Ириска

Сара Кроссан

© Т. Виноградова, перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Для Ифе

Можно забыть слова,

но никто никогда

не забудет чувства.

Карл В. Бюнер

Ее зовут Марла

Ее зовут Марла.

А я для нее – Ириска,

хотя родители назвали меня Эллисон.

Вообще-то

имя мне выбрала мама;

отцу не было дела до вопящей малышки —

как ее там назовут…

В тот день, когда я появилась на свет.

У него заботы поважнее.

Сейчас

Марла спит в соседней комнате,

на обоях

цветут незабудки;

похрапывает, лежа на спине

с открытым

ртом.

Бывает, ночью

она просыпается,

стонет,

машет руками и просит кого-то

оставить ее, оставить ее в покое.

Я вбегаю,

тихонько поглаживаю ей руки:

«Я здесь, все в порядке, просто

вам что-то плохое приснилось».

Это всегда помогает:

Марла глядит мне в лицо,

как будто ей только и нужно было

увидеть меня;

закрывает глаза и

вновь уплывает в сон.

У меня такой мягкий матрас, я просто тону в нем.

Застиранные простыни

тонкие, как бумага.

На окнах не занавески – прозрачный тюль:

не спасает от света

уличных фонарей.

Не мой дом.

Не моя комната.

Не моя кровать.

Я не та, за кого себя выдаю.

И Марла – не та, кем себя считает.

Я стараюсь забыть, а она – пытается вспомнить.

Я обычная девочка. Марла – ни на кого не похожа.

Мне грустно порой.

А она, бывает, сердится.

И все же.

Нигде, никогда,

мне

не было так хорошо

как здесь.

На автобусной остановке

На автобусной остановке

ко мне на скамейку

подсаживается бородатый тип.

Обломанные грязные ногти,

рваные кроссовки.

– Хочешь чипсов?

Как фокусник, достает из-за пазухи красную

банку.

Я отодвигаюсь,

смотрю себе под ноги, на рюкзак:

там одежда и несколько булочек.

Много с собой не возьмешь,

да вообще-то и брать было нечего.

– Черт возьми, что у тебя с лицом?

Он косится в мою сторону, хрустит чипсами,

оглядывает меня.

Крошки на куртке

и в бороде.

– Похоже, кто-то тебе хорошенько вмазал?

Отворачиваюсь,

в надежде —

может, подумает – не понимаю его.

Типа я иностранка.

Да я так и ощущаю себя —

для всех чужая, вдали от дома.

Мир вокруг – бестолковый. Шумный. Непонятный.

Подходит автобус. Вручаю водителю свой билет,

желтый квадратик. Подальше отсюда!

Оплачен картой отца.

Беглянка.

Лгунья.

Воровка.

Сажусь в самый конец

и прижимаюсь лбом

к холодному запотевшему стеклу.

Я еду на запад —

к Келли-Энн,

ведь она тогда не хотела —

не хотела уезжать без меня.

Автобус ревет, набирая скорость.

Не вернусь.

Кольцо с рубином

Ее чемодан выпирал посередине,

как живот у обжоры.

Похоже, Келли-Энн собрала вещи еще вчера – заранее.

– Элли, прости, мне нужно уехать.

Он совсем уже озверел.

И снимает с пальца кольцо. Матовый рубин, это отец

подарил ей.

Заплаканная, бледная.

Мрачная.

Давно не видела, чтобы она улыбалась.

– Не уезжай.

Я вцепилась ей в куртку.

– Поедем со мной!

Обулась, следит

за стрелками часов на стене.

– Найдем что-нибудь недорогое и

как-нибудь устроимся, да?

Пойди собери рюкзак.

И побыстрее.

Давай. Бегом!

Я отпустила ее.

– Ты разве его не любишь?

– Элли, он просто подонок.

Ткнула в огромный лиловый синяк у себя на руке – смотри.

– Мы же с тобой… Поедем!

Я не могу остаться. И не могу объяснить.

Глядит на кольцо.

– Уж ты-то меня лучше всех понимаешь.

– Конечно, но…

Меня бросило в жар,

подкосились колени.

– Ведь он не такой уж плохой?

Просто много работает.

Устает.

– Элли…

– Мы с тобой вместе могли бы сделать его счастливым,

мы обе.

Можно попробовать!

– Сколько можно пробовать, хватит, – огрызнулась она.

Сжала мне руки.

