– По крайней мере, ты ценен как психолог.

– Боюсь, тут я тоже тебя разочарую. Я не настолько умный и трудолюбивый, чтобы найти лекарство от шизофрении. И если самолет рухнет, мир лишится лишь довольно скучной статьи о confirmation bias^[2] в научном журнале, который читает лишь горстка психологов, – вот и все.

– Кокетничаешь?

– Да, а еще я кокетничаю. Можно добавить к списку моих пороков.

Теперь ты искренне рассмеялась.

– И нет даже жены и детей, которые будут по тебе скучать, если тебя не станет?

– Нет, – коротко ответил я.

Так как сидел я у прохода, то не мог окончить разговор, просто-напросто отвернувшись к окну и притворившись, что ночью в темноте разглядел в Атлантическом океане что-то интересное. А взять журнал из кармашка в спинке переднего сиденья – это уже чересчур демонстративный поступок.

– Извини, – тихо произнесла ты.

– Все нормально, – ответил я. – Что ты имела в виду, когда сказала, что умрешь?

Наши взгляды встретились, и мы впервые друг друга увидели. И хотя, наверное, это попытка все объяснить задним числом, думаю, мы оба заметили то, благодаря чему уже тогда стали подозревать: эта встреча способна изменить все – да она уже все изменила. Может быть, ты как раз об этом думала, но отвлеклась – наклонилась ко мне, опираясь на подлокотник; ощутив запах твоих духов, я подумал о ней: это ее запах, она вернулась.

– Я покончу жизнь самоубийством, – прошептала ты и, откинувшись на сиденье, стала меня рассматривать. Не знаю, что было написано у меня на лице, но я видел: ты не врешь.

– И как ты собираешься это сделать? – вот и все, что я смог спросить.

– Рассказать?

Вопрос ты задала с загадочной, почти веселой улыбкой. Я задумался. Хочу ли я это услышать?

– Кстати, это неправда, – сказала ты. – Потому что, во-первых, я не буду лишать себя жизни – это уже случилось. Во-вторых, не я лишу себя жизни, а они.

– Они?

– Да. Я подписала договор…

Ты посмотрела на часы «Картье» – готов поспорить, подарок того самого Роберта. Он их подарил до того, как изменил, или после? После. Мелисса была не первой, он все время изменял.

– …четыре часа назад.

– Они? – повторил я.

– Фирма, занимающаяся самоубийствами.

– Ты про… это как в Швейцарии? То есть активная эвтаназия?

– Да, но только более активная. И с той разницей, что тебя лишают жизни так, что это не выглядит как самоубийство.

– Да?

– Ты как будто мне не веришь.

– Я… да я просто удивился.

– Понимаю. Это должно остаться между нами, в договоре есть пункт о конфиденциальности, и, вообще-то, мне нельзя ни с кем об этом говорить. Просто мне…

Ты улыбнулась, и твои глаза тут же снова наполнились слезами.

– …невыносимо одиноко. А ты незнакомец. И психолог. Вы же обязаны хранить врачебную тайну?

Я прокашлялся.

– Да, если речь о пациентах.

– Ну так я твой пациент. Вижу, сейчас у тебя есть время на консультацию. Доктор, сколько вы возьмете?

– Боюсь, Мария, так нельзя.

– Разумеется, нет, это же нарушает принятые в твоей профессии правила игры. Но как частное лицо ты ведь послушать можешь?

– Пойми: у меня возникнет этическая проблема, если человек собирается совершить самоубийство и доверяется мне, а я даже не пытаюсь вмешаться.

– Ты не понимаешь: вмешиваться поздно, я уже умерла.

– Умерла?

– Договор не отменить, меня убьют в течение трех недель. Они заранее объясняют, что, когда ты ставишь на бумаге подпись, никакую тревожную кнопку уже не нажмешь. Существуй у них такая кнопка – и потом мороки с юристами не оберешься. Так что, Шон, ты сидишь рядом с трупом.

Ты засмеялась – на этот раз сухо и горько.

– Выпьешь со мной или будешь просто слушать?

Ты протянула длинную худую руку к кнопке вызова персонала – в темном салоне как будто пискнул гидролокатор.

– Ладно, – согласился я. – Но советов я давать не буду.

– Хорошо. А ты обещаешь никому ничего не говорить даже после моей смерти?

– Обещаю, – сказал я. – Хотя не думаю, что тебе это будет важно.

– Вообще-то, важно. Если я нарушу пункт о конфиденциальности, они смогут через суд взыскать с меня кучу денег, и тогда организациям, которым я завещала, останутся одни крохи.

– Чем могу помочь? – спросила беззвучно материализовавшаяся возле нас стюардесса.

