Революция в стоп-кадрах

Питер Уоттс

Peter Watts

HOTSHOT

THE FREEZE-FRAME REVOLUTION

GIANTS

ISLAND

Copyright © 2018 by Peter Watts

© Николай Кудрявцев, перевод, 2021

© Владислав Женевский, перевод, 2016

© Михаил Емельянов, иллюстрация, 2021

“Grav Profile” © 2018 by Peter Watts

© ООО «Издательство АСТ», 2021

Отчаянная

«Пойми: ты сама должна сделать выбор».

Они постоянно говорили, что я могу уйти. Говорили, когда тянули астероиды за Марс; и снова, когда зарылись в камни, как стальные термиты, бурили там пещеры и туннели, создавали леса, трюмы и системы жизнеобеспечения, рассчитанные на срок эксплуатации больше, чем у Солнца. Особенно не унимались после фиаско с L4, когда во время тестирования сингулярность сорвалась с цепи. Никто даже не заикался об отмене проекта – хотя магия, на которой он зиждился, только что съела половину фабричного уровня вместе с четвертью пропульсивной группы – но в результате трагедии АДОН, кажется, решила, что напомнить нам о выходе будет особенно важно.

«Это твое решение. Никто не примет его за тебя».

Я смеялась им в лицо, как только достаточно выросла и поняла всю иронию. Нас тренировали и корректировали для миссии еще до нашего рождения: моих родителей растили так же тщательно, как и меня. За тридцать лет до зачатия я была обречена на путешествие к звездам. Я хотела отправиться в путь, я была так сконструирована; и никакого другого способа жить не знала.

И тем не менее. Мы же цивилизованное общество, разве нет? У нас не забривают людей против их воли, пусть саму концепцию «воли» уже лет сто как считают смехотворной. Мне дают столько возможностей уйти, так как потом отказаться не получится, а полет будет настолько долгим, что времени на сожаления хватит преизрядно. Как только «Эриофора» отправится в путь, дороги назад не будет.

Так что только я могу принять это решение. Только так они будут ни в чем не виноваты.

Восемнадцать лет муштры, оболванивания и сопротивления, почти два десятилетия я то принимала свою участь, то боролась с ней, и все же, полагаю, они не ожидали такого ответа, когда в последний раз открыли этот нужный всем аварийный люк.

«Ты точно уверена?»

– Дайте мне пару месяцев, – сказала я. – Я вам сообщу.

Может, нас и сконструировали для звезд. Сконструировали веселиться в одиночестве, а все плейстоценовые социальные схемы укротили, подрезали и просеяли до основания. Мы родились из племени, но были созданы покинуть его, даже не оглянувшись напоследок. По проекту я могу скучать лишь по горстке людей, а их всех отправят со мной, в глубокий космос.

А вот по Солнечной системе я буду путешествовать одна. Этот полет мне придется совершить в одиночестве. Всего-то небольшой транзит, мгновение ока по сравнению с путешествием, маячащим на горизонте. И все равно по какой-то причине мне хочется попрощаться.

Я едва успеваю на уходящий шаттл. Все верчу в голове возможные сценарии: что я скажу, что – он, какой контраргумент лучше всего выбрать в ответ на его доводы, – а расстояние уменьшается, Луна сжимается за кормой, а прямо впереди расширяется розетта, словно передо мной жонглирует сам Господь Бог. Горы в космосе. Иззубренные крохотные мирки из никеля, железа и кровоточащего базальта, детали поверхности то появляются, то исчезают, пока планетки неторопливо вращаются с массивной торжественностью: посадочные площадки и стыковочные шлюзы; двигатели размером с города, созданные лишь ради нескольких часов раскаленной добела тяги; огромная беззубая пасть перед каждым кораблем, глотка, способная проглотить робкие сингулярности, которые и будут вести нас вперед, когда реактивные движки остынут и умрут.

По левому борту проплывает «Крестовик», его отвесный утес так близко, что, кажется, можно потрогать. По правому – «Мастофора». «Эриофора» не проплывает: она растет прямо передо мной, ее скалистое серое лицо затмевает звезды.

Мы пристыковываемся.

Яспрашиваю Шимпа, где находится Кай: машина кидает прозрачную карту по местному линку и зажигает искорку в лесах. Кай сидит там, как тень в сумерках, чуть ли не парит в слабой гравитации, его озаряет лишь тусклая галактика в синем смещении, галактика биолюминесцентной растительной жизни.

Когда я приближаюсь, он кивает, но не поворачивается.

– Продуктивность на шестьдесят процентов. Если надо, можем отчаливать прямо сейчас. Кислород не кончится.

– Людям нужен не только воздух, – напоминаю я ему.

Он не спорит, хотя понимает, к чему я клоню.

