Читать онлайн «О всех созданиях – мудрых и удивительных»

James Herriot

ALL THINGS WISE AND WONDERFUL

Copyright © The James Herriot Partnership, 1976, 1977

All rights reserved

© И. Г. Гурова, П. С. Гуров (наследник), перевод, 1985, 2007

© С. В. Струков (наследники), перевод, 2007

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2021

Издательство АЗБУКА®

Как хочется домой

– Живей-живей! – рявкнул капрал. – По-однажми!

Он без малейших усилий по-спринтерски забежал в тыл пыхтящей, хрипящей вереницы и начал понукать нас сзади.

Я находился где-то в середке, старательно рысил более или менее наравне с другими, а про себя прикидывал, долго ли я еще продержусь. Грудная клетка мучительно вздымалась, ножные мышцы протестующе ныли, и для отвлечения я пытался подсчитать, сколько миль мы уже пробежали.

Когда нас построили перед нашим временным жильем, у меня не было никаких дурных предчувствий. Шерстяные свитера и тренировочные брюки, которые нам приказали надеть, ничего зловещего вроде бы не предвещали. К тому же капрал, бодрый низкорослый уроженец лондонской окраины, казалось, смотрел на нас братским взглядом. Да и лицо у него было доброе.

– Вот что, ребята, – закричал он, озаряя улыбкой пятьдесят новоиспеченных летчиков. – Мы с вами немножко побегаем по парку, я впереди, а вы за мной. Нале-е-ево! Впе-е-еред марш! Лев-прав, лев-прав, лев-прав…

Скомандовал он давным-давно, но мы все еще, пошатываясь, кружили по лондонским улицам, а никакого парка и в помине не было. Мозг сверлила горькая мысль: а я-то думал, что я в хорошей форме! Сельский ветеринар, особенно среди йоркширских холмов, просто не может не быть в великолепной форме! Он ведь все время в движении, приструнивает крупных животных, карабкается по крутым склонам от сарая к сараю. Естественно, что он крепок и закален! Вот какими иллюзиями я себя тешил.

И тут предательский голосок начал нашептывать мне на ухо, что моя недолгая семейная жизнь с Хелен шла под знаком неумеренного обжорства. Уж слишком искусно она готовила, уж слишком я верный поклонник этого ее таланта! А каким блаженством было вольготно развалиться перед камином в нашей комнатке! Вот я и делал вид, будто не замечаю, как зарастает жирком мой брюшной пресс, как начинают дрябнуть грудные мышцы… И вот мне пришлось про них вспомнить.

– Уже близко, ребята, – бодро прочирикал капрал позади, но ответом ему было унылое пыхтение: он заверял нас в этом отнюдь не в первый раз и мы несколько утратили доверие к нему.

Но теперь он против обыкновения, видимо, все-таки сказал правду, потому что мы завернули за угол и я узрел в конце улицы чугунную решетку и деревья. Ах, какое облегчение! До ворот я, пожалуй, дотяну, а там отдохнем, покурим и чертовы икры перестанет сводить судорога.

Мы все, как один человек, остановились под сводом ветвей, на которых еще кое-где болтались осенние листья. Но капрал махнул нам.

– Вперед, ребята, по дорожке! – рявкнул он и указал на широкую аллею, которая охватывала парк по периметру.

Шутит он, что ли? Мы вытаращили на него глаза и разразились бурей протестов:

– Не-е-нет, капрал! Имейте жалость, капрал!..

Улыбка исчезла с лица коротышки.

– А ну бегом, кому говорят! Поживей, поживей! Раз-два, раз-два…

Спотыкаясь на темной полосе голой земли, окаймленной пожухлым газоном и покрытыми сажей рододендронами, я не мог поверить, что это происходит на самом деле. Слишком уж внезапно все произошло. Три дня назад я был в Дарроуби, и часть моей души еще пребывала там с Хелен, а другая часть еще глядела сквозь заднее стекло такси на зеленые холмы, которые уходили за черепичными крышами в солнечное сияние; еще стояла у окна вагона: за стеклом убегали назад плоские равнины Южной Англии, а в груди у меня нарастала свинцовая тяжесть.

Мое первое соприкосновение с ВВС произошло на огромном лондонском стадионе. Бесчисленные анкеты. Медицинский осмотр, получение обмундирования и всяческого снаряжения. Нас разместили в пустых квартирах в Сент-Джонс-Вуде – очень роскошных, но только оттуда забрали все, что можно было забрать. Однако ванна оказалась, видимо, неподъемной, и мы наслаждались, наполняя горячей водой ее дорогое нутро.

Когда первый суматошный день все-таки подошел к концу, я удалился в это отделанное зеленоватой плиткой святилище и намылился свежим куском знаменитого туалетного мыла, который Хелен сунула мне в чемодан. С тех пор я никогда не покупаю его. Запахи пробуждают память, и стоит мне вдохнуть этот аромат, как меня вновь охватывает тоска первой разлуки с женой, тупая ноющая боль, которая временами только затихала, но совсем не исчезала никогда.

