Она немного сползает по стволу дерева, к которому прислонилась спиной, и, разведя колени, наводит камеру телефона на надгробия между ними. Щелк.

Большинство людей считают кладбище тоскливым местом. Мэдди же чувствует себя тут умиротворенно. Она предпочла бы, чтобы маму похоронили здесь, а не кремировали. Как-то по радио один парень сказал, что города мертвых на самом деле полны жизни, и это прозвучало очень верно. Да, так оно и есть!

На последнем свидании с Андерсоном Мэдди попыталась заговорить об этом. Они были в почти пустом «Макдоналдсе», и она вполголоса рассказала о старике, которого постоянно встречает на кладбище, о том, как он разговаривает с мертвыми. О словах парня с радио. Об умиротворении, которое чувствует там, среди усопших. Она считает кладбище чудесным местом. А что Андерсон думает?

– По-моему, ты просто чокнутая, – ответил он.

На нее будто дохнуло холодом. На несколько мгновений она оцепенела, глядя, как ее парень жует картошку фри, потом принужденно рассмеялась.

– Да, наверное. Можно я возьму одну штучку?

– Купи себе порцию, если хочешь, – откликнулся он, кинув на стол пару долларовых купюр.

Однако все же было еще подаренное ожерелье. И письмо с коротким стишком, присланное вскоре после их первой встречи: «Когда ты эти строчки прочитаешь, поймешь, как мне тебя уж не хватает». А в другой раз Андерсон покрыл Мэдди поцелуями, от макушки до пяток, не отрывая губ, спускаясь все ниже и ниже… От одного воспоминания на следующий день, за ужином, мурашки побежали по коже.

– Ешь уже, – буркнул отец.

Это был тот редкий случай, когда он удостоил Мэдди хоть словом. Обычно они ужинали молча. Оба знали, что задавать вопросы – себе дороже: в ответ не услышишь ничего хорошего. «Что нового на работе, папа?» – «Все как обычно». – «Как дела в школе, Мэдди?» – «Да так». – «Нравится курица?» – «Ничего». – «Может, включим «Игру престолов» вечером?» – «Смотри сам, если хочешь».

Снова взглянув на часы, Мэдди поднимается и идет на поиски другого местечка, где можно скоротать время.

Вернувшись домой, Артур достает из ящика почту и несет разбирать в кухню. В итоге все отправляется в мусорное ведро – ничего полезного, одна макулатура. Только зря тратил на нее остатки зрения. Наливает себе из кофейника на плите холодного кофе, садится, скрестив длинные ноги, и потягивает из кружки. Они с Нолой постоянно его пили, с утра до вечера. Артур вдруг замирает посреди глотка – уж не это ли и свело ее в могилу? Врачи ведь как-то предупреждали о переизбытке кофеина…

Закончив, старик споласкивает кружку и ставит вверх дном на сушилку. Он всегда пользуется одной и той же, коричневой с зеленой полоской. Для кофе, воды, иногда капельки виски, даже для слабительного. Жена любила разнообразие, а Артуру, в общем-то, все равно, из чего пить или что носить. Было бы удобно, и ладно.

В кухне появляется их кот Гордон. Подходит на негнущихся лапах прямо к Артуру, но по дороге все оглядывается, ища глазами Нолу. Все никак не привыкнет.

– Ее здесь больше нет, – напоминает старик коту и приглашающе похлопывает по колену.

Иногда Гордон запрыгивает и дает себя погладить, но чаще просто уходит. Говорят, слоны горюют по своим хозяевам. Кошки, видимо, тоже. И даже домашние растения. С ними у Артура, в отличие от садовых, на удивление, ничего не получается. Взгляд падает на узамбарские фиалки на окне. Безнадежно. Завтра придется выбросить. Артур это каждый день себе говорит. Нола так любила их гофрированные цветки… «Посмотри только», – сказала она, принеся их домой и щекоча пальцем под одним из них, словно под подбородком.

Поужинав мясными консервами, похожими на собачью еду, Артур поднимается в спальню, к кое-как заправленной кровати. Ноле было бы приятно, что он не забывает об аккуратности. Как ни странно, ему и самому это нравится. Не всегда станешь тратить время на то, на что обычно обращает внимание женщина, но некоторые вещи все же стоят того. Однако вот сиденье унитаза теперь всегда поднято. Есть и другие горькие радости, которые раньше были под запретом. Сигара прямо за обеденным столом. Подкопченные сосиски на ужин. И по телевизору можно теперь смотреть все, что захочешь…

Артур ложится. В мыслях всплывает та девушка. Жаль, что он ее потревожил. Всего-то помахал ей, а она так и вскинулась. Похоже, с мертвыми он теперь легче находит общий язык, чем с живыми. И все же, ему кажется, ее он тоже немного понимает. В следующий раз надо будет крикнуть ей: «Извини, не хотел тебя напугать!» И, может быть, она ответит: «Еще чего! Ха-ха!» Она появляется перед ним как живая – большие пальцы просунуты в поясные петли джинсов, в глазах скука. Они могли бы провести время вместе, поговорить… Артур познакомил бы ее с теми, кто лежит там, в земле – как он их видит, – если только она не сочтет его сумасшедшим. Может быть, и нет – судя по всему, у нее тоже есть свои странности. Надо будет спросить, не мешает ли ей кольцо, свисающее из носу, как козявка…