Какое-то время мы сидим молча, задумавшись посреди леса из ветвящихся скелетных рук, тонких и хилых пальцев, увесистых бурдюков, мерцающих чахлым светом от симбиотических бактерий. Я с семи лет могла отбарабанить все цифры об объемах, люменах и интенсивности метаболизма, но где-то глубоко в подкорке по-прежнему отказываюсь верить, что эта тусклая подземная система сможет продержать нас хотя бы неделю, не говоря уж о путешествии до конца времен. Фотосинтез под звездным светом. Только и всего. Тут же и муравью не хватит.

Правда, муравьи свой кислород в запас не списывают. Хватит и звездного света, если за тысячу лет дышишь только одну неделю.

– Ну что, – говорит Кай. – Решила повеселиться на Солнце?

– О да.

– Три месяца. Сто пятьдесят миллионов километров. И все ради дешевого фокуса.

– Два максимум. В зависимости от цикла. И дело не в фокусах, ты и сам прекрасно об этом знаешь.

Он качает головой:

– Что ты пытаешься доказать, Сандей?

– Что они правы. Что я могу уйти, если захочу.

– Ты пытаешься это доказать всю свою жизнь. Ты могла уйти уже миллионы раз. Но факт в том, что ты не хочешь.

– Дело не в том, чего я хочу. А в том, что случится, если откажусь.

И тут я понимаю. «Ты боишься, что моя безумная затея сработает. Боишься, что сейчас у меня все получится».

Его силуэт двигается рядом со мной. Свет от ближайшего фотофора падает Каю на скулу.

– Иногда тела начинают… просто действовать, ну, сама понимаешь. А люди внутри даже не могут сказать почему. Говорят, в них словно кто-то вселился. Синдром чужого тела, – он тихо фыркает. – Свобода воли, как же. Скорее ровно наоборот.

– Это не ТКМС^[1]. Это…

– Ты заходишь с одной стороны, нечто иное выходит с другой, но что это доказывает? Если, конечно, хоть что-то выйдет, – Кай решил увеличить количество сценариев. – Если предположить, что корабль не взорвется.

– Да ладно тебе. Как, по-твоему, они бы удержались на плаву, если бы отправляли людей на самоубийство?

– А они еще не так долго на плаву. Мы им когда движок продали, шесть лет назад? И они, наверное, год возились, крутили-вертели, заставляли его работать так, как не было предусмотрено…

Я говорю:

– Вот именно поэтому я и лечу туда.

Он только смотрит на меня.

– Откуда ты вообще знаешь об этом? Я же тебе никогда не говорила о том, что у меня на уме. Может, упоминала раз или два, что мне любопытно, когда они еще только купили прототип. И теперь я прилетаю сюда, а у тебя уже все доводы наготове. И хуже того, я знала, что ты так сделаешь, – я качаю головой. – Тебя не тревожит, что ты настолько предсказуемый?

– В общем, ты взболтаешь себе мозги, на какое-то время станешь настоящей криптограммой, и что это тебе даст? Если перетасовать колоду карт, они обретут свободу воли? Ты так считаешь? – Кай качает головой. – В эту хрень никто не верит уже сотню лет. Пока кто-нибудь не найдет нейрон, который включается сам по себе, мы все просто… будем реагировать и ничего больше.

– Значит, такое у тебя решение? Мы все детерминистские системы, и потому пусть начальство дергает нас за ниточки?

Он пожимает плечами:

– У начальства тоже есть ниточки.

– Но даже если я всего лишь перетасую колоду, что плохого побыть непредсказуемой в кои-то веки?

– Ничего. Я просто считаю, что не стоит принимать самое важное решение в своей жизни, бросив кости.

«Мне страшно, Кай, – вот что я хочу сказать. – Меня пугает одна мысль о жизни, нарезанной на такие тонкие полоски. И с каждой новой полоской мы будем на световые года отдаляться от дома и на целые столетия приближаться к тепловой смерти. И я хочу этого. Хочу так же, как и ты, но полет пугает меня, а еще больше пугает то, что я чувствую страх. Разве меня не сконструировали быть выше этого? Разве у меня не должно быть иммунитета к сомнению? Где еще они напортачили?»

– Считай это, – я тоже пожимаю плечами, – не знаю, пунктом из контрольной проверки перед полетом. Где-то между «синхронизировать поле смещения» и «упаковать зубную щетку». Чистая рутина. Что может пойти не так?

Даже по силуэту Кая видно, как он поморщился.

– Если не считать, что ты испаришься, упав на Солнце? Или в этом…

«…весь смысл?» Он не договаривает, но по неожиданному наклону головы я понимаю, что Кай смотрит на мои запястья. Думает, не решила ли я таким сложным способом смотать удочки, попытаться снова, уже без посторонних…

– Ты же не настолько глупый, – я наклоняюсь, целую его в щеку, а он не отодвигается. Уже прогресс. – Солнце погибнет задолго до того, как мы умрем. Мы переживем всю эту треклятую галактику.

---