А что было бы, поступи она в Истмен^[4] вместо Кёртиса? Ведь так почти и получилось. Один-единственный, случайный выбор. Она никогда не встретила бы Ричарда. Никогда не отступила бы, вообразив, с надменным и неувядаемым оптимизмом своих двадцати пяти лет, что ей выпадет еще один шанс, что колесо фортуны, вращаясь, со щелчком остановится и его всемогущая стрелка укажет прямо на нее. Следующего оборота она прождала годы. Иногда это происходит в жизни только единожды.

Но в то же время, не познакомься она с Ричардом, не было бы на белом свете их дочери Грейс. Карина представляет себе другую реальность, в которой ее единственная дочь так и не родилась, и ловит себя на том, что такая версия событий кажется ей заманчивой, едва ли не желанной. Карина одергивает себя, устыдившись, что допустила столь жуткую мысль. Она любит Грейс больше всего на свете. Однако, по правде говоря, рождение Грейс стало в ее жизни еще одним поворотным пунктом, перепутьем, переломным моментом вроде «родись она в Гливице, Бытоме или Забже». Левая дорожка привела ее к Грейс, а саму Карину привязала к Ричарду туго затянутой на шее веревкой на манер поводка – или удавки, день на день не приходится – на последующие семнадцать лет. Правая – так и осталась невыбранной. Кто знает, куда бы она могла завести?

Сожаление омрачает каждый шаг, тащится верным псом по пятам, пока Карина шагает по извилистой, вымощенной камнем дорожке, ведущей на задний двор семейства Чу. Ханну приняли в Нотр-Дам^[5], куда она и хотела. Еще одна ученица уезжает учиться в колледж… Там Ханна забросит свои занятия фортепиано. Как и большинство учеников Карины, Ханна брала уроки только потому, что ей хотелось включить строчку «играю на фортепиано» в свои заявления на поступление в колледж. Ее родители преследовали ту же самую цель, часто в разы более напористо и беззастенчиво. Поэтому Ханна занималась только для проформы, а их еженедельные получасовые встречи были скучной повинностью как для ученицы, так и для учительницы.

Мало кому из Карининых учеников искренне нравится фортепиано, хотя у парочки даже обнаружились способности и талант, но ни один из них не любит инструмент настолько, чтобы заняться им всерьез. А его нужно любить. Да Карина их и не винит. Эти ребята загружены сверх меры, вымотаны и слишком зациклены на том, чтобы попасть в «самый лучший» университет, у них нет сил на серьезное увлечение. Цветку не вырасти из семечка без любви – ему требуются постоянная забота, солнце и вода.

Но Ханна не просто одна из Карининых учениц. Ханна была закадычной подругой Грейс с шести лет до окончания средней школы. Хождения друг к другу в гости, совместные ночевки, герлскауты, футбол, походы в торговый центр и в кино – на протяжении почти всех детских лет Ханна для Грейс была все равно что младшей сестрой. Когда Грейс перешла в старшие классы, а Ханна осталась учиться в средней школе, само собой так получилось, что у каждой из девочек образовался собственный круг общения со сверстниками. Все обошлось без выяснения отношений. Напротив, спокойным течением подруг – и они не сопротивлялись – отнесло на разные, хоть и соседние острова. Правда, иногда они по-прежнему навещали друг друга дома.

Такая важная веха в жизни Ханны, как окончание школы, не должна была бы иметь для Карины большого значения, но по ощущениям кажется чем-то эпохальным, словно это потеря посущественнее очередной поступившей в колледж ученицы. Накатывают прошлогодние воспоминания той же поры, и она снова переживает, что у Грейс кончается детство. Карина со вздохом оставляет поздравительную открытку для Ханны на столе с подарками.

Хотя вечеринка бурлит в дальнем конце просторного заднего двора, Карина сразу же находит глазами виновницу торжества: та стоит на самом краю трамплина, смеется, а выстроившиеся в линию за ее спиной мокрые девушки и парни – хотя парни в основном плещутся в бассейне – выкрикивают ее имя, подначивая на что-то. Карина ждет, чтобы понять, на что именно. Ханна подпрыгивает в воздух и плюхается бомбочкой в воду, окатывая брызгами собравшихся у бассейна родителей. Те ворчат, отирая воду с рук и лиц, но улыбаются. День выдался жарким, и секундный душ, наверное, показался взрослым гостям освежающим. Карина замечает среди них мать Ханны, Пэм.

Теперь, когда Ханна перебирается в Индиану, Карина подозревает, что вообще перестанет видеться с Пэм. Не так давно, вскоре после того, как Грейс перешла в старшие классы, они забросили свои винные посиделки по четвергам. За последнюю пару лет их дружба скатилась до редких, кратких и малозначащих встреч до или после еженедельных фортепианных уроков Ханны. У Пэм было трое детей, и в ее обязанности входила развозка их по всему городу в соответствии с сумасшедшим графиком дополнительных занятий; из-за вечной спешки она не могла забежать к подруге даже на минутку и ждала Ханну в машине, не заглушая двигателя. Карина махала ей из входной двери каждый вторник в 17:30, когда Пэм отъезжала от ее дома.