На следующее утро Артур просыпается так поздно, что уже пора обедать. Присаживается на краю кровати и выписывает ногами буквы алфавита, как велел доктор в качестве профилактики от артрита. Помогает, как ни странно. Из-под кухонной двери здорово сквозит – похоже, на улице холодно и ветрено. Май называется… На погоду сейчас совсем нельзя положиться. Ладно, неважно. Надо покормить Гордона и выходить. Дал слово – держи. Даже если самому себе.

Консервного ножа нет на месте. Винить некого – только сам Артур мог его куда-то убрать. В поисках он забирается в глубь ящика и обнаруживает там пластмассовые фигурки мистера и миссис Гамбургер. Господи, Нола хранила их все это время! Запылившиеся и потемневшие, они тем не менее смотрят все так же весело и задорно. У миссис Гамбургер длинные ресницы, розовые щечки и красное платье в желтый горошек, мистер Гамбургер в темно-коричневом костюме и шляпе-котелке. На муже микки-маусовские огромные черные ботинки, на жене массивные красные туфли на каблуках. Еще у нее были настоящие сережки в виде колец, но они не сохранились. Парочка держится за руки, словно готова вот-вот зашагать куда-то вместе…

В каком же году это было? Пятьдесят пятом? Пятьдесят шестом? Точно после войны в Корее. Стояла ужасная жара, готовить дома не хотелось, они пошли в закусочную и, уже уходя, купили эти фигурки. Нола все никак не могла выбрать между мистером и миссис Гамбургер и мистером и миссис Хот-Дог…

Артур вспоминает, что как раз перед этим они поругались. Они вообще редко ссорились, но тогда скандал был просто до небес. Из-за чего, теперь уже совершенно вылетело из головы, но Нола буквально визжала, как никогда раньше, и у нее все вены на шее вздулись. Артур еще подумал, что первый раз видит ее такой уродиной. Нехорошо, конечно, но что поделать? У всех бывают мысли, за которые потом стыдно. Главное, держать их при себе. Это и есть цивилизованность – хотя сейчас от нее мало что осталось.

Он ставит фигурки в центр стола, отступает и, уперев руки в бока, смотрит на них. Нола обожала такие вещички, как и тарелки в цветочек, конверты с птичками и букетиками… Мещанство, конечно, но все ее любили и прощали маленькие слабости.

– Мисс Харрис… – произносит мистер Лейв, учитель по английскому, когда Мэдди входит в класс. Больше ни слова, но остальное и так понятно. Вчера она пропустила занятия, хотя не была больна.

Пока она занимает свое место, мистер Лейв смотрит на нее, откинувшись назад и скрестив руки на груди. Кстати, его зовут Кэрол. Забавно, правда? Почти Король Лев. Жаль, нельзя его спросить, как так вышло. Он блондин, немного полноватый. Мэдди нравятся такие люди – ей они кажутся более дружелюбными. Еще у него очень бледная кожа, а звенья браслета наручных часов торчат во все стороны, как кривые зубы. Мистеру Лейву все равно, его это не волнует. Слова – вот что для него главное. От него Мэдди узнала одно из своих любимых – hiraeth, из валлийского, которое обозначает тоску по месту, куда не можешь вернуться или которого вовсе никогда не существовало; ностальгию, печаль и горе из-за навсегда утраченного. Это слово было в рассказе, который учитель им читал. Когда он поднял глаза от книги, в них стояли слезы, но никто и не подумал потешаться над ним после урока, что было настоящим чудом. Во всяком случае, Мэдди ничего подобного не слышала. Правда, с ней в принципе никто не разговаривает. Она та, кто на обеде всегда сидит в одиночестве, делая вид, что, кроме сэндвича, ей никто и не нужен. Точнее, сидела – теперь она просто туда не ходит.

Она не знает, почему одноклассники ее избегают. Не уродина, с чувством юмора, не дура… Может быть, просто потому, что чувствуют, как остро она нуждается в их обществе. Словно дети, тыкающие палками в слабое животное. В людях это есть, они находят удовольствие в жестокости.

Мэдди сползает на стуле пониже, чтобы мистер Лейв сегодня ее не вызвал. Что-то вроде негласного соглашения между ними, из-за чего он еще больше ей по сердцу. Будь в школе только он один, она ни дня бы не пропустила. Однажды она задержалась после урока показать ему снимок, который сделала, лежа под деревом и глядя вверх. Мистер Лейв высоко оценил фото, причем без капли фальши в голосе, и спросил: «Ты не придумала для него название?» Мэдди пожала плечами: «Небо в рамках?» – «Здорово!» – улыбнулся он.

---