Наклонившись, ты заказала нам джин-тоник. Горловина свитера чуть приспустилась, я увидел бледную кожу и почувствовал, что у тебя не ее запах. У тебя запах чуть сладковатый, пикантный, как бензин. Да, бензин. И дерево – только я названия не помню. Запах почти мужской. Когда стюардесса погасила лампочку и ушла, ты сбросила ботинки, повернулась на бок, по-кошачьи поджала под себя ноги – из-за пары торчащих, покрытых нейлоном узких ступней мне на ум, естественно, пришла мысль о балете.

– Фирма, которая занимается самоубийствами, находится в Манхэттене, в красивом офисе, – сказала ты. – Там адвокатская контора; по их словам, у них все прописано на сухом юридическом языке, и я в этом не сомневаюсь. Например, они не убивают людей с психическими заболеваниями, а до подписания договора нужно пройти психиатрическую экспертизу. Еще нужно отменить страхование жизни – при наличии такового, – чтобы на них потом не подали в суд страховые компании. Есть много других оговорок, но самое важное – пункт о конфиденциальности. Добровольно заключенный договор между совершеннолетними сторонами в США имеет более широкие рамки, чем в большинстве других стран. Но вдруг об их деятельности станет известно и она получит огласку – естественно, они боятся, что из-за реакции общественности политики их прикроют. Они себя не рекламируют, их клиенты – исключительно состоятельные люди, которые узнали о них word of mouth^[3].

– Понятно, почему они не высовываются.

– Разумеется, их клиенты тоже хотят сохранить тайну, ведь самоубийства считаются стыдным поступком. Как аборт. Клиники, которые делают аборты, ничего противозаконного не совершают, но на вывеске у них это не написано.

– И правда.

– И естественно, в основе бизнеса – секретность и стыд. Клиенты готовы выложить крупные суммы за то, чтобы умереть без физических и психических страданий и неожиданно, насколько это вообще возможно. Но главное, все произойдет так, чтобы ни семья, ни друзья, ни окружающие даже не заподозрили самоубийство.

– И как это происходит?

– Тебе этого, разумеется, не скажут – только то, что существует бесчисленное количество способов и что это случится в течение трех недель с момента подписания контракта. Примеров тоже не приводят, иначе мы – осознанно или нет – станем избегать определенных ситуаций, что вызовет совершенно ненужный и сильный страх. Единственное, о чем нам сообщают: это будет абсолютно безболезненно, и мы даже не поймем, что это вот-вот случится.

– Понимаю, кому-то, наверное, важно скрыть факт самоубийства, но тебе-то это зачем? Разве это, напротив, не способ отомстить?

– То есть Роберту и Мелиссе?

– Если ты умрешь и будет абсолютно ясно, что это самоубийство, придет не только стыд, но и чувство вины. Роберт и Мелисса начнут обвинять не только себя, но и друг друга – в той или иной степени сознательно. Это же сплошь и рядом. Ты видела, например, статистику разводов пар, у которых ребенок покончил с собой? А процент самоубийств родителей?

Ты всего лишь на меня посмотрела.

– Извини, – сказал я, почувствовав, что слегка покраснел. – Я приписываю тебе жажду мести лишь потому, что уверен: сам я на твоем месте чувствовал бы себя именно так.

– Думаешь, Шон, ты себя в дурном свете выставляешь?

– Да.

Ты сухо и горько рассмеялась.

– Все нормально – естественно, я хочу отомстить. Но ты Роберта с Мелиссой не знаешь. Если бы я совершила суицид и оставила родным письмо, в котором обвинила бы Роберта в неверности, он, естественно, стал бы все отрицать. Мол, я от депрессии лечилась, ну или что-нибудь в таком духе, а в последние дни у меня еще и паранойя развилась. Они с Мелиссой были очень осмотрительны, – наверное, про них никто и не знает. Готова поспорить, что полгода после моих похорон она бы для виду повстречалась с каким-нибудь финансистом из окружения Роберта. Они все на нее слюни пускают, но она всегда умудряется оставить их с носом – она же динамщица. А потом они с Робертом наконец объявят, что они пара, и объяснят, что свело их общее горе.

– Так, похоже, ты еще больший мизантроп, чем я.

– Это точно. А вот от чего меня и правда воротит, так это оттого, что в глубине души Роберт почувствует и некую гордость.

– Гордость?

– Из-за того, что женщина не смогла жить по причине, что он достался не ей одной. В таком свете он это увидит. И Мелисса тоже. Благодаря моему самоубийству он сам еще больше поднимется в цене, а они в итоге станут счастливее.

– Ты так считаешь?

– Да. Слышал про теорию Рене Жирара о миметическом желании?

– Нет.

– По теории Жирара, если не брать в расчет удовлетворение базовых потребностей, мы не знаем, чего хотим. И мы подражаем окружающим – ценим то, что ценят другие. Если в твоем окружении принято считать Мика Джаггера сексуальным, то в итоге и ты на него западешь, хоть изначально тебе он казался мерзким. Если я своим самоубийством подниму Роберту цену, Мелиссе он станет еще нужнее – и вместе они будут еще счастливее.

---