– Потому что чего попроще я могу забыть. А этот пароль у меня намертво в память вбит, – усмехнулся я. – Еще с тех же девяностых, – а потом вздохнул. Ну да, когда я впервые прочитал о том казусе в какой-то желтой газетке, которых в девяностые выходило туева хуча, мне страстно захотелось, чтобы все эти выигранные кем-то миллионы взяли и свалились мне на голову. Вот так, внезапно… Я вообще в тот момент дико мечтал разбогатеть. И, поскольку никакой легальной или хотя бы реальной возможности сделать это у меня тогда не было, я мечтал о всяких невозможных случаях. Мол, иду вечером со службы, а тут из-за поворота вылетает «шестисотый» – а за ним погоня. Менты! Или там джип, ну который «широкий». Конкуренты то есть. Ну и перестрелка! И тут – раз, в преследуемом «шестисотом» открывается окно, из которого в кусты вылетает дипломат. А когда вся эта кавалькада скрывается вдали, я тихонько подбираюсь к дипломату, а там – опа, баксы! Сто тысяч! А может, даже и сто пятьдесят… Бо́льшие суммы мне тогда представить было сложно. Да и вообще казалось, что и ста тысяч хватит на все. Самая супер-пупер четырехкомнатная квартира в нашем городке стоила тысяч шестьдесят. Машина… «Волга» стоила меньше десяти тысяч баксов. «Лада» «девятка» меньше семи. За схожую сумму можно было купить «Опель Рекорд» или «Форд Сьерру» лохматого года, которые уже начали появляться на просторах рассыпавшейся страны, а если чуток добавить – то и «Ауди-100» модели «крокодил». Еще из иномарок у нас были в доступе подержанные «японцы», которых гоняли через всю страну с Дальнего Востока по раздолбанным грунтовкам и зимникам, да понтовые «шестисотые» и те же «широкие». Но последние стоили совсем уж конски и даже в мечтах в качестве кандидатов в собственный автомобиль мной тогда не рассматривались. Машина ценой в двухкомнатную квартиру – да на фиг такое счастье!

Еще я тогда с жадностью читал истории о найденных кладах, о ценностях, изъятых у арестованных воров в законе и раскрытых шпионов. И не только читал – я завел себе блокнот, в который выписывал подобную информацию – где, что, сколько, как нашли. Как морок какой-то тогда охватил…

Впрочем, продолжалось это недолго. До «МММ». Ну да, я тоже в это вляпался. Нет, потерял я по сравнению с большинством тех, кто влез в это дело, немного – долларов двести… Впрочем, это смотря с чем сравнивать. Тогда двести долларов примерно соответствовали полутора моим месячным зарплатам. А копил я их втайне от жены почти два года. Так что сами считайте – много это тогда было для меня или немного…

– Ну все, дед, я побежала, чмоки! – Звонкий голосок Алены раздался из комнаты, когда я уже допивал чай.

– Беги уж, шебутная… – пробурчал я в ответ, но меня уж никто не услышал. В прихожей хлопнула дверь, и квартира снова погрузилась в утреннюю тишину.

Таблеток было шесть. Потому что была среда. Во вторник и пятницу мне надо было принимать по восемь. А в воскресенье всего три. Так что, закончив с завтраком, я вытащил из ящика упаковки с блистерами и аккуратно разложил таблетки на салфетке, поставил рядом полный стакан воды. После чего ухватил первую, синенькую, которая «от давления», и забросил ее в рот, запив двумя глотками воды. Второй пошла «от сердца». Затем обычный аспирин, который я принимал «для разжижения крови». Нет, были и более продвинутые препараты, но стоили они раз в пятнадцать дороже, так что на фиг, на фиг… Ну а после пошли все остальные.

Покончив с таблетками, я минуту посидел, а потом встал, вернулся в комнату и занял кресло перед компом, нагретое убежавшей правнучкой. Эта стрекоза даже не закрыла открытые «окна». И чего это она тут смотрела? Перинатальные центры Москвы? Оп-па…

После появления теломерной терапии демографическая ситуация в мире в который раз радикально поменялась. Ну как минимум в наиболее развитой его части… Дело в том, что самым приемлемым возрастом ее начала везде стали считать двадцать пять лет. То есть время, когда организм находится на пике, но процессы естественного роста уже точно завершились. Потому что теломерная не только почти в два раза замедляла процессы старения организма, но и параллельно она еще точно так же замедляла и процессы его развития. Не все и не настолько же, но, скажем, процесс формирования мышечной массы точно замедлялся. Как и процесс формирования новой костной ткани. То есть тем же спортсменам и выздоравливающим прием этих препаратов был категорически противопоказан. И с беременностью дело обстояло точно так же – прием препаратов теломерной терапии во время беременности гарантированно приводил к недоразвитию плода… Все это привело к тому, что вопреки всем прежним тенденциям «мамочки» резко помолодели. Большинство молодых женщин теперь предпочитало поскорее родить двоих-троих детей подряд, чтобы к двадцати пяти годам уже выполнить, так сказать, свой долг перед семьей и природой и спокойно «сесть» на теломерную терапию. Чем плохо-то в пятьдесят пять лет, то есть в возрасте, когда эффективность терапии резко падает, а затраты на нее сильно возрастают, иметь организм, которому биологически только-только исполнилось сорок…