Келли-Энн никогда

не причиняла мне боль,

только сейчас

мне больно – она уезжает.

– И тебе тоже лучше не оставаться… здесь.

Она говорила про этот дом, но нечаянно указала на зеркало —

на себя.

Отражение оглянулось,

в смятенье,

растерянно.

Как она не понимает —

разве у меня есть выбор?

Конечно, останусь.

Он же мой отец, а не парень.

Нельзя просто взять и уйти от родителей.

У меня же никого нет, кроме него!

И у него – только я!

Я плакала в коридоре.

Келли-Энн вынула из сумки

смятую десятку,

а внутри еще фунт – будто подарок в обертке.

– Вот, – сказала она,

но при чем тут деньги?

– Я устроюсь и позвоню.

Держись. Постарайся не злить его.

Скажешь – не видела, как я ухожу.

Пусть верит, что я вернусь.

Чтоб не искал.

Вот и все.

Я смотрела на нее из окна.

Боялась – что будет, когда

папа вернется домой и увидит:

его подруга ушла.

И на столе в коридоре кольцо —

тот самый красный рубин, который носила

мама;

давно, когда папа любил ее,

очень любил.

Трасса M5

Наверное, эта дорога самая длинная в мире.

Бетон, бетон, бетон.

Кручу в руках телефон, слежу по карте,

как мы движемся по неровной синей линии. Скоро Бьюд.

Представляю себе: еще месяц назад я бы ехала и

отправляла бы Джеки глупые смайлики,

смешные фото

всяких чудиков в автобусе —

спят с открытым ртом!

А сейчас некому писать

и некуда возвращаться.

Надеюсь, в жизни Келли-Энн найдется

место для меня.

Бетон, бетон, бетон.

Самая длинная дорога в мире.

Бьюд

Лопаты и ведра

висят под тентом.

Над головой кричат белоснежные чайки.

Стайка девчонок под моросящим дождем. Болтают,

давятся мороженым из вафельных рожков.

Одна из них вдруг отстает,

но потом догоняет подруг:

– Подождите!

С рюкзаком за плечами

спускаюсь

по ступенькам автобуса,

шагаю по тротуару,

вдыхаю соленый воздух.

На клочке бумаги записан адрес,

в телефоне карта.

Две мили до Келли-Энн.

Насовсем

Мужчина в клетчатой футболке

открывает мне дверь.

– Э-э-э? – Откровенно уставился на мою распухшую щеку.

– А Келли-Энн дома?

Плечи горят,

снимаю рюкзак.

– Келс? Не-а.

Сомневаюсь, что мы ее снова увидим.

Свалила, и вроде как – насовсем.

Мужчина поднимает с коврика рекламу,

просматривает,

выходит из квартиры,

опускает всю пачку в мусорный бак.

– Она в Абердине.

Работает продавцом. Задолжала мне за квартиру.

Он ковыряет в ухе, разглядывает свой палец,

как будто наковырял что-то интересное.

– А ты позвони ей. Может, ответит.

– Да, конечно.

Не стану же я говорить,

что Келли-Энн давно мне не отвечает.

Звонить? Да какой смысл —

если она в Абердине,

а я приехала в Корнуолл.

Между нами вся страна.

– Что, проблемы?

Мужчина смотрит на мой рюкзак.

– Я, наверное, пойду, – говорю ему.

– Тебе есть куда идти?

Смотрит будто бы даже с участием.

Кошка трется ему об ноги.

Не знаю.

Но не домой,

Уж точно не домой.

Моя щека

Легонько трогаю

щеку

кончиками

пальцев.

До сих пор горит.

Сарай

Сумерки. Грохочут фейерверки,

в воздухе пахнет порохом,

хотя до праздника Гая Фокса еще больше месяца.

Прямо передо мной

между двумя рядами палисадников

посыпанная гравием дорожка;

карта гугл показывает – нужно

повернуть направо, но

я срезаю путь, иду обратно в город,

вниз к морю.

В одном дворике

стоит теплица с покосившимися окнами.

В другом —

сложены в кучу игрушки.

В третьем —

стоят вперемешку складные столики и шезлонги.

А во дворе, что ближе к концу переулка, —

ветхий сарай.

Дверь приоткрыта,

стоит в тени заброшенного дома.

В доме свет не горит.

По окнам, как кружево, вьется плющ.

Я пролезла через дырку в ограде,

---