Карина едва решилась прийти сегодня. Она смущается оттого, что явилась одна. Интроверт по натуре, она и о браке-то своем особо не распространялась, а уж о разводе и вовсе молчком молчала. Если предположить, что Ричард тоже держал рот на замке, а в этом можно было не сомневаться, подробностей так никто и не знает. Однако сплетники всегда раздуют драму на пустом месте. Должен же кто-то быть прав, а кто-то виноват. По взглядам украдкой, стихнувшим разговорам и натянутым, пластмассовым улыбкам Карина понимает, какая из ролей выпала ей.

Особенно ему сочувствуют женщины. Ну разумеется. В их представлении Ричард – окруженная сакральным ореолом знаменитость. Потому он и заслуживает половины более утонченной, способной отдать должное его незаурядности, – словом, рядом с ним должна быть женщина соответствующего уровня. Им кажется, будто Карина завидует его достижениям, злится из-за его успеха и тяжело переживает его славу. Она же всего-навсего захудалая провинциальная училка, натаскивающая равнодушных шестнадцатилеток бряцать Шопена на пианино. Ей явно не хватает чувства собственного достоинства, для того чтобы быть супругой столь великого человека.

Да что они знают?! Ни черта они не знают!

Грейс только закончила первый курс Университета Чикаго. Карина предполагала, что дочь к этому времени уже вернется домой и придет на праздник к Ханне, но Грейс решила остаться на все лето в кампусе и поучаствовать в каком-то проекте под началом своего профессора математики. Что-то связанное со статистикой. Карина гордится, что дочь взяли на стажировку, и считает, что это отличная возможность показать себя, но все же живот ее болезненно крутит – знакомая реакция на неоправдавшиеся ожидания. Грейс могла бы решить иначе и приехать домой, чтобы провести лето с матерью, но она этого не сделала. Карина знает, что чувствовать себя обойденной вниманием, даже брошенной, просто смешно, но эмоции у нее берут верх над разумом. Так уж она устроена, а характер ее можно сравнить с мощной крепостью, опоры которой незыблемы.

Развод был окончательно оформлен в сентябре того года, когда Грейс училась в выпускном классе, а ровно через год она уехала за тысячу миль. Сначала ушел Ричард. Потом Грейс. Карина гадает, когда сможет привыкнуть к воцарившейся в ее доме тишине, к пустоте, к воспоминаниям, хранящимся в каждой комнате и не менее реальным, чем картины на стенах. Она скучает по голосу дочери, болтающей по телефону, по ее хихикающим подружкам, по ее обувке в каждой комнате, по валяющимся на полу резинкам для волос, полотенцам и одежде, по свету, который забыли выключить. Она скучает по дочери.

Но не по Ричарду. Когда он выехал, его отсутствие ощущалось скорее как присутствие чего-то нового. Сладостное спокойствие, которое установилось после того, как он ушел, заполнило больше места, чем когда-либо занимали его человеческое обличье и непомерное эго. Она не скучала по нему тогда, не скучает и сейчас.

Вот только хождения на такие семейные мероприятия в одиночестве, без мужа, выводят ее из равновесия, заставляя чувствовать себя так, будто она балансирует на самом краешке двуногого стула. Так что в некотором смысле она все-таки скучает по своему бывшему. По стабильности. Ей сорок пять, и она в разводе. Одинока. В Польше ее заклеймили бы позором. Но она уже больше полжизни провела в Америке. В этой светской культуре ее положение не редкость и в нем ничего зазорного. Но все же ей было стыдно. Девушку из Польши забрать можно, но вот Польшу у девушки – никогда.

Не узнав никого из родителей, кроме Пэм, она делает глубокий вдох и начинает долго и неловко в одиночку проталкиваться к ней. Карина потратила до смешного много времени на подготовку к этому празднику. Какое платье надеть? Какие туфли? Какие серьги? Она вытянула феном волосы. Даже сходила вчера на маникюр. Ради чего? Не сказать чтобы она пыталась произвести впечатление на Ханну, или на Пэм, или на кого-то из родителей. Как не сказать чтобы здесь были одинокие мужчины, хотя она в любом случае никого не ищет.

Она знает почему. Черта с два она допустит, чтобы кто-нибудь глянул на нее и подумал: «Бедняжка Карина. Ее жизнь в полном раздрае, да и сама она выглядит не лучше». Другая причина – Ричард. Пэм и Скотт Чу – тоже его друзья. Так что Ричарда, скорее всего, позвали. Она могла бы спросить у Пэм, есть ли Ричард в списке приглашенных – большого значения это не имеет, просто чтобы знать, – но она струсила.