулись торчки из тех, кто «поприличнее» – если можно их так называть. В конце концов Тим сказал «нет» благотворительности, и ему начали платить.

Под часами, чья маленькая стрелка добралась до Мистера Ти^[2], сидят два бессовестных банкира. Одного считают гением, финансовые таланты другого куда скромнее, зато он красавчик, – если, конечно, вам нравятся парни в строгих костюмах и с зализанными волосами. Перекрикивая друг друга, они обсуждают LIBOR^[3] и сложные финансовые транзакции. Давайте назовем их либористами.

Кроме меня здесь еще одна женщина – молоденькая, с ногами от ушей, в игривых кожаных шортиках и соблазнительной майке-алкоголичке, приоткрывающей сбоку ее симпатичную маленькую грудь. Это подружка банкира, того, что поумнее, но он, впрочем, весь вечер не обращает на нее никакого внимания. Допустим, ее зовут Чика. Внимание Тима колеблется между ней и банкирами. Он увлечен болтовней девицы насчет амбиций стать инфлюенсером – это было бы здорово, потому что офлайн она никому рта не дает раскрыть. Между всеми словно пробежала искра, но мне хватает опыта понять: дело в наркотиках. Это они сейчас говорят и слушают за нас. По возрасту я гожусь Чике в матери, а Тим – пусть не обманывает его черная как смоль шевелюра – вообще сойдет за деда. Утром у нас не останется ничего общего.

Я сижу, склонив голову, изображаю, что внимательно слушаю, хотя на самом деле мне все равно. Просто наслаждаюсь безболезненным бегством от смутного дискомфорта, преследующего меня всю сознательную жизнь, если только я не под кайфом от сменяющих друг друга спорта, выпивки, таблеток, любви и работы – всех этих проверенных анестетиков. Все равно рано или поздно они приводят меня сюда.

Пепельница наполнена доверху, и раз в час в полумрак проваливается очередная знакомая с детства фразочка из часов Тима. В квартире темно, только стол подсвечен свисающей сверху лампой и нашим жадным вниманием.

К четырем утра настроение безнадежно портится, и я погружаюсь в мрачное молчание. Уже не пытаюсь вклиниться в самодостаточный монолог Чики. Горючее заканчивается.

Мне нужно больше. Больше наркотиков.

Шкура мертвого животного пронзительно скрипит под восхитительной кожей ног Чики на белом диване Тима. Такая мебель больше подойдет какому-нибудь плейбою международного уровня. А звук такой, будто парни гоняют на старых машинах. Квартира и в самом деле словно вне времени. Особенно это заметно днем – не могу вспомнить, чтобы шторы когда-нибудь раздвигали. Смотрю вверх. Этих чертовых часов здесь вообще быть не должно. Им место в детской или на семейной кухне, залитой солнечным светом и пахнущей печеньем.

Из гигантского стерео с большими дисплеями несется голос Фила Коллинза. У Тима есть наркотики, а там, где они, всегда найдется кто-то, готовый на секс, но Тим отстаивает рок-н-ролльную часть уравнения^[4]. Он занят Чикой, обсуждает монетизацию ее инстаграм-аккаунта, рекламодателей и бренды, которые заплатят ей за контент. «Уверен, ты привлечешь и мужскую аудиторию».

Ко мне потихоньку возвращается цинизм. Когда-то зрелище молоденьких женщин, медленно развращаемых Тимами всего мира, этим старичьем с дорогими наркотиками, я находила печальным и оскорбительным для моих феминистских принципов. Сейчас же просто отмахиваюсь от этой мысли. Обычная в своей повседневности гибель осчастливленных людей меня больше не волнует. Французский писатель Гюисманс писал о «сердце, ожесточенном и иссушенном распутством» – лучше, по-моему, и не скажешь. Хорошие девочки едут в Лондон и быстро портятся – частенько вполне охотно, если судить по моему собственному быстрому падению. Я знаю, это считают трагедией гендерного неравенства, но, как по мне, от этого страдают все.

Чика мельтешит перед нами с важным видом, вещает о своем блестящем будущем. Она еще ничего не поняла. Театрально замерла с телефоном в руке. «Селфи!»

Нет, нет и нет. Ни за что. Так и вижу свои пустые глаза. Затуманенный взгляд, безжизненную в пять утра кожу, седые корни волос и размытую линию подбородка. Я закрываю лицо руками.

– Да ладно тебе! – возбужденно убеждает Чика. – Я вот даже не верю, что вы с моей мамой одного возраста!

– Нет! – я будто кричу на пса, который собрался стащить со стола стейк.

Сама Чика выглядит безупречно. Атласная ткань гладкой кожи, свободное и легкое стройное тело, волосы роскошно отливают природным золотом. С сияющего свежестью лица на меня смотрят красивые глаза, оттененные снизу легкой синевой. Смотрят пристально и слегка обиженно.

– Нет? Но почему?

– Потому что даже если я каким-то чудом и выгляжу нормально, все равно терпеть не могу селфи. Они для убогих нарциссов, и чувствуешь себя по-идиотски.

– Брось, у меня тут классный фильтр, – бормочет Чика, шаря в телефоне. Рассказывает, как много селфи ей нужно каждый день постить в социальных сетях, иначе какой из нее инфлюенсер.

– Я в любом случае не думаю, что все это надо каким-то образом запечатлеть для истории. Хочется – валяй, но уж как-нибудь без меня.