Так что все было закономерно. Алене уже двадцать один – самое время рожать. Но все равно – новость ошеломила. Я встревоженно нахмурился. А потом похлопал по карману рубашки и досадливо сморщился. Вот ведь растяпа – «валидол» на кухне забыл! На самом деле эти капсулы назывались как-то по-другому, куда более заковыристо, но предназначались для того же самого, для чего и валидол. Вот я их так и называл. Стар уже всякие заковыристые слова запоминать… Потом перелистнул пару «окон». Да уж, выросла девочка… а и хорошо! Жизнь продолжается, дети рождаются – чему тут печалиться-то? Я улыбнулся и, закрыв «окна», открытые правнучкой, вывел на экран текст своей новой книжки.

Писателем я стал совершенно неожиданно для себя. Скажи мне кто году эдак в девяностом, что меня ждет подобная стезя – я долго ржал бы и крутил пальцем у виска. Потому что всегда не любил писать. Ну вот совсем. Ненавидел практически. Преподаватели в военном училище регулярно гнобили меня за слишком скудные и куцые конспекты, а когда я выпустился и стал молодым взводным, то любой проверяющий, который прибывал на мои занятия с личным составом, непременно писал в замечаниях, что «план-конспект занятий недостаточно проработан». И вот на тебе такой поворот… А вот читать я любил с детства. Да что там любил… я просто глотал книги! Может, оттуда все и пошло. Ну, типа не нашел книгу, которую захотел прочитал, – вот и пришлось написать ее самому…

Проработав до полудня, я поднялся из-за стола и, со скрипом потянувшись, двинулся в прихожую. Одеваться. Каждый день, если на улице не было дождя или сильного ветра, у меня была двухчасовая прогулка в парке, расположенном неподалеку от дома, за время которой я должен был находить не менее шести километров. Пока жена была способна ходить – мы гуляли вместе. У нас даже были отработаны два основных маршрута, которые назывались: «вокруг озера» и «вокруг двух», а также дополнительный, «включающийся» после того, как пройдены основные. Он именовался «а давай еще вокруг оврага кружок сделаем?». Но и после ее ухода прогулки так же остались непременным пунктом распорядка. Ибо старые суставы просто не выдерживали долгого ограничения подвижности при работе за компьютером. Так что если, не дай бог, у меня начинало, как я это называл, «переть», то есть текст шел, да так, что я забывал о времени и пропускал установленные сроки прогулки, то подобный «творческий порыв» всегда заканчивался тем, что в конце него я выбирался из-за компа, кряхтя, подвывая и упираясь кулаком левой руки в занемевшую поясницу. Ну и коленки тоже начинали вовсю «стрелять» болью. Так что даже во время подобных «творческих порывов» приходилось все равно следить за временем и выбираться на прогулку. Наступая, так сказать, на горло собственной песне… Впрочем, подобные «прорывы» нынче случались у меня не так уж и часто. Последний такой был, дай бог памяти, месяца четыре назад, а то и раньше. А все остальное время, наоборот, приходилось мучаться и напрягаться, выдавливая из себя новые строчки. Увы, после смерти жены работа над текстами шла очень уж туго. Похоже, вместе с ее смертью из моей жизни ушло что-то очень важное и очень значимое, что во многом и составляло ее смысл. Но ничего более я делать не умел. Вот не завел себе никакого хобби. Не собирал корешки и веточки в парке, чтобы делать из них всякие поделки, не выжигал на досках, не рифмовал стихов – только писал книги. А сидеть, ничего не делая, и тупо пялиться в телевизор у меня не получалось и раньше.

Первый, так сказать, «подход к снаряду» у меня случился еще в школе. Начитавшись фантастики, я взял да и написал письмо братьям Стругацким. Так, мол, и так – хочу написать фантастический роман, сюжет такой-то. Если честно, писал, не надеясь на ответ. Ведь кто я – обычный школьник, а они – мэтры, гении, фигуры! Но параллельно с этим крутилась в голове потаенная мыслишка и о том, что я ох какой классный сюжет придумал. Так что, может, мэтры оценят и как напишут по нему книжку, на обложке которой, само собой, появятся не две, а три фамилии… Да даже если и нет – все равно появится книжка, которую я хочу прочитать. Ну недаром же я ее придумал! Ну ладно, не книжку, а тот сюжет, на основе которого ее напишут…