Как в 41-м – уже война гремит, а те, кому положено принимать решения, загнув голову, пытаются услышать его распоряжение: считать или не считать это войной?.. Узнали, что взорвалась [АЭС], что пошла на Бел/оруссию/, на многострадальную снова, Н/естеренко/^[6] бегает, всем сообщает: идет! идет! надо объявить, предупредить население! (то же, очевидно, и в Киеве происходит), но у сформированных им чиновников одна мысль: а что потом нам скажут! Сдыхайте, но себя соблюдем! Сдыхайте, но политика прежде всего! Те 18-летние девочки, что сейчас в минской больнице – с Гомельщины, не получили бы 1000 рентген, потому что не стояли бы на окнах, не мыли бы их, а захлопнули бы. И сколько таких? Не знаем, время проявит и страшно думать.

Можно представить, что речь шла бы и о ядер/ной/ войне, а они бы все прикидывали: а не пострадает ли политика? Погибнет все, зато политику соблюдем!

Гласность! Вот и проявилось, в экстремальных условиях, насколько все это болтовня. Также и «новое мышление». Да какое новое, хотя бы просто элементарно человеческое.

Нет, в бюрократической машине заложено это – абсолютная расчеловеченность.

Из всего можно извлечь уроки. Невозможно только из ядер/ной/ всеобщей войны – некому. А так возможно – из Чернобыля тоже.

О воен/ном/ атоме из трагедии мирного. Но о мирном мало гов/орят/, а надо бы. Ведь это – сродни малой Хиросиме – в принципе.

Почему-то оцен/ивается/ случивш/ееся/ как стихийное бедствие. А ведь за этим чей-то проект, монтаж/ные/ раб/оты/, эксплуатация.

Меня все мучит вопрос: кто кликнул: «Дадим досрочно»? Где он, чем сегодня руководит?

Это досрочно-то притом, что работник наш и без того исхалтурился. Так ему еще алиби! Как тому В. В. Прохорову – старший инженер проекта, будем помнить своих героев – к/отор/ый проектир/овал/ молдавский канал под соленый раствор. Мол, зато не за 5, а за 3 года! Так и объясняет «Комсомолка»!

…Так давайте народу этих ядер/ных/ прохоровых, почему мы их щадим, тех, из-за кого погибли героич/еские/ реб/ята/ – пожар/ные/ и женщины делают «выброс» – до 5 месяцев. Сегодня, а тем более приехав из Белоруссии, не могу, не имею права не гов/орить/ о Чернобыле. Два аспекта: внешний, внутренний.

2. Вот и проявилось в полную силу, потому что в экстремальных условиях, то, против чего нужна «настоящая революция», как в начале назвал это М. С. Горбачев, а вместо чего пока – словесные упражнения, уговоры, бюрократию увещеваем не быть бюрократией.

Чернобыль высветил всю картину того, что названо «застоем», но что можно назвать и «закостенением», и «развалом» (и то и др. – хотя вроде о разном состоянии эти слова).

Урок Чернобыля: «Нужны самые строгие требования везде и во всем…вопросы дисциплины порядка, организованности приобретают первостепенное значение» (М. Горбачев).

Два аспекта «уроков» – внешний (угроза атома) и внутренний – угроза со стороны бардака: конструкторского (проектного), технического и эксплуатационного.

Будет установлено, кто и что повинно больше.

Допустим, проект окажется идеальным, значит, вина снимается с ученых? Если виноваты послед/ние/ звенья цепочки?

Нет и нет! Как не снимается с мелиораторов за засоление черноземов по причине, что воду поставляют в руки небрежные, безразличные, «колхозные» (в самом плохом смысле этого слова). Ну а что дожидаться, когда остальная «цепочка» отладится? А до того – нет? Да, так и только так! Если сомневаетесь, вообразите полож/ение/ и судьбу тысяч и тысяч людей в Бел/оруссии/ и на Укр/аине/, к/отор/ых накрыло «облако». И кто имел право сделать воздух, воду, саму землю неуютной для целых народов. А ведь это так! Езжайте на Гомельщину и поживите там – почувствуете сразу.

Один из участн/иков/ первого испыт/ания/ ядерного устройства, увидев гриб, сказал:

– Теперь все мы – негодяи!

Думаю, что и проектировщики, и строители, и эксплуатационники (и те, кто торопил их всех, чтобы отрапортовать досрочно – помним фанфары, когда принимали «досрочный» объект) – все, если бы они умели быть честными, повторили бы эти слова.

И вот еще это, м.б., главное: не следует ли вернуться нашим специалистам к вопросу, дискуссии, к/отор/ая была свернута в свое время явно волевым, бюрократическим нажимом: следует ли строить такие станции близ больших городов. Например, в 30 км от Минска (заметьте и цифра-то, цифра, которая столько раз повторяется в связи с Чернобылем – 30 км зона!) Что достигается, экономится? Да один такой Чернобыль вблизи Москвы, Лен/ингра/да, Киева, Минска – страшно и вообразить – вот тут уже наэкономим!

