Всем не желающим идти на почти что верную гибель – Того не скрывал, что спастись с броненосца, затапливаемого на фарватере вражеской гавани, практически не реально, хотя тот и будет вести на буксире три паровых катера для эвакуации экипажа, – было предложено сейчас же сойти на берег.

Таковых на борту «Фусо» не нашлось. Тогда Того сам зачитал список членов экипажа, которые должны были повести броненосец в его последний боевой поход. Действительно, в самоубийственной атаке не было смысла иметь на борту полную смену кочегаров и механиков, штурмана и палубных матросов. Япония не могла позволить себе бесполезную гибель сотни обученных моряков.

По плану штаба флота, Окуномия тоже должен был оставить «Фусо» на своего старшего офицера и отбыть в Англию для принятия нового эскадренного броненосца, переговоры о покупке которого только что завершились. Но случилось нечто совершенно беспрецедентное для взрощенного на жесткой субординации и самурайских традициях подчинения приказам Императорского флота офицера.

Капитан второго ранга Окуномия не просто отказался выполнять приказ командующего Соединенным флотом вице-адмирала Того. Он вытащил из ножен меч^[2], протянул в поклоне опешившему командующему и попросил или позволить ему командовать броненосцем в его последнем походе, или отрубить ему голову, избавив этим командира броненосца и весь его род от позора бегства с поля битвы.

Когда Того разрешил ему остаться на борту, а затем посвятил во все детали операции, Окуномия предложил несколько изменить порядок следования кораблей. Он посчитал, что головным желательно поставить транспорт «Ариаке-Мару», набитый мешками с рисовой шелухой для обеспечения плавучести. Задачей парохода было обнаружение русских дозорных судов, по прожекторам которых и должен был вести огонь из своих шести- и пятидюймовых орудий «Фусо», и точное выведение идущих в кильватере броненосных судов на фарватер, ведущий к проходу на внутренний рейд.

В качестве ориентиров для привязки предполагалось использовать пожары нескольких приметных строений на берегу. Разведка обязалась это обеспечить. Предполагалось, что занятые обстрелом «Ариаке-Мару» русские в темноте, скорее всего, примут «Фусо» за еще один транспорт и подпустят на близкое расстояние. При стрельбе в упор две шестидюймовки и четыре 120-миллиметровки старого броненосца были способны не только утопить один-два дежурных миноносца, но и вывести из строя бронепалубный крейсер дозора.

Того согласился с разумным предложением. И даже приказал установить на идущем на заклание старом броненосце два дополнительных шестидюймовых орудия…

Глава 1
Ответный ход

Владивосток, Порт-Артур. Апрель – май 1904 года

Дверь комфортабельного номера «Астории», что на Светланской, превращенного во флотскую офицерскую гауптвахту, со скрипом распахнулась. И обернувшийся на резкий звук Балк увидел в дверном проеме до боли знакомую фигуру с контр-адмиральскими орлами на погонах и тросточкой в правой руке.

– Ну-с, господин главный хулиган с «Варяга», докладывай, как дошел до жизни такой? Неужто тебя, Вася, без присмотра на пять минут оставить нельзя? Ну зачем? Скажи, зачем ты этого чинушу-то несчастного пристрелил?

– Да ладно! С каких это пор без уха умирать начали? Лучше сам расскажи, как сходили?

– Расскажу, как из кутузки выйдешь. ЕСЛИ выйдешь… Родной, ты что в городе-то учудил? Я только успел из порта сюда доехать, как мне уже в два уха напели, что ты каждый вечер пьянствуешь в компании армейцев в «Ласточке» и сманил половину казаков гарнизона к себе на какой-то там еще поезд. И за это на нас уже войсковому атаману не один донос настрочили. Что застращал все чиновничество города, таская по площади умирающего асессора Петухова. Что не подпускал к нему патруль, паля из револьвера. За это, кстати, тебе грозит суд и куча иных «ништяков». И это все – за неделю с хвостиком, что мне не до вас тут было. Ну-с? И как я теперь отпущу тебя на бронепоезде в Маньчжурию? Ты же его пропьешь или в карты проиграешь!

– Ладно, давай по пунктам. В «Ласточке» я с армейцами не пьянствую. Вернее, не только и не столько пьянствую, сколько отбираю себе офицеров в первый батальон морской пехоты и на бронепоезда. И заодно просвещаю местное дремучее офицерство по поводу организации обороны, действий малых групп и прочих премудростей, до которых им пока как до Парижу раком. Казаков сманил, говоришь? А как мне еще обеспечивать дозоры вокруг бронепоезда на стоянке и при ремонте пути? А разведку? Конечно, я с уже знакомым тебе хорунжим отобрал лучшее, что есть во Владивостоке и его окрестностях. Что это не понравилось их начальству – не удивлен. Но, брат, мне это фиолетово. Да и против царского указа не попрешь…

– Погоди, какого такого указа? Ты что, царские указы навострился подделывать?

– Зачем подделывать? Я не в курсах, что именно там Вадик с Николашкой сделал, но тот указ, что я у него попросил, получил обратно за подписью самодержца через три дня. Право на отбор любого личного состава в «особый бронедивизион Императорского флота „Варяг” под командованием лейтенанта флота Василия Балка». Ну и там еще кое-что, по мелочи, о недопустимости чинения препятствий вышеупомянутому лейтенанту в том числе…

– Не задавайся, рановато пока. Ты еще про пристреленного чинушу мне не рассказал. Что за препятствия такие он «чинил вышеупомянутому Балку», что его пришлось валить?

– Он, Петрович, мне сделал предложение, от которого я, по его мнению, никак не мог отказаться. Началось все с того, что я к нему пришел за вагонами. Причем эти вагончики были мне выделены министром путей сообщения, и все бумаги у меня были. Оплачены они тоже из казны между прочим.

И вот. Этот петух гамбургский, напоив меня чаем, говорит: «…а давайте-ка мы небольшой гешефтик-с сделаем…» И предлагает мне отчитаться перед Петербургом, что, мол, вагоны я получил, но на перегоне Владивосток – Никольск они сошли под откос и теперь требуется их замена, а мне – десять процентов от стоимости… Ну, или пятнадцать. Из особого уважения.

Я ему честно, сначала по-хорошему попытался объяснить, что вагоны нужны для дела, а гешефт мы после войны сделаем. Нет, война, говорит, все спишет. Я молчу. Наконец, поняв мою дремучую тупость, фыркнул, выписал-таки. Расписался я в получении, пошел принимать. Так эта ж сука мне вагоны из сгоревшего в том году в Никольске старого депо подсунула, там даже оси к буксам так приржавели, что их паровозом не провернуть!

Опять возвращаюсь к нему. И по-доброму говорю: мне, мил человек, на фронт через две недели ехать. Не могу я этот хлам восстанавливать, дай те вагоны, на которых во Владик грузы для флота доставили. Я их под разгрузкой в порту видел, в нормальном состоянии все, только добронировать – и вперед. Нет, говорит, берите, любезнейший, что вам дают, и в следующий раз, когда умные люди будут предлагать дельные вещи, не крутите хвостом.

Тут на меня и накатило… Я таких гадов еще в том, в нашем времени понасмотрелся. И натерпелся от них. В общем, сунул я ему ствол под нос и стал колоть. Кто, где, как и сколько на ремонте крейсеров, постройке крепостных батарей и прочих флотских и армейских делах наваривает. Сперва хотел было покочевряжиться, типа законник, – усмехнулся Балк, – но как я ему мочку отстрелил – запел, гнида, ака канарейка породистая…

В общем, список чиновников, подрядчиков, схем их взаимодействия и наворованных сумм – у меня в каюте, под столом приклеен.

Кстати. Гаупт наш то ли сам замазан, то ли настолько привык ко всеобщему воровству, что уже и не обращает внимания. При демонтаже мачты «Рюрика» и ремонте палуб с трубами смета удвоена. Дерево, которое заготовили для подкладки под броню в оконечностях у него и «России», – гнилое, купили по дешевке после разборки разваленных Камимурой домишек. И полетят эти листы в воду от первого снаряда: болты срубит. Зато кто-то наварил пару тысяч.

Трубки котлов, которые при ремонте «Варяга» использовались и были втридорога проданы морскому ведомству господином Калинским, на самом деле из запасного комплекта самого «Варяга», который и так был собственностью этого самого ведомства. Просто на них документы потеряли, а он якобы случайно нашел. Но как сам этот комплект вообще попал во Владик вместо Порт-Артура, пока загадка. Хотя какая там загадка, обычный бардак, этими же чинушами и созданный. Не знаю только, умышленно или нет. И это только то, что знал один мелкий чиновник железнодорожного ведомства…

Ну, я его у почтамта в одном исподнем да с ошметками ушка и привязал к фонарному столбу. С плакатиком «так будет с каждым, кто попытается воровать у армии и флота»… Что, правда скотина помер? Странно, вроде не должен был от такого ранения. Может, сердце слабое или простыл?

А от патруля я вообще не отстреливался. Я им честно сказал – схожу только на крейсер, переоденусь, возьму смену белья и сам приду на гауптвахту. Кто ж знал, что тут в гостинице сидят господа офицеры. Стрелял я в воздух, чтобы внимание к этому Петуху привлечь… Ладно, Петрович. Завязывай на меня глазами крутить… Ну, да… погорячился…

– Слушай, Вась, а как-нить попроще ты не мог? Без явных улик? – усмехнулся Руднев.

– Ну, извини, говорю же – погорячился. Младая кровь, понимаешь…

– Короче. Сиди-ка тут до послезавтра и не рыпайся, герой. А я пойду, попробую завалы дерьмища за тобой разгрести. Чтоб шибко не грустил, скажу, чтоб Шустовского тебе и закусь принесли. Карбонарий фигов… Но красавец каков сей господин… Калинский, говоришь…