На второй день мы все время маршировали. А в промежутках – лекции, обед, прививки. Я свыкся со шприцами, но многих моих товарищей один их вид приводил в трепет. А когда врач начал брать кровь для анализов, молодые люди, увидев темную жидкость, вытекающую из их вен, сползали в обмороке со стула, иногда по четверо, по пятеро подряд, и санитары уносили их, весело ухмыляясь.

Кормили нас в зоопарке, где болтовня обезьян и рыканье льва на заднем плане придавали особый интерес принятию пищи. Но главным образом мы маршировали, маршировали, маршировали, а новые сапоги причиняли нам невыразимые мучения.

И на третий день все вокруг еще было словно в тумане. Разбудил нас, как и в первое утро, адский грохот захлопывающихся крышек мусорных баков. Честно говоря, я не ожидал, что пробуждаться мы будем под бодрые звуки горна, но от этого лязга хотелось взвыть. Впрочем, сейчас я думал только о том, что круг почти завершен – вон они, ворота парка! Спотыкаясь, я добрел до них и остановился в гуще стонущих товарищей.

– Еще кружок, ребята! – завопил капрал, а когда мы в ужасе уставились на него, он ласково улыбнулся. – По-вашему, это тяжело? Погодите, вот начнутся настоящие строевые учения! Это так, разминка для затравки. Вы еще мне спасибо скажете. Впе-е-еред! Раз-два, раз-два!

И вновь я спотыкаюсь на подгибающихся ногах, весь во власти горьких мыслей. Еще один круг по парку меня убьет. Тут никаких сомнений быть не может. Человек покинул любящую жену и счастливый дом, чтобы служить королю и отечеству, а они вон с ним как! Это нечестно!

А предыдущей ночью я вспоминал Дарроуби. Мы с мистером Дейкином стояли у него в коровнике. Старик, ссутулившись, смотрел на меня с высоты своего роста. Глаза на узком лице с обвислыми усами были полны терпеливой грусти.

– Значит, Незабудке конец приходит, – сказал он, и на мгновение его заскорузлая ладонь легла на спину коровы. Худ он был как щепка, большие натруженные руки с узловатыми, распухшими пальцами свидетельствовали о жизни, полной тяжелой работы.

Я вытер иглу и опустил ее в жестяной ящик, в котором возил ланцеты, скальпели, а также перевязочный и шовный материал.

– Решать, конечно, вам, мистер Дейкин, но ведь я зашиваю ей соски в третий раз, и, боюсь, далеко не в последний.

– Оно, конечно, у нее тут все пообвисло. – Старик нагнулся, разглядывая ряд узлов по шву в ладонь длиной. – И всего-то другая корова наступила, а вид – страшней некуда.

– Коровьи копыта очень остры, – сказал я. – И при движении сверху вниз режут почти как нож.

Вечная беда старых коров! Вымя у них отвисает, соски увеличиваются, становятся дряблыми, и, когда такая корова ложится в стойле, вымя, несравненный молокотворный орган, распластывается и попадает под ноги соседок. Если не Мейбл справа, так Ромашки слева.

В маленьком, вымощенном булыжником коровнике с низкой кровлей и деревянными перегородками стояло всего шесть коров, и у каждой была кличка. Теперь коров с кличками вы не встретите; исчезли и такие фермеры, как мистер Дейкин, у которого было всего шесть дойных коров, три-четыре свиньи и несколько кур, так что он еле сводил концы с концами. Конечно, коровы приносили телят, но…

– Ну что же, – сказал мистер Дейкин. – Старушка со мной в полном расчете. Я помню, как она родилась, ночью, двенадцать лет тому назад. Еще у той Ромашки. И я вытащил ее на мешковине из этого самого коровника, а снег так и валил. А уж сколько тысяч галлонов молока она с тех пор дала, и считать не стану – она и посейчас четыре галлона^[1] дает. Да-да, она со мной в полном расчете.

Незабудка, словно понимая, что речь идет о ней, повернула голову и посмотрела на него. Она являла собой классическую картину одряхлевшей коровы – такая же тощая, как ее хозяин, с выпирающими тазовыми костями, с разбитыми копытами, со множеством кольцевых перехватов на кривых рогах. Вымя, некогда упругое и тугое, жалко свисало почти до пола.

Походила она на своего хозяина и терпеливым спокойствием. Прежде чем зашить сосок, я сделал местную анестезию, но, мне кажется, она и без того не шевельнулась бы. Когда ветеринар зашивает соски, он наклоняет голову над задними ногами и его очень удобно лягнуть, но от Незабудки такой подлости можно было не ждать: она ни разу в жизни никого не лягнула.

Мистер Дейкин вздохнул:

– Ну что поделаешь! Придется поговорить с Джеком Додсоном: пусть заберет ее в четверг на мясной рынок. Жестковата она, конечно, но на фарш сгодится.

---