Чтобы мы теперь ни писали, ни провозглашали – святая (а точнее, слепая) вера в надежность таких станций подорвана не менее, чем на поколение-два. И кто имеет право создавать психол/огическое/ напряжение огром/ному/ городу таким соседством?

И снова спросим себя: есть ли хоть один серьезный ученый: к/отор/ый скажет, что 100 %-я безопасность возможна в ближайшие 50 лет? Вряд ли. Так как же можно?

К вопросу этому надо возвращаться заново. Если уж гласность, то в этом должна быть предельная. Несмотря на то, что именно – в ядер/ных/ делах – особенно уютно поселяется бюрократическая триада: тайна, чудо, авторитет.

Преуменьшая размеры беды, мы лишаем сочувствия тех, кто пострадал во многих р/айон/ах. Настоящего, народного. Казенное не в счет.

13–15 мая 86 г.

Боюсь, что и энтузиазм строит/ельства/ как можно большего количества станций в районах как можно больше населенных – приходит (или придет) время повторить эти честные слова. [Теперь все мы – негодяи!]

Если не перестанут люди множить их, а бросят все усилия на то, чтобы добиться 100 %-й безопасности. Не 90, не 99 и 9 десятых, а именно 100.

Народ наш мужественно встретил общую /беду/, а для Ук- р/аины/ и Бел/оруссии/ – особенно грозную и не кратковременную (вы-то не журналисты, знаете). Но не будем обманывать себя и считать, что так было бы и второй, и в третий раз. Есть всему пределы. И если наш соврем/енник/, просвещенный, начал бы отлавливать, нас, ученых, как в Сред/ние/ века врачей – поделом! Если позволим случиться этому хотя бы еще раз. И тем более, что настроили (и строим – возле самого Минска) рядом с огромным городом.

А ведь акад/емик/ Капица^[7],да и не один он, – предупреждал.

Глаза у людей в 3–5 районах, непосредственно испытавших пораж/ающее/ действие радиации – напоминают то, что помним с войны. Особенно дети. Беженство, эвакуация – прямо в масштабах, задевающих всю нацию. Беда исторического масштаба.

Вы представляете, как читать нам в печати – там, в Бел/оруссии/. Строит/ельство/ станций (такого типа) будет продолжаться неотступно – посчитали нужным заявить некот/орые/ тов/арищи/, тут же. Что это, как не бюрокр/атическое/ «наплевать», – на что? На трагедию двух народов. С холодным обещанием таких же вероятностей другим нашим республикам. А м.б., и там же – вон в 40 км от Минска заложен свой Чернобыль.

Не с этого надо бы, а с заботы о том, чтобы переоценить все и пересмотреть.

И, м.б., вспомнить, что писал и гов/орил/ об этих вещах акад/емик/ Капица – и не он один.

Что получается, когда одна часть науки, ученых, опираясь на бюрократию, получает право не логикой, убежденностью, знаниями своего добиться, а лишь потому, что обслуживает ведомственные интересы ведомств.

То, что у мелиораторов – засоление земель и т. д.

У «мирного атома» – строител/ьство/ станций в самых населенных районах страны, на вел/иких/ реках, одним словом – Чернобыль.

Почему я гов/орю/ об этом?

Мы уже несколько раз читали: [атомная] программа будет неизменной!

Неужто? Неужто то, что произошло – а что, приезжайте в Бел/оруссию/, если осмелитесь, в юж/ные/ р/айо/ны, и посмотр/ите/ в глаза тем, кто еще не уехал…

Мужество, да. Но как мы себе представл/яем/ еще один такой случай и реакцию народа (да, всего народа) на это.

Из всего можно извлечь уроки. Невозможно только из ядерной войны. А из Чернобыля еще можно.

Эта невидимая радиация, которая проникает в тебя, ты знаешь, в этот миг, в каждый миг, она меняет все: ты вроде как бы другой кто-то, а все вокруг – тоже чужое – незнакомое. Кто-то другой на другой планете.

Здесь собрались ученые, а некоторые, как Е.П. /Велихов/, только что из Чернобыля, и не вам рассказывать, что это такое: все первые 10, а то и больше дней ветер безжалостно тянул в сторону Белоруссии – через три из пяти ее областей. Как написал один из корресп/ондентов/: «К счастью, ветер дул не на Киев!»

И если в голосе моем услышите, уловите, обнаружите несколько лишних миллирентген – не обессудьте.

Монополия на истину в науке всегда была опасна для самой науки. Но лысенковщина показала, продемонстрировала, сколь в наших условиях она, такая монополия, опасна для всего народного хозяйства и для самой жизни народа, страны.

Если нужны еще примеры: мелиорация, Гидропроект: каких они дров наломали, надолго заткнув рот оппонентам с помощью ведомственных бюрократов – все это на слуху у вас.

Дошла очередь и до вас, физиков, – оглянуться на себя, оглядеть свое хозяйство с этой стороны. Не вам объяснять, что Чернобыль – прямой результат монополии на истину и, главное, принятие решений тех ученых, которые отстаивали и отстаивают точку зрения допустимости сооружения АЭС в густонаселенных районах, на центральных реках. Мы все хорошо помним, что были и противоположные точки зрения, аргументы, позиции. И среди них – голос академика Петра